— О Боже, — проговорила она, — вы меня так устыдили! Я, наверное, была невыносимым пациентом. Особенно вначале. Но потом я же начала, как вы говорите, сотрудничать…

— Да, и очень скоро, — уверил ее доктор. — Во всяком случае, прошу прощения за мою жестокость. Это было необходимо, вы понимаете?

— Вы совсем не были жестоки. Это я была глупа… — Оливия снова в упор посмотрела на него. — Мне действительно очень стыдно, и единственное мое оправдание — я была сама не своя. Позвольте мне договорить! Согласны вы или нет, но именно благодаря вам у меня теперь появилась реальная надежда воплотить в жизнь мою мечту, сделать что-то серьезное в искусстве. Вы сделали меня другим человеком. Все было так ужасно! Сейчас даже трудно поверить, что та злюка, которую вы встретили тогда в парке, была я. Господи, и как можно было быть такой трусихой!

— Уверен, вы совсем не трусиха, — мягко возразил Гиффорд. — Даже если и было нечто подобное — сейчас это все позади. Забудьте об этом. Смотрите в будущее. Ведь балет по-прежнему очень много для вас значит, не так ли?

— Балет для меня — это все!

На мгновение он задержал в ладони протянутую руку, с улыбкой глядя на Оливию. Сама невинность, она не смогла рассмотреть, какая боль, тщательно скрываемая, была в его взгляде. А впрочем, причиной тому мог быть и легкий туман, которым вдруг заволокло ее собственные глаза.

Оливия внезапно ощутила чувство утраты, странное и неожиданное чувство одиночества.

В конце концов, если так зависеть от человека в течение нескольких месяцев…

На обратном пути в Лондон Гиффорд постарался полностью сосредоточиться на дороге. Хороший водитель, обычно он мог позволить себе вести машину, одновременно размышляя о чем-нибудь своем, но сегодня он специально постарался выкинуть все посторонние мысли из головы.

Ни один из полудюжины его пациентов, которых осмотрел он сегодня днем, не вызывал беспокойства. Опасный период для каждого из них миновал. Что касается мисс Элейн — Хардинг считал, что достиг желаемого результата. Удастся ли ей оправдать те надежды, которые подавала она до несчастного случая, или нет — полностью зависит от нее самой. Об этом он заявил ей с самого начала.

На самом деле случай оказался гораздо более тяжелым, чем подозревала Оливия. Поначалу доктор даже испугался, что открытый им метод впервые не принесет результата. Он, конечно, не подал виду, но чувствовал почти полную свою беспомощность. Сегодня днем Гиффорд рассказал девушке, что специально вел себя так, чтобы вызвать ее неприязнь, но откровенная жестокость — он и теперь был в этом уверен — была единственным способом выдернуть ее из глубокого неверия и заставить осознать, что, только приложив максимум собственных усилий, ей удастся выкарабкаться из этой ситуации.

Гиффорд больше не хотел думать об этом. У нее впереди — свои дела, у него — свои. Учитывая дружеские отношения с миссис Морнингтон, очень мало шансов на то, что они больше не встретятся; небольшой перерыв казался как нельзя кстати. Будет время взять себя в руки. Настроить себя на то, что эта девушка — не более чем очаровательная светская знакомая, которую ему удалось вылечить. Вполне естественно для доктора время от времени интересоваться, как себя чувствует его бывшая пациентка.

Когда Гиффорд приехал домой, секретарша и медсестра уже ушли. Будучи абсолютно уверенным, что на рабочем столе скопилась куча корреспонденции, он уже взялся за ручку двери своего кабинета, когда услышал телефонный звонок.

Подойдя к столу, он снял трубку и довольно резко проговорил:

— Доктор Хардинг слушает!

— Привет! — послышался в ответ женский голос. — Как здорово, что ты еще не ушел!

— Простите, кто…

— Только не говори, что ты совсем забыл меня, — весело перебила женщина.

«Что за черт», — подумал Гиффорд, нахмурившись.

— Гифф! Это же я, Афина! Вернулась из дальних странствий. Вспоминаешь?

— Прости, пожалуйста, я просто…

— Простить за то, что ты даже не узнаёшь мой голос?

На самом деле он забыл не только ее голос, но и вообще о ее существовании ровно в тот момент, как покинул Ментону.

— Прости мою рассеянность, — поправился Гиффорд. — Как дела?

— Пока жива, как ты догадываешься. В сентябре нам не удалось попасть в Лондон. Вместо этого папочка отправил меня в Америку, в Нью-Йорк, где я должна была приготовить дом к его приезду.

Гиффорд вспомнил, что когда-то ему попалась на глаза статья о деятельности миллионера. Тот начинал какое-то новое дело. От Геркулеса Зонопулоса постоянно ждали чего-нибудь новенького. Гиффорда всегда возмущало, с каким подобострастием пресса описывала его затеи, неизменно подчеркивая, во что это обходится. Порой он задумывался, кто имеет большее значение для бульварной прессы: лопающиеся от денег магнаты или слегка одетые дамочки, застенчиво прикрывающие на фотографиях свой пупок? Все-таки деньги важнее, решил Гиффорд. Остальное слишком быстро надоедает.

— Откуда ты звонишь? — поинтересовался доктор.

— Из дома, из Клэриджа. Папа уехал один — на сафари, если хочешь знать!

— Здорово! Значит, он совсем поправился.

— Да. По этому поводу он послал тебе письмо. Как ты можешь догадаться, он опять совмещает приятное с полезным. В Кимберли он хочет встретиться с одним человеком, совладельцем нескольких шахт, которые его интересуют, — пояснила Афина. — Потом он собирается принять участие в сборище, которое организует Ван Делсон. Но я объявила забастовку. Мне захотелось вернуться в Лондон, а поскольку я исправно всюду сопровождала его в этом году, папочка соблаговолил отпустить меня. Как насчет вечера, Гифф? Ты не можешь приехать поужинать со мной?

— Мне очень жаль, но боюсь, что это невозможно. Сегодня я ездил за город, и у меня дел по горло.

— А завтра? — Не дав ему ответить, Афина продолжила: — Нет, приезжай сейчас! Ты же не простой врач, которого могут вызвать на службу в любую минуту! Не сомневаюсь, что тебя разрывают на части, но неужели нельзя уделить мне часок-другой?

Мольба не подействовала.

— Дело не в этом, — откликнулся Гиффорд. — Просто я действительно чертовски занят всю неделю. Подожди минутку, я посмотрю свое расписание. — Выдвинув ящик стола, он достал ежедневник, в который секретарша тщательно заносила все планируемые деловые встречи, и, нахмурившись, принялся его изучать. — Мне действительно жутко неудобно, но до субботы ни единого просвета, а на уик-энд ты, скорее всего, уедешь за город?

— Нет. Суббота — это замечательно, — быстро проговорила собеседница. — Значит, в половине восьмого — у меня. О'кей?

— Большое спасибо. Значит, в субботу.

— Прекрасно! Я постараюсь, чтобы тебе не было скучно. И пожалуйста, без церемоний. Ты меня устраиваешь таким, какой есть.

— Ты очень любезна, — рассмеялся Гиффорд.

— Не-е-т, это вы, мистер Хардинг, сама любезность, — весело возразила Афина. — Ну, до субботы.

В трубке послышались гудки.

Гиффорд с отвращением к самому себе положил трубку. Если бы у него было больше времени, он смог бы найти приличный повод отказаться от приглашения. Меньше всего ему хотелось снова окунаться в суету того мира, в котором жила Афина. Отодвинув телефон в сторону, Гиффорд сделал запись в блокноте. Самолюбию мисс Зонопулос был бы нанесен серьезный удар, если бы она узнала, что через пять минут доктор Хардинг снова напрочь забыл о ней.

Поужинав в одиночестве, Гиффорд устроился с книгой на диване, наслаждаясь покоем. Но постепенно от воспоминаний великого хирурга его внимание переключилось совсем на другое. Перед глазами стоял образ миловидной девушки с густой копной темных волос.

Сияющие счастьем золотистые глаза, казалось, были совсем рядом; в ушах звучало мягкое контральто, в котором уже не было ни единой резкой нотки.

«Я уверена, что рождена для танца».

Гиффорд нервно загасил сигарету в пепельнице, стоящей на столике рядом, и резко встал. Черт побери, к чему все это? Ведь он уже принял твердое решение.