— Для женщины с дефективными генами, Конни, — надеюсь, тебя это порадует — ты выглядишь абсолютно нормальной. Больше того, ты выглядишь потрясающе.

— Спасибо. Но дело-то в том, Нед, что мне уже двадцать восемь, а я еще ни разу не испытала того безумства, которое все, похоже, испытывали десятки раз еще до того, как им исполнилось двадцать. К тому времени, когда мои сестры перешли в пятый класс, они были уже ветеранками романтики. Я же оставалась такой недотепой, что даже не поняла, что должна безумно влюбиться в Рика Свинга, так как он постоянно дергал меня за косички!

— Конни, милая, ты вовсе не дефективная! Просто тебя окружают болваны. А нежные Казановы вроде меня никогда не прибегают к грубой тактике вроде дерганья за косички. Бог мой! Я открыл, что гораздо эффективнее подставлять девочкам ногу на спортивной площадке.

Конни расхохоталась.

— Если бы ты мне сделал подножку, я бы стукнула тебя по башке своим портфелем. Это свидетельствует, что я была безнадежна уже начиная с третьего класса.

— М-м-м… или доказывает, что у тебя был изумительно развит здравый смысл.

Она вздохнула.

— Здравый смысл не самое большое благо, Эдди. Здравый смысл менее всего нужен, когда собираешься влюбиться.

— По крайней мере, один раз ты влюблялась, — напомнил ей Эдвард. — Помнишь ту драматическую сцену на берегу ручья, когда ты призналась мне в страстной и самозабвенной любви.

— Один-единственный раз испытанная мною влюбленность, — согласилась Конни. — И ты забываешь кое-что важное.

— Что?

— Тебе хватило полчаса, чтобы разубедить меня. Когда Бренде было шестнадцать, она целый месяц засыпала в слезах только потому, что некий Ларри Богард пригласил другую на школьный бал. А он ей даже не очень-то нравился!

— Твои сестры — счастливицы. Они рано поняли, что им нужно в жизни для счастья. Некоторым из нас требуется гораздо больше времени, чтобы разобраться, кто мы и чего ждем от нашей жизни.

— Верно. А я, мне кажется, поняла на свадьбе Рональда, что никогда не влюблюсь достаточно сильно, чтобы быть счастливой в браке.

— Ну, Конни, ты слишком молода, чтобы делать такие огульные утверждения.

Она покачала головой.

— Влюбиться мне и близко не грозит.

— Не искушай судьбу. Все поэты сходятся в том, что у любви есть странная особенность: она так часто застает тебя врасплох, подкрадываясь, когда ее не ждешь. А потом — бац! — и ахнуть не успеешь, как тебя сваливает острый приступ любовной горячки.

В ее смехе проглянула тоска.

— Не знаю, как это случилось, Нед, но где-то и каким-то образом меня сделали невосприимчивой к этому особому виду заболевания.

— О'кей. Может, ты никогда и ни в кого не влюбишься дико, безумно и страстно, но это не означает, что ты не встретишь мужчину, который станет приемлемым для тебя мужем и добрым отцом твоим детям.

Она почувствовала, что покраснела.

— Ладно, признаюсь: в душе я романтик и не могу даже представить себя приносящей обет прожить всю жизнь с мужчиной, в которого не влюблена до беспамятства. Выходя замуж, женщины стольким жертвуют, что, как мне кажется, не стоит этого делать без настоящей любви.

— Тогда ты не можешь одобрять моего желания найти жену с помощью твоего агентства. Если быть реалистами, мы оба знаем, что вряд ли я влюблюсь в какую-либо из твоих кандидаток.

— Брак означает разное для разных людей. Ты мужчина. Может, влюбленность не так важна для тебя. Все же твоя жизнь изменится гораздо меньше, чем жизнь твоей жены.

Его глаза потемнели.

— Мне важна любовь, — тихо произнес он. — Но в определенной степени я похож на тебя. Я уже почти махнул рукой на несбыточную мечту.

Она была так поглощена разговором, что не заметила, как он присел к ней на диван. К своему удивлению, Конни обнаружила, что их тела почти соприкасаются. Руки Эдварда слегка сжимали ее талию, и от прикосновения его пальцев к пояснице ей вдруг стало жарко и неспокойно. Как бы издалека до нее донеслись собственные слова:

— А ты был когда-нибудь влюблен, Эдвард?

— Очень давно.

Он замолчал, и Конни подсказала:

— В ту медсестру — Оливию Колберг?

— Нет, как я говорил тебе, нас с Оливией объединило лишь острое вожделение. — Эдвард уставился в пространство, очевидно вызывая в памяти картины, которые все еще причиняли боль. — Была одна… Прошло уже более четырех лет с тех пор, как я влюбился в нее.

— Но что-то не получилось?

— Нет.

Односложное слово прозвучало так невыносимо уныло, что у Конни пересохло горло и ей стало больно вздохнуть. Она сделала глотательное движение.

— Примерно в то время твоя мать намекнула мне, что ты надеешься жениться. Но она не упомянула ее имени… А потом я обручилась с Рональдом, и мы с тобой почти не виделись.

— У меня в семье не знали всего; только то, что я влюблен и что моя избранница решила выйти за другого.

— Эдди, как я тебе сочувствую. Такое впечатление, словно это до сих пор причиняет тебе боль.

Он перевел взгляд на нее, словно с трудом выдирал себя из прошлого.

— А, как-нибудь переживу, наверное. Как правило, не имеешь именно того, чего больше всего желаешь.

Конни настолько привыкла думать об Эдварде как о человеке, уверенно шагающем по жизни, удачливом, неуязвимом, что ей было трудно перестроиться. Глядя на него, видя в его глазах тени воспоминаний о своей несчастливой любви, она вдруг прониклась к нему особым сочувствием. Рука самопроизвольно потянулась и в порыве утешения погладила его по щеке. К ее удивлению Нед перехватил ее руку, сжал, потом, совершенно уже поразив Конни, повернул и поцеловал в середину ладони. Не зная, как на это реагировать, она вскочила с дивана и подошла к окну. Эдвард тоже встал.

— Поверь мне, Конни, в двадцать восемь еще не слишком поздно влюбиться, — мягко проговорил он. — Может, тебе следует дать волю своим чувствам и посмотреть, что из этого получится.

Они стояли слишком близко друг к другу. Ее кожу покалывало там, где пальцы Неда прикасались к ней, и где-то внизу живота она почувствовала вспышку жаркого голодного пламени. Ощущения странные, незнакомые и не сказать, чтобы очень уж приятные. Она прислонилась к стеклу, образовав между собой и Эдвардом пробел в пару дюймов.

Обычно он чувствовал ее настроение, но сегодня, похоже, не замечал предупредительных сигналов. Вместо того чтобы освободить ее руку и отступить, он наклонился вперед, медленно приближая свою голову к ней.

— Иногда здравый смысл может быть отброшен далеко, — прошептал он.

— О… о чем ты?

Его губы оказались в непосредственной близости от ее рта.

— Вот о чем, — проронил он, и его губы коснулись ее.

Конни закрыла глаза. Она сейчас отнюдь не планировала свою работу на завтра, вообще ни о чем не думала. Разве о том, что Эдвард целуется совсем не так, как Рональд. Ну, еще о конгрессмене из Кентукки. И о попечителе Смитсоновского музея.

Эдвард сильнее сжал ее талию. Глубоко внутри нее вновь вспыхнуло пламя и забушевало совершенно бесконтрольно.

И Конни отдалась пожару.

4

Аннет бросила взгляд на часы.

— Почти половина шестого, — объявила она. — А сегодня пятница и тринадцатое число. Что случилось с Рудом? Как это он пропускает такую золотую возможность предсказать бедствие?

— Он уже ушел, — ответила Конни. — Поехал в аэропорт встречать дочь. Сегодня она возвращается домой из Европы.

— А, тогда неудивительно, что здесь так тихо. Ну, раз Рудольфа нет, я тоже побегу, пока ты не устроила тартарарам вместо него.

Конни скривилась.

— Неужели я вела себя настолько ужасно эту неделю?

— Ну, не так уж и ужасно в конечном счете. Наверное, не страшнее льва, озверевшего от зубной боли.

— О Господи, Аннет, можно подумать, что тебя ничему не научили в школе секретарей. Тебе не обязательно быть честной со своим боссом, но тебе полагается успокаивать мои нервы. Я нуждаюсь в сочувствии — неделя была такой трудной.