— Ночью можно оставить Льюиса и одного.

— Тогда я буду спать на полу, — строптиво заявила Кристин.

— Ты что? Сегодня холодно и сыро. Нет уж, мы оба будем спать на кровати.

— Ничего со мной не случится, если посплю разок на полу, — не сдавалась она.

Он шагнул к ней, спросил ласковым тоном:

— Вам нужна моя визитная карточка с приглашением, мисс Форд?

Кристин сжала кулаки, пытаясь возбудить в себе ярость:

— Это что, способ извинения за твой последний приступ грубости — предложение разделить постель?

Лицо Джека сделалось серьезным, он чуть коснулся губами ее щеки:

— Да. Признаюсь: временами я веду себя как сукин сын. — Он отбросил ей волосы со лба. — Я хочу, чтобы ты спала рядом, Кристин. — Его дыхание щекотало ей лоб. — Я сгораю от желания ежесекундно.

Кристин не знала, позволить ли себе сладострастно застонать или ударить Джека. Не будет ли первое признанием того, что она капитулировала перед этим распутником, и не будет ли второе роковым, окончательным шагом, за которым — разрыв.

Рука Джека легла на ее прикрытую ночной рубашкой грудь.

— Ты самая соблазнительная женщина, какую я когда-либо встречал в своей жизни.

Кристин, все еще разрываемая противоречивыми чувствами, подняла голову, и тут же его губы, горячие и жадные, припали к ее рту.

— Я думала, ты ушел от меня, — призналась Кристин, когда он на секунду отстранился.

— Разве я мог? — усыпая поцелуями ее шею, пробормотал Джек. — Ты ведь так нуждаешься во мне, правда?

Кристин улыбнулась и сама припала к его губам. Когда, задыхаясь, она отвела голову, Джек уже снимал с нее ночную рубашку и прижимал ее, совершенно нагую, к стене, в то время как его жадные чуткие руки вытворяли с ней сладостную пытку, а потом, обхватив снизу, приподняли ее. Держась руками за его широкие плечи, Кристин обвила ноги вокруг его стройных бедер. Джек, издав низкий, похожий на рык возглас, вошел в нее, и Кристин откинула голову, всхлипнув от наслаждения. Он был восхитителен, ее духовный напарник, но только в физическом слиянии она ощутила себя его второй половиной.

Их любовь сейчас была под стать грозе за окном — такая же грубая, необузданная, дикая, с поцелуями, от которых на теле остаются синяки, с сотрясениями двух тел, от которых того и гляди рухнет деревянная стена, с последними, судорожно-сладострастными конвульсиями, когда весь мир вокруг обрушивается и все становится ничем, а ничто — всем.

Кристин медленно приходила в себя в кольце его рук.

— Обещай мне, Джек, — прошептала она, — что ты больше не будешь грубить мне, оскорблять меня. И что не оставишь меня здесь одну.

Он приподнял голову. Лицо его было сейчас мягче, чем когда-либо. Обхватив это родное лицо ладонями, Кристин вгляделась в поблескивающие в темноте глаза.

— Обещай, — повторила она.

Джек судорожно сглотнул. Кристин поняла, что в нем идет жесточайшая внутренняя борьба, о которой она может только догадываться.

— Обещаю, что не брошу тебя здесь, — глухо прозвучал в темноте его голос.

Впервые за всю свою жизнь Кристин поняла, что она влюблена, влюблена без памяти.

— А где твоя мать, Джек?

Было раннее утро, и Кристин лежала в постели рядом с ним, кончиками пальцев выводя узоры у него на груди. Гроза за окном все еще продолжалась. Джек помедлил с ответом, и она поняла, что невольно попала в больное место.

— Папаша застал ее за кражей его денег. Она их брала понемногу, чтобы кормить нас, но эта сторона дела его не интересовала, и…

— И что?

— Он ее застрелил.

Кристин остолбенела.

— Не может быть!.. Господи, этого не может быть… — твердила она, как бы отгораживаясь от этого ужаса.

Подложив руки под голову, Джек смотрел невидящими глазами в потолок.

— Застрелил в такую же вот грозовую ночь. Я тогда сразу и не понял, выстрел это был или удар грома…

Кристин постаралась не проявлять слишком явно чувство жалости, овладевшее ею: она не раз убеждалась, что открыто выраженное этому человеку сочувствие может иметь самые печальные последствия.

— И сколько тебе тогда было?

— Десять.

— Его посадили?

— Я уже тебе объяснял, — хладнокровно ответил Джек, — папаша бегал так быстро, что служители закона не могли за ним угнаться.

— А что после этого стало с тобой и Хэнком?

— Нас брали к себе на время, по очереди, мамины родственники. Мотались мы из одного дома в другой, пока не надоело, а потом решили стать самостоятельными.

Кристин восприняла его откровенность как знак возникшего наконец глубокого доверия к ней и поняла, что следует быть осторожной: как бы он вновь не закрылся, — но все-таки не удержалась от новых вопросов:

— И сколько тебе было, когда вы решили стать самостоятельными?

Джек чуть помедлил, вспоминая.

— Лет шестнадцать, думаю. А Хэнку — что-то около двенадцати.

— И добывали средства к существованию?

Джек разразился оглушительным хохотом:

— Воровали все, до чего могли дотянуться.

Кристин порадовалась, что происходило это не в ее подлинном времени и месте, где она — полицейский. А здесь — что ж? — у нее, совсем другая миссия.

— Полагаю, ты еще не умираешь с голоду? — Она пошлепала Джека по обнаженному животу.

— Угадала.

— И на службу тебе еще рано?

— Тоже угадала.

— Тогда еще один, самый главный вопрос: долго еще ты намерен оставаться отщепенцем общества, уголовником?

— А ты? Долго еще ты намерена оставаться классной дамой, следящей за нравственностью своих воспитанников?

— Хм… Вероятно, до конца жизни, — рассмеялась Кристин.

— Тогда позволь мне принять свои меры, чтобы хоть ненадолго закрыть твой болтливый ротик.

19

Хэнк за живот схватился от смеха, когда Джек, обходя камеры в качестве официального лица, задержался у него и вполголоса сообщил необходимую информацию.

— В жизни бы не поверил, если бы не увидал тебя собственными глазами в форме тюремщика! — зашелся в хохоте Хэнк. — Джек Пэриш, с его славным прошлым, — начальник полицейского участка!

— Нельзя ли ржать потише? — негромко заметил Джек. — И ешь быстрее: я не могу оставаться у тебя долго.

Хэнк переглянулся с сидевшим в соседней камере Бобом.

— Нет, ты взгляни на его звезду, Хэнк! Как она сияет и лучится, а? Нам такое и не снилось, — язвительным тоном выразил свое отношение Боб.

— А вы можете предложить что-нибудь получше? — спросил Джек. — Был всего один вариант кроме этого: взорвать тюрьму, рискуя отправить на тот свет и вас… А все из-за вашей дурацкой жадности и торопливости.

— Что же нам было делать? — спросил Хэнк, насупившись. — Ждать, пока ты вернешься от этой зануды мисс Форд, и смотреть, как мимо носа проплывает золото? Кстати, как она: на том свете или жива-здорова?

Джек пристально посмотрел на Хэнка, обдумывая, посвящать ли брата в детали предстоящего дела.

— С ней все как надо.

— То есть ты пристрелил ее? — спросил Боб.

— Нет.

— Значит, столкнул в пропасть?

— Тоже нет.

— Меня начинает одолевать тревога, — с расстановкой проговорил Хэнк. — Выкладывай, что у тебя с ней.

Джек взглянул прямо в глаза брату:

— Ладно, расскажу. Ради вас мы с ней пробрались через земли индейцев в Волкано. Она-то и отговорила меня взрывать тюрьму — предложила вместо этого стать начальником участка. Помогла стать им. Ну а я купил ей приличную одежонку, поселил в гостиничный номер, а потом и сам в этом номере поселился… Есть вопросы?

Боб, выпучив глаза, затряс головой:

— Джек, нехорошо это! В тебе появилось что-то такое… Такой блеск в глазах бывает у парней, которых баба поймала в свои сети.

— Та-ак, — зловеще протянул Хэнк. — Ты опять забыл, как она выдала нас парням шерифа? Будешь возиться с ней, пока она не сделает это еще раз?

—  Онане сделает, — твердо произнес Джек.

— Ее надо пристрелить!! — чуть не завизжал Боб.