Я его не поддержал. А он, видно, свой вопрос задал исключительно из соображений вежливости, потому что последние звуки слова «глоточек» забулькали у него в горле вместе с огненной водой. Пил он довольно странно. Казалось, он выплевывал свои слова в стакан и мешал их с крепким напитком. Так, с собственными матерными словами этот напиток ему казался крепче. Пиво в доме Мики он пил по-другому. Большими жадными глотками, как носорог на водопое. А «коняги» за рулем белого БМВ он сначала лишь понюхал, а выпил только после меня. Не выпил даже, а пригубил. Человек, который все время пьет по-разному, не имеет собственного мнения, или не умеет его отстаивать, я это давно заметил. Такой человек никогда не станет боссом. Но это не значит, что все, кто пьет одинаково, делают головокружительную карьеру. Все эти мысли потоком пронеслись в моей голове и тут же развеялись, когда Сергей начал фыркать янтарными брызгами моего вискаря и своими словами.

— Я как увидел этих мужиков с листами алюминия, тут же подумал, что машина, которую я кинул в деревне, накрылась интересным местом. Ну все, думаю, разберут ее по винтику, так как разобрали этот самолет. «Стойте», — кричу им. — «Я сотрудник миссии ООН!» Соврал, признаться. Они остановились. Я говорю, что разыскиваю разбившийся самолет. Они делают вид, что не понимают. Но железки-то никуда не спрячешь. Глупо, в общем, они смотрелись. Они и сами поняли, что выглядят глупо. И, похоже, решили меня завалить. Они двинулись ко мне с такими лицами, что мне стало не по себе. А что, правильное по-либерийски решение. А не лезь ты, бел человек, в наши черные делишки. Единственный белый против толпы черных, да еще в сельве. Проще завалить, чем договариваться. Я в панике. Что делать, думаю? И надумал. Достаю ключи от Микиной машины. А на ключах у нее навороченный пульт висит и мигает красными и зелеными огоньками. Я такой даже в Москве ни у кого не видел. А тут, в Африке, и подавно. Показываю его африканцам и громко говорю, почти ору на весь лес: «В вашей деревне машина. В машине бомба. Бомба. Я нажму на кнопку, и машина взорвется вместе с вашими домами. Бум-бум.» Парни остановились. Тот, который, шел первым, замер с поднятой над землей ногой. Шансов у меня было немного, но, судя по их реакции, они были. Я всегда говорил — мы их недооцениваем, они нас умеют перехитрить и обыграть в любой ситуации. А в этой я их переиграл. Первый тихо поставил ногу на землю и сказал на хорошем английском: «Хорошо, чего ты хочешь?» «Пройти к самолету» «Там нет уже ничего,» — говорит мне этот человек. «А документы?» — спрашиваю и трясу этим пультом от машины. «Документы вот», — говорит он и тихо кладет на землю кусок авиационной обшивки. Потом засовывает свою грязнючую руку прямо в трусы и откуда-то из недр нижнего белья достает вот этот обгоревший паспорт.

Еще один глоток виски. Пауза.

— Я взял паспорт. Пульт продолжал демонстративно сжимать у них перед глазами. Затем приказал им идти вперед, в деревню. Я подумал, что до места катастрофы я никак сейчас не доберусь. Решил сделать это потом. Наш караван дошел до деревни. Когда я увидел «бимер», то облегченно вздохнул. А мои спутники наоборот напряглись. Они поняли, что я не вру. Хотя я, на самом деле, врал этим наивным людям. Они словно оцепенели. Я достал камеру и снял каждый обломочек на видео. Потом подозвал серьезного парня, того самого, у которого нога зависла над землей и попросил его рассказать все, что он видел на месте катастрофы. Он наговорил мне минут двадцать пять, я тебе потом покажу запись. Интересные, кстати, впечатления оказались у этого человека. Сажусь в БМВ, спокойно выезжаю на трассу и еду к вам. Как я вас нашел, хочешь меня спросить? Это очень просто, стоит подключить образное мышление. Я все это время думал над обгоревшим паспортом и, наконец, решил еще раз съездить в эту деревню и добраться до места падения.

— И что?

— И ничего. Там ничего нет.

— Где?

— Да в этой деревне. И деревни самой нет. Просто выжженный кусок леса. Ни домов, ни людей, ни алюминия. Ничего. Только запах гари висит в воздухе. На месте деревни два гектара черной земли вперемежку с золой. Людей нет. Вернее, не было, пока я не начал искать хотя бы что-то на месте домов, по памяти. Только я стал перетряхивать золу в руках, откуда ни возьмись появились автоматчики. Причем, не красавцы в форме, а рэбелы. Голые по пояс, худые, со старыми калашниковыми в руках. Обкуренные. Их было человек десять, точно я посчитать их не успел, потому что они стали валить по мне изо всех своих автоматов, без предупреждения.

— Это могли быть и не рэбелы вовсе. Солдаты тоже форму не носят.

— Знаю, знаю, у твоего друга Тайлера есть деньги, чтобы тратить их в Лас-Вегасе, но нет денег, чтобы купить форму своим солдатам. Ничего, ничего, когда-нибудь ему придется поделиться.

— С тобой, что ли?

— А хотя бы и так!

— Не поделится, у него все счета заблокированы, — сказал я, и тут же хотел добавить то, что узнал во время сегодняшней встречи с помятым советником президента. Но, подумав, на всякий случай промолчал и не добавил.

Из того, что рассказал Журавлев в промежутках между глотками виски, я смог нарисовать себе следующую картину. Какие-то люди с оружием в руках прочесывали сельву там, где еще недавно была деревня. От деревни не осталось и следа. Если ее сожгли, то должно же на месте пожарища остаться хоть что-то. Бревна, утварь, объедки, наконец, мусорные кучи или выгребные ямы. Но, по словам Сергея, не осталось ничего, кроме почерневшей земли. Напрашивается вывод, что деревню сожгли, а затем вывезли все следы пожарища. И рекультивировали территорию. Вопрос в том, кто это сделал? Обстрелявшие Сергея черные? Вряд ли. Те, кто сжигал деревню, свое дело сделали и для них возвращаться на место преступления было абсолютно бессмысленно. Коммандос, которые сбили самолет? Тоже нет. Их было слишком мало для того, чтобы столь быстро вычистить немалый, насколько я понимаю, участок джунглей. И тут мне пришла идея. Это могли сделать сами жители. Возможно, увидев белого человека, готового взорвать машину посреди населенного пункта (а ведь именно так повел себя Журавлев с африканцами), они поняли, что за этим опасным человеком придут еще более опасные ребята, и решили срочно перебраться в другое место. А, может быть, все гораздо сложнее. Когда на деревню свалились дополнительные стройматериалы в виде авиационной обшивки, африканцы решили поискать, нет ли на месте падения грузового самолета чего-нибудь еще. Сказано-сделано. Деревенские поискали и нашли нечто такое, что навело их на умную мысль: «Скоро за этой вещью придут и покрошат нас в мелкий винегрет». И вот тогда они сбежали. Всей деревней. А Журавлев как раз и нарвался на тех, кто пришел за своим. Одно только меня неприятно удивило. Не такой уж простак этот Сергей, каким хочет казаться. Почему он не сказал мне сразу, куда ездил? Почему не показал этот колумбийский паспорт? Смолчал, когда мы ехали в машине Маргарет. Кстати, попытался отказаться от выпивки, и это тоже выглядит подозрительно. Молчал он и на следующий день. Пивом меня обливал, голым по спальне скакал. И молчал. Значит, этот парень весьма опасен. Говорит одно, думает о другом, а делает третье. Впрочем, таковы все журналисты. Говорят, что журналиста, как и волка, ноги кормят. На самом деле, ноги это только средство передвижения. А кормит журналиста вот это умение застать своего визави врасплох. В данном случае визави Журавлева не Тайлер, который с ним и разговаривать-то не будет, и не Маргарет, которая наверняка ему не даст, а я, Андрей Шут, гражданин Украины, России, Панамы, Израиля и Либерии, что следует из тех документов, которыми я пользуюсь, перемещаясь по миру.

Но, как бы там ни было, я не знал, откуда в самолете Левочкина мог оказаться колумбийский паспорт. Думай, Андрей, думай. Мог ли паспорт принадлежать кому-нибудь из членов экипажа? Мог, почему бы и нет. Может быть, он лежал в кармане у самого Арама. Он, насколько мне не изменяет память, всегда носил документы в небольшой кожаной сумке. Такие, под названием «барсетка», были в моде лет десять назад в среде «новых русских». Все, что было внутри этой барсетки и что уцелело при падении, наверняка перекочевало к африканцам. Скорее всего, у них же оказался и перстень с камнем, который Левочкин выторговал у меня в Сприггсе. Я до тошноты ясно себе представил, как черные пальцы африканцев снимают с черной обгоревшей руки Арама мой перстень. Но с паспортом все могло быть иначе. В кабине у Левочкина находился колумбиец. В таком случае, почему я его не заметил? Да и не только я, а эти черные «качки» на «дефендере» тоже ничего не сказали? Стоп. Они же подписывали манифест. И командир этих рейнджеров передал бумажку Левочкину. А ну-ка вспоминай, Иваныч, как было дело. Кажется, Левочкин взял бумажку через форточку. Нет, это невозможно, даже со своим ростом мой черный спутник не стал бы тянуться к окну кабины «Антонова». Нет, он поднимался туда через открытую рампу. Точно. Так и было. Он зашел внутрь со стороны хвоста «антонова». Причем, «коммандо» до этого поднимался на борт как минимум еще один раз. Я тогда подумал, для того, чтобы проверить, не остались ли в отсеке еще какие-нибудь грузы. Значит, девяносто девять процентов вероятности, что он видел лишнего человека внутри самолета. Если такой человек там находился. И «коммандо» завалил Левочкина именно потому, что в кабине был этот гипотетический колумбиец. Ну, что ж. Такая версия многое объясняет. Впрочем, нельзя исключать, что о пребывании некоего колумбийца на борту грузового самолета этим парням было известно заранее. Вспомнил ту улыбку, с которой коммандо предложил подписать манифест, добавив при этом, что моя подпись в данном случае ничего не решает.