Многое хотелось рассказать в тот вечер Егору, но глаза капитана смотрели так холодно и отчужденно, что Егор запнулся, пробормотал «извините» и вышел из каюты.

Как будто холодный и тяжелый камень лег Матырову на душу. Только сейчас он ясно понял, что в его жизни наступает крутой поворот. Он не нужен флоту! И никто не понимает его. Всю ночь Егор думал о своей печальной судьбе, и сердце его все более и более озлоблялось против людей, которые так безжалостно решили его участь.

Матыров стал сторониться товарищей по работе. Ему казалось, что после приказа капитана он стал для всех на судне лишним человеком. Судовая жизнь перестала интересовать Матырова, и он всячески старался подчеркнуть, что ему совершенно безразличны и судно и люди на нем.

Сменившись с вахты, Матыров подолгу лежал в постели, закинув руки за голову, и о чем-то думал. Обычно разговорчивый, веселый, он теперь больше отмалчивался. И его оставили в покое.

К концу второй недели пути «Орел» обогнул Новую Землю с севера и, оставив ее слева, вошел в Баренцево море. До Мурманска оставалось несколько дней ходу. Команда заметно повеселела. В каютах только и слышны были разговоры о предстоящем приходе в родной порт.

Баренцево море встретило «Орел» свежей штормовой погодой. А через сутки северо-западный ветер достиг силы десяти баллов. Длинные водяные валы на глазах превращались в косматые горы и с протяжным гулом разбивались о железный корпус парохода.

В полночь Матыров и Тихонов заступили на вахту. В кромешной темноте, не ослабевая ни на минуту, ревел ветер. Пароход шел под острым углом к волне, и сильная бортовая качка легко перекладывала судно с одного борта на другой; порой пароход тяжело содрогался, и крупная дрожь пробегала по всему корпусу от носа до кормы — это очередной девятый вал мощным ударом сбивал нос парохода в сторону от курса. Но вал прокатывался дальше, и рулевой торопливо выводил судно на заданный курс.

Егор стоял на крыле мостика. Крепко вцепившись в поручни, он напряженно всматривался вперед. А волны били по судну все крепче и крепче. Но каждый раз, с гулом отряхнув с себя воду, пароход неторопливо взбирался на очередной водяной холм и снова принимал на себя удары разъяренного моря.

Вверх-вниз, вверх-вниз равномерно качался Матыров, стараясь удержать равновесие. Главное — это приспособиться к ритму. Тогда пропадает неприятное ощущение в желудке и ноги сами регулируют положение тела.

Вдруг откуда-то снизу до Егора донесся крик. Он насторожился: «Послышалось? Или действительно кто кричал?» Он повернулся назад, к корме, глянул вниз на палубу и похолодел: там, между двух закрепленных наглухо шлюпок, бурлящий поток воды тащил с собой человека. Крен парохода увеличился, поток хлынул за борт. Еще секунда — и человек забарахтался на гребне волны, быстро откатывающейся от судна.

Стряхнув оцепенение, Матыров выхватил из гнезда на крыле мостика спасательный круг и бросил его за борт. Сработал автоматический буй, и яркий красный снопик света замерцал среди волн.

Тут же Матыров, рванув дверь ходовой рубки, крикнул: «Человек за бортом!» — и бросился с мостика. На ходу срывая с себя громоздкий резиновый плащ и тяжелые резиновые сапоги, он подбежал к борту, поймал глазами пляшущий на волнах огонек и прыгнул в волны.

Ледяная вода ножом резанула по телу. Вынырнув, Матыров попал под удар набежавшей волны, захлебнулся и снова ушел под воду. Волны крутили и захлестывали матроса, холод сводил ноги судорогой. Он потерял из виду красный огонек спасательного круга, и на мгновение его охватил страх. Белые огни парохода, казалось, стремительно убегали от него. Матыров закричал. Но вот неподалеку шлепнулось на воду что-то тяжелое, вспыхнул красный огонек, и в его мерцающем свете Матыров увидел спасательный круг. В тот же миг темноту прорезал луч прожектора. Скользнув по Матырову, луч ушел в сторону и остановился. Матыров понял: ему надо плыть туда.

Он быстро добрался до спасательного круга, и радостное чувство шевельнулось в груди — от круга к судну тянулся тонкий и прочный линь. Матыров поспешно надел круг на плечи и сильными рывками поплыл к застывшему на одном месте лучу прожектора. Волны били в лицо, накрывали с головой, неожиданно отбрасывали далеко в сторону, но Матыров упрямо пробивался вперед. Вот мелькнуло темное пятно на воде; луч прожектора подвинулся, и Матыров увидел, как беспомощно взмахнул руками и ушел под воду человек.

Прокатилась новая волна, и совсем рядом Егор увидел в водовороте пены утопающего. Егор рванулся вперед, схватил его, подтянул к себе и при мертвенном свете прожектора узнал боцмана. Тот уже выбился из сил и был без сознания. Матыров перевернул боцмана на спину, ухватил его покрепче за ворот куртки и начал пробиваться навстречу желтому пятну прожектора. Тонкий линь, прикрепленный к спасательному кругу, натянулся, и Матыров догадался, что с судна подтягивают его к борту.

Уже у самого борта огромная волна догнала Матырова с боцманом. Косматым чудовищем нависнув над ними, она взнесла их на свой гребень и бросила на железные листы обшивки.

Их так и вытащили на палубу вместе и положили в лоцманской каюте, спешно приспособленной под лазарет. К полудню Матыров пришел в сознание. Боцман, лежавший на койке рядом, приподнялся, осторожно взял руку Матырова и глухим от волнения голосом проговорил:

— Ну, Егор, всю жизнь буду помнить. Спасибо.

Матыров слабо улыбнулся в ответ.

Пришел старпом, запретил всякие разговоры и посоветовал спать. То и дело заходили свободные от вахты ребята.

Матыров крепко заснул.

Потом пришел капитан. Он долго молча сидел у койки Егора, пристально всматривался в его лицо и о чем-то думал. Потом встал, прислушался к дыханию спящего и, погасив свет настольной лампы, вышел.

Вечером капитан зашел в каюту старпома. Они долго обсуждали последние события на судне, перелистывали книгу приказов, в которой четким почерком старпома были записаны выговоры, объявленные матросу Матырову за нарушения дисциплины. Наконец капитан захлопнул книгу и задумчиво проговорил:

— Я все-таки думаю, что Матырова надо представить к награде. А выговоры — что ж, это для него теперь пройденный этап. — И, помолчав, твердо закончил: — Пишите приказ. Полагаю, в пароходстве нас поддержат.

ПОСЛЕДНЕЕ ТРАЛЕНИЕ

Норд-вест задул еще с вечера. Багровый сплюснутый диск солнца так и не добрался до воды — высоко над горизонтом он спрятался за лохматые серые тучи.

Быть шторму. Это уж Венцель знает наверняка. Не первый год в море. Вот и покачивать начало изрядно. Что ж, не удивительно — траулер пуст, как барабан. Три недели цедили впустую воду — рыбы все не было. Смешно сказать, но после двухчасового траления огромный новенький трал выволакивался из темной глубины Северной Атлантики почти пустым.

Не везет «Герде», что там ни говори. Да, мало приятного будет в Гамбурге, когда «Герда» вернется без рыбы. Опять попадет ему, Венцелю, хоть он всего лишь старший помощник капитана. Жилы тянуть хозяин фирмы Штиммель умеет. «Почему, — закричит, — не подсказал молодому капитану рыбные места? Почему опять без рыбы пришли?»

Попробуй подскажи этому мальчишке — не рад будешь. Венцель пробовал. И всегда оставался оплеванным. Гонора у молодого Штиммеля еще побольше, чем у его папаши.

В прошлом рейсе молодой Штиммель прямо сказал Венцелю, что, если тот будет соваться в дела капитана, им придется расстаться. И теперь Венцель молчит.

Старпом Эрих Венцель, тощий, сутулый пожилой человек с потухшими усталыми глазами, понуро стоял на капитанском мостике траулера и равнодушно смотрел вниз на палубу, где суетились матросы.