— Искренне завидую. Лично я до сих пор пишу с ошибками, — чистосердечно признался итальянец. — Да и слог оставляет желать лучшего… Ну ладно. — Джанни встал. — Позвольте, мисс, проводить вас в отель. А вечером, если захочешь, устрою тебе экскурсию.

— Посмотрим. Если днем удастся подремать, почему бы и нет? — улыбнулась девушка, вставая.

Походка у малышки обалденная, невзирая на ботинки по килограмму весом каждый, не меньше, отметил про себя Джанни. Вскинув на плечо увесистый кофр, девушка шла легко, при каждом шаге будто приподнимаясь на носочки, отчего ноги в голубых джинсах казались еще длиннее.

— Послушай, — полюбопытствовал Джанни, — ты часом не балерина?

— Попадание в десятку, — кивнула она. — С семи лет занималась классическим танцем, а потом как вымахала за год до метра семидесяти восьми, стала выше всех мальчишек… Словом, в пятнадцать лет моей балетной карьере настал конец. Пришлось спешно переквалифицироваться.

— Но ходишь ты словно прима, — искренне восхитился итальянец, любуясь стройной фигуркой, гордой посадкой головы и струящимся водопадом черных волос своей новой знакомой. — Кажется, мое сердце в опасности, моя жемчужина… — И умолк, ошарашенный.

Что произошло? Да ровным счетом ничего. Просто девушка взглянула на него через плечо, чуть вскинув подбородок.

Камея. Настоящая камея, но вырезанная из куска льда. Лицо, прекрасное, словно у богини, и столь же отрешенное. Глаза — точь-в-точь два холодных аквамарина в обрамлении темных ресниц… Только вот отчего-то эта завораживающая красота напрочь отбивала охоту к флирту, даже самому что ни на есть мимолетному. Куда легче было бы приударить за мраморной Афродитой.

Джанни поскреб подбородок, и его внезапно осенило.

— Детка, — заговорил он мягко и проникновенно, — давай расставим все до единой точки над «i». Я счастливо женат, у меня крошечная дочка, как две капли воды похожая на своего папу. Моя добрая мама передала мне по наследству несусветную порядочность, за что я ей, разумеется, благодарен. Но я не могу — слышишь, не могу не реагировать на такую потрясающую красоту! Как итальянец, как мужчина в конце концов, — распалялся понемногу он. — И это вовсе не означает, что я сплю и вижу, как бы приударить за тобой!

Памела слушала его внимательно и серьезно. Потом достала очередную сигарету, но так и не закурила.

— Прерви на секунду свой горячий монолог, — произнесла она, и Джанни послушно умолк на полуслове. — Во-первых, ты прав: настрой у меня нынче не романтический, а самый что ни на есть деловой. А во-вторых, редакция не ошиблась, предоставив освещать конкурс столь потрясающему ценителю женской красоты, коим, вне всякого сомнения, являешься ты.

Итальянец растерянно заморгал, но почти тотчас рассмеялся.

— Слог у тебя и вправду отличный. И с чувством юмора все, кажется, о'кей. А еще я вижу, что ты, моя жемчужина, здорово наловчилась отшивать приставучих мужиков. Боже Праведный! — У Джанни от неожиданно пришедшей на ум мысли перехватило дыхание. — Давай будем честными до конца. Умоляю, скажи, ты, часом, не лесбиянка?

Теперь настал черед Памелы хохотать до слез.

— Стало быть, нет, слава Богу, — заключил итальянец. — Значит, дружок в Нью-Йорке?

Памела неопределенно повела плечами, что могло означать и да, и нет. Для деликатного Джанни этого оказалось вполне достаточно, чтобы прекратить расспросы. Он остановился, залез во внутренний карман куртки, достал бумажник и продемонстрировал фото.

Юная рыжеволосая женщина с младенцем на руках. Матери на вид не больше двадцати, малышке нет и полугода. Сходство последней с курчавым Джанни и впрямь было поразительным.

Тонкие брови взлетели, пухлые губы дрогнули — на какой-то краткий миг Джанни почудилось, что она готова расплакаться. Но длилось это лишь мгновение.

— Превосходно! — Памела с улыбкой вернула итальянцу карточку. — Станет красавицей.

— Ну, до тебя ей вряд ли дотянуть… Ладно, пошли, — решительно сказал Джанни. — Провожу тебя в отель. Будешь обитать под одной крышей с фотомоделями. Пари держу, нынче же вечером пройдохи-коллеги донесут моей Лу, что я обхаживаю самую красивую из залетных пташек.

— У тебя ревнивая жена?

— Душа моя, — проникновенно заговорил итальянец, — Луиза ни единого раза не задала мне сакраментального вопроса, которым веками досаждают мужьям несносные жены: «Где ты был?», в котором бы часу я ни вернулся. Но одного лишь ее взгляда довольно, чтобы я сам все ей выложил. Врать я не люблю, да и не умею, зато обожаю Луизу и малышку Фло.

— Ты образцовый семьянин? — чуть насмешливо прищурилась Памела.

— Оставь ярлыки при себе! — вскипел Джанни. — Подобные глупости выдумали те, кто понятия не имеет о том, что такое любовь. Знаешь, я повидал на своем веку уйму роскошных задниц и классных бюстов, но меня они почему-то не привлекают. И вообще…

— Уймись, уймись! Я все уже поняла! — прервала его, смеясь, Памела. — Давно ты женат?

— Уже три года, и за все это время…

— Да поняла я, успокойся! Ты — типичный бабник-теоретик.

Итальянец в очередной раз захохотал, демонстрируя редкую по скорости смену настроений, а Памела страдальчески возвела глаза к небу.

— Дойду ли я сегодня до отеля? Не терпится вытянуть ноги.

— Да, башмачки у тебя явно не из хрусталя, — констатировал очевидное Джанни. — Зачем только ты их напялила?

Этот вопрос остался без ответа.

Роскошное венецианское зеркало в вестибюле отеля отразило то, чего поначалу не заметили ни девушка, ни ее спутник: Памела была выше Джанни сантиметров на десять. Впрочем, ни того ни другого это нимало не смутило. Одобрительно, скользнув взглядом подлинным ногам девушки, Джанни торжественно изрек:

— Прошвырнуться с такой красоткой по ночному Риму будет для меня честью.

— Взаимно, — лучезарно улыбнулась она.

— Одна только просьба: смени имидж бродяжки на нечто более… ммм… подходящее. Для пущего эффекта.

— Зачем тебе это? — Памела искоса взглянула на себя в зеркало, мельком отметив, что даже в джинсах и свитере выглядит превосходно.

— Хочется, — лукаво усмехнувшись, потупился Джанни.

— Обещаю, — серьезно кивнула она.

— Вот и ладно. Около восьми зайду за тобой, хорошо?

Номер, к великому ее неудовольствию, оказался двухместным, однако выбирать не приходилось. Памеле оставалось лишь уповать на то, что до появления соседки ей удастся всласть вздремнуть после утомительного перелета. С наслаждением сбросив тяжелые башмаки, она подошла к окну.

Отсюда, с верхнего этажа отеля, открывалась прекрасная панорама города. Памела задумчиво смотрела на величественный купол собора святого Петра, затянутый еле уловимой голубоватой дымкой, и на сердце у нее отчего-то вдруг стало так горько, что она поспешно отвернулась…

Что с тобой, девочка? Ты же сама напросилась, сама всеми правдами и неправдами выбила эту недельную поездку на конкурс красоты в город твоей мечты! Или ты грустишь оттого, что в двадцать два года достигла предела своих жалких мечтаний?.. А означает это всего-навсего то, что пора начать мечтать о чем-нибудь другом.

Но о чем?

Достав из чемодана белый махровый халат, Памела решительно направилась в ванную. Душ всегда подбадривал ее, когда пошаливали нервы.

Воду она обожала с детства. Очень рано, лет в семь, научилась плавать, и больше всего на свете любила нырять, непременно с открытыми глазами. Подводный мир с его смутными тенями и силуэтами стремительных рыб зачаровывал девочку, и порой ей казалось даже, что она забывает дышать… Богатейшее воображение рисовало вдали то темный абрис затонувшего галеона, то колышущиеся щупальца гигантского осьминога, хотя Памела прекрасно знала, что у побережья Калифорнии не могло быть ни того, ни другого.

Друзья прозвали тоненькую словно тростинка девочку Русалочкой Ариэль, и Памела гордилась прозвищем. Даже Шон, признанный заводила и лучший пловец, хмуро признался однажды, что девчонка обставила его, продержавшись под водой почти полторы минуты…