Гейл вернула себе прежний титул президента "Кармен Косметикс". Кингмен был теперь председателем правления. "Пока еще был", — подумала она и глотнула своей диетической коки. Кингмен вынужден был отдать ей должное. Ему пришлось это сделать. "Кто еще на этом свете, — думала она, — мог превратить глупую курицу с коэффициентом умственного развития всего на десять процентов выше, чем у дебила, правда, грудастую и длинноногую, в хит номер один в парфюмерной индустрии?" Успех небывалый после ревлоновского "ЧАРЛИ"! А ведь они, постоянно напоминала она своему штабу, работали в условиях жесточайшего прессинга. Ей надо было вытащить девчонку из постели Беддла и выдать "на гора" рекламную серию журнальных снимков, сделанных великим, "премного-благодарен-Гейл-можете-с-эти-спокойно-ехать-домой" Валески, недоступным для остальных смертных. " Маршалла Валески, которому вы должны позвонить за месяц вперед, чтобы в итоге встретиться с его ассистентом", она в минуту крайней нужды сумела запрячь в телегу "Кармен Косметикс". И вновь, в который уже раз, вытащила из шляпы кролика — и старые долги из долгого ящика.
Линн сунула нос в дверь.
— Кристофер Клатцник и Ох-Уж-Этот-Боб хотели бы с вами встретиться. В час дня — нормально?
— Разумеется. Я никогда не устраиваю ленчей, когда сижу на диете, — ухмыльнулась Гейл.
Глаза Линн Беббит восхищенно округлились. Гейл садилась на диету только тогда, когда чувствовала себя совсем счастливой. Да и как не чувствовать себя счастливой? Теперь, когда каждая знаменитость считала своим долгом осчастливить мир новым ароматом: Барышников — "МИШЕЙ", Шер — "ДЕРЗОСТЬЮ", Катрин Денев — духами "ДЕНЕВ", Герб Альберт — одеколоном "СЛУШАЙ", — эта Флинг, никто, взявшаяся ниоткуда, дала им сто очков вперед. И это было делом рук Гейл! С этим грандиозным хитом она стала живой легендой в своей, казалось бы, ничем не прошибаемой сфере деятельности. А эти парфюмерные новинки не получили даже мировой известности. Все, правда, кроме "Пэшн" Элизабет Тейлор.
Свыше тридцати пяти миллионов долларов принесли маленькие пурпурные флакончики "Пэшн", сулившие покупателю грезы фиалковых глаз, украшенные драгоценностями пышные груди и романтические любовные связи. Тридцать пять миллионов за первые четыре месяца 1987 года — года их выпуска. Элизабет Тейлор и ее пурпурная "СТРАСТЬ" лидировали в этой гонке до… сегодняшнего дня.
У Гейл заурчало в животе, но ей так хотелось быть изящной, надеть что-нибудь элегантное на случай, если ей вручат премию " Фрейгранс Фаундейшн" — что-то вроде "Оскара" для парфюмерной индустрия, — а не напяливать на себя золоченый чехол для коров! Поэтому она голодала. Кроме того, она чувствовала себя счастливой, потому что была дома. Она оглядела свой старый кабинет, который Кингмен сперва отобрал, а затем вернул, кабинет, набитый ее личным барахлом — памятными вещами и текущими проектами: вот подставка для трубки Макса, вот мемуары Карла, пятнадцать лет назад набранные в гранках, но так и не опубликованные, а вот и последнее приобретение — "раскладушка" с новой серией фотографий Валески.
Тогда, полгода назад, все они — Линн Беббит, Кристофер Клатцник и Филипп Дюбуа — дружно выразили свое недоумение, когда она безапелляционно заявила, что никто из самых "горячих" и популярных фотографов сегодняшнего дня не сумеет создать достойный образ для нового карменовского аромата "ФЛИНГ!". Ни Энни Лейбовиц, прославившаяся захватывающей серией фотопортретов под лозунгом " Я это видела!" в " Америкен Экспресс" и дерзким фоторядом в журнале " Ярмарка Тщеславия". Ни Брюс Уэбер, дважды гений, создавший бисексуальную шараду " Кто есть кто?" для "ОДЕРЖИМОСТИ" Кельвина Клайна и запечатлевший для Поло-Ральфа Лорена и его фирмы спортивных клюшек "УЭСПИ" — "ОСА" мир игроков в поло и крокет, мир, полный двусмысленности, где все словно бы одеты в подержанную одежду с чужого плеча. Ни Герб Риттс, снявший рекламную серию для Джанни Версаче и подготовивший несколько лучших видеохитов для Мадонны. Ни даже Патрик Демаршелье, фаворит Филиппа, перенесший аристократический стиль жизни Кэролин Роум на рекламу новых моделей одежды, заново воссоздавший Ивану Трамп для обложки "Воуг". И — не герой дня Мэттью Роулстон, увековечивший лица обитателей Голливуда для "ИНТЕРВЬЮ", последние моды для "Харперс базар" и давший сверхрекламу для знаменитостей второго плана со своеобразным, всегда "солдатским" юмором.
Тогда, полгода назад, Арни Зельтцер, пожиратель цифр, прямо-таки застонал, когда Гейл объявила, что вылетает в Чикаго в "последней и решительной" попытке убедить недоступного для людей из внешнего мира Маршалла Валески в его почти шестьдесят лет смоделировать и заснять рекламную серию для аромата "ФЛИНГ!". Валески — Энгр фотокамеры. В его холодных, графических, четких работах царит элегантность, достойная древнегреческих ваятелей.
— Вы спятили? Он не снимает за пределами студии уже двадцать лет! Он никогда и ни за что не станет снимать на натуре! Он вообще не сумеет уловить дух этой модели, — кричал ей Филипп Дюбуа по дороге в аэропорт. Он вез Гейл в "Ла Гвардиа", поскольку днем раньше Кингмен отобрал у компании все ее автомобили. Заставить Зельтцера заплатить за авиабилет оказалось относительно несложно. Заставить же Валески сказать "да" — почти невозможно. Даже несмотря на то, что именно Карл Джозеф и Макс Мендель дали двадцатипятилетнему Валески возможность пробиться к известности, поручив тогда почти никому не известному фотографу сделать снимки для рекламы светло-вишневого лака для ногтей "Центральный парк". Кто не помнит карменовскую модель Дороти Ли, одетую в красное шифоновое платье из салона мадам Грэ? Она сидит в светло-вишневой коляске, а причмокивающий кучер в красном цилиндре везет ее вокруг пруда в Центральном парке. Кто, в самом деле?
Тем не менее Валески попытался оказать сопротивление Гейл, собравшейся взыскать по еще одному старому счету.
— Я не снимаю любовниц, — сказал Валески в своей дружелюбной, но отстраненной манере вести беседу. — Не переношу любовниц. И вообще не знаюсь с людьми, которые заводят себе любовниц.
Когда Валески не желал чего-нибудь делать, он говорил мягко и немного монотонно, словно декламировал стихи. Он взял в руки фотографию, которую Гейл привезла с собой.
— Что это такое? И это фотографии?
Вот так, двумя фразами пригвоздив известного мастера к позорному столбу, он надел на нос очки и вгляделся в серию фотографий молоденькой фотомодели. При этом он то и дело тряс головой, словно рассматривал снимки плейбоевских "крольчих".
— Не люблю большие груди. Это вульгарно, — мэтр был беспощаден. Гейл, подстроившись под его шаг, ходила вместе с ним взад и вперед по идеально белой, оснащенной самой современной аппаратурой студии. — И это губы? Они как два набитых кошелька. Почему они такие большие?
Двумя пальцами, словно боясь испачкаться, он вернул снимки Гейл, тем самым ясно дав понять, что здесь ей ничего не обломится. Но она пришла сюда действительно во всеоружии.
— Маршалл. — Гейл поглядела на него, как смотрит манекенщица после месяца диеты на сливочное мороженое с клубникой. Но она была всего лишь дьявольски отчаявшейся женщиной, пытающейся сохранить компанию своего отца. — Маршалл, не могли бы вы сделать для меня одну вещь?
— Давайте к делу, — сказал он, прекрасно понимая, что она сейчас выкатит ту самую светловишневую коляску из Центрального парка. Они вошли в святая святых студии, где и творил чародей по имени Маршалл Валески.
— Я просто хочу получить ваш автограф на снимке Брижит Бардо, который вы делали для "Лайф".