— Для тебя? — переспросил он. — Для Божены или для товарища Лукаш?

Она засмеялась и рукой взъерошила его волосы.

— Эх ты, дипломат!.. Говори, с кем хочешь: с Боженой или с товарищем Лукаш. Я одинаково тебя буду слушать.

«Вот самый удобный момент раскрыть перед ней свое сердце, — обожгла его мысль. — Сейчас, именно сейчас». Но только он повернулся к ней, только они встретились взглядами, как решимость его пропала. Он чувствовал мальчишескую робость. Преодолевая ее, он начал:

— У меня очень и очень важное дело к тебе, Божена.

— Дело?

— Я давно…

Антонин смотрел на розовое ухо Божены, полуприкрытое прядью русых волос.

— Я давно хотел тебе сказать, что ты лучше всех на свете.

Божена сделала серьезное лицо.

— И ты считаешь это чрезвычайно важным делом? — просто, без всякой иронии спросила она.

Антонин улыбнулся, чувствуя, что его улыбка неестественна. Все пропало! Она говорит с ним, как с мальчишкой или… как с давним школьным товарищем.

— Нет… нет. Не придавай значения. Ты что читаешь?

— Прекрасная книга, «Джен Эйр».

— Кто автор?

— Шарлотта Бронте. Английская писательница. У нес интересные мысли… — Божена подняла глаза к потолку. — И очень правильные. Основа любви — постоянство…

Антонин молчал, не зная, как отнестись к такому выводу. Принять как упрек в своем собственном непостоянстве? Но ведь речь шла не о нем. Не будет ли он ближе к истине, если истолкует слова Божены как маленькую неясную надежду, которую она ему подает?

Вошел Адам Труска.

Антонин вздохнул и поднялся ему навстречу.

— Заждались, заждались, — проговорил Адам. — Ушел в леса и забыл нас совсем.

— Раньше не мог выбраться. На шоссе и проселках слишком большое движение, — оправдывался Антонин. — С каждым днем становится все труднее пробираться…

— Да, да, да, — соглашаясь, несколько раз повторил Адам. — А мой Янковец ходит сам не свой.

— Почему?

— Он был на складе, разговаривал с заведующим, получил согласие на обмен патронами. Но Янковец не мог сказать точно, сколько у него патронов и когда он может привезти их.

— Патроны будут в городе завтра. Пусть готовит четыре ящика. Нам сейчас же надо решить, как лучше доставить их Янковцу, — сказал Антонин.

Обсуждали вместе: Адам, Антонин и Божена. Остановились на том, что машину Морганека необходимо встретить в Смихове, на окраине. К операции нужно привлечь Скибочку, Ковача и всех их людей, но с тем расчетом, чтобы они не встретились друг с другом. Антонин предупредил, что патроны заранее будут положены в десяти местах, а поэтому желательно, чтобы в операции участвовали десять человек. Один получит от Морганека кошелку, с какими хозяйки обычно ходят на рынок, — это удобнее для Божены, — второй — полевую сумку, третий — маленький чемоданчик, четвертый — вещевой мешок и так далее. Места в Смихове, у которых Морганек будет делать остановки, известны: поэтому заранее надо развести людей и расставить их по этим местам.

Патроны к чехословацким винтовкам, которые Янковец получит взамен немецких, решено было по пути перегрузить на машину Морганека и завезти к Лукашу, когда Гоуски не будет дома.

— Кажется, все учтено и продумано, — сказал Адам. — Начнем действовать.

Антонин покинул дом Труски ночью.

Альфред Гофбауэр, хозяин квартиры, в которой устроился Антонин, оказался не только человеком мирной профессии, как его рекомендовал Гоуска, но и чрезвычайно мирным по характеру. Он был на редкость трудолюбив. Его занятия состояли в том, что он ходил по городу и продавал деревянные игрушки, разрисованные его женой и невесткой. Он был в меру общителен, но не любопытен. В последнее время Гофбауэр испытывал большие материальные затруднения, так как покупателей на его товар находилось все меньше.

Но когда Антонин предложил повысить обусловленную плату за комнату, он наотрез отказался. И только с большим трудом Антонину удалось в следующий раз уломать старика и заставить его принять сверх квартирной платы несколько сот немецких марок. Гофбауэр без конца благодарил квартиранта. Их отношения с этого дня стали сердечнее. Теперь Гофбауэр изредка заходил в комнату Антонина, чего не позволял себе раньше. Исполняя просьбу Антонина, он иногда будил его по утрам. Хозяин пригласил Антонина встретить Новый год в кругу своей семьи. В эту новогоднюю ночь сам собою разрешился существенный для Антонина бытовой вопрос. Гофбауэр предложил питаться совместно, Антонин согласился. Это сблизило их окончательно, но не настолько, однако, чтобы Гофбауэр позволил себе интересоваться работой Антонина. Хозяин ни разу не заговаривал на эту тему, как ни разу не высказывал перед ним своих политических убеждений. Создавалось впечатление, что Гофбауэр раз и навсегда ушел от бурной действительности и живет вместе с женой и невесткой в своем обособленном маленьком мирке — мирке детских игрушек — и не хочет выходить за пределы этого мирка. Такой хозяин вполне устраивал Антонина. Возвращаясь сегодня домой, Антонин увидел на балконе какого-то постороннего человека. Он был одет в штатское. Между хозяином и незнакомцем шел оживленный разговор на немецком языке.

Антонин встревожился. Что это за человек? В голову, как и всегда в таких случаях, полезли подозрительные мысли. Уж не связан ли его тихонький хозяин с гестапо? Как ни говори, а он все-таки немец. И не этим ли объясняются его странности и кротость? Может быть, именно по заданию гестапо он добился расположения Антонина и по тому же заданию предложил совместный стол?

Антонин старался вспомнить, не оставлял ли он в комнате чего-нибудь, что могло бы его скомпрометировать как подпольщика? И вспомнил: в феврале в течение двух суток он прятал между зеркалом и рамой экземпляр «Руде право».

Беспокойство его усиливалось. Приходилось ждать, как хозяин объяснит ему это свое ночное свидание с незнакомцем. Возможно, такие свидания имели место и раньше, только Антонин ничего не знал о них.

Потом пришла более практическая мысль. Зачем ждать, когда хозяин объяснит это посещение? Не разумнее ли сейчас же покинуть комнату, выйти через черный ход во двор и скрыться? Да, это благоразумнее!

Антонин быстро подошел к вешалке и уже поднял руку снять пальто, как открылась дверь и вошел Гофбауэр.

Антонин резко обернулся.

— Простите, но я к вам по важному делу, — сказал хозяин. — Давайте сядем.

Антонин, стараясь не выдать своего волнения, сел.

— Рядом с нами, — начал Гофбауэр, — живет немец, которого вы сейчас видели со мной на балконе. Я не знаю, кто он. Знаю только, что он снимает квартиру у моего соседа и постоянно в разъездах по разным городам Чехословакии и Германии. Мне частенько приходилось видеть, как в разное время дня к дому соседа подъезжал «Мерседес». Машина или привозила этого немца, или приезжала за ним. При немце всегда был большой, туго набитый или вовсе пустой коричневый портфель. Сосед мне рассказывал, что его постоялец часто ездит в Дрезден, Братиславу, Мюнхен и даже в Берлин. Но не один, а со своим товарищем, который живет в каком-то другом районе Праги. Этого его товарища я всегда вижу в машине — и когда они возвращаются из командировки, и когда отправляются на вокзал.

Антонин не понимал, чем вызвана такая откровенность его хозяина. Она только усилила его сомнения и подозрения. Он решил сделать вид, что не питает никакого интереса к тому, что говорит Гофбауэр.

— А зачем мне все это знать?

Гофбауэр поднял ладони.

— Видите ли, — нерешительно проговорил он, — я тоже этим немцем не интересовался, хотя и сам немец. Он мне нужен не больше, чем, допустим, флюс. И никогда я не говорил вам о нем. Но полчаса назад кто-то постучал в дверь. Я думал, что это вы. Вышел на стук и увидел перед собой этого немца. В дом он не пожелал войти, хотя я, естественно, пригласил его. Он спросил меня прямо: «Что за человек живет в вашем доме?» Я никогда не спрашивал у вас, чем вы занимаетесь, и сначала не знал, что ему ответить, а потом решил сказать первое, что взбрело мне в голову. Я сказал, что вы чиновник протектората. И вот… решил предупредить вас.