— Вот, — выдохнул он и бросил мне на кровать кусок обгоревшего дермантина красного цвета. В первоначальном виде он, похоже, имел прямоугольную форму. С одной стороны я прочитал золотое тиснение «Republica de Colombia». Если бы прямоугольник не побывал в огне, то, очевидно, снизу можно было бы увидеть надпись «Pasaporte», и герб с огромным количеством барабанов, флагов и прочей героической атрибутики. Эта титульная страница — все, что осталось от паспорта неизвестного мне человека. Но причем тут я? И причем тут Сергей?

— Что это...? — задал я еще один дурацкий вопрос. Что это, мне понятно и без Сергея. Вопрос в том, почему он ко мне с этим ломился в дом среди ночи. Значит, он как-то связывает этот паспорт со мной. Конечно, у меня было несколько знакомых колумбийцев. И среди них, почти наверняка, кое-кто был связан с ФАРК. Но меньше всего я ожидал бы их встретить в Африке. Тем более, с колумбийским паспортом. Тут что-то другое. — ...и почему ты с этим приходишь ко мне? Может, все же помоешься, а?

— Позже, потом, всему свое время. Это было в самолете.

— В каком самолете?

— В том. «Двадцать шестом». Который сбили твоей ракетой.

Становилось интересно. Вот сейчас нужно было придумать внятное объяснение тому, откуда на борту самолета взялся колумбийский паспорт. Даже два объяснения. Одно для себя самого, другое для Журавлева. Так сказать, официальную версию событий. Для того, чтобы ее придумать, надо получить все исходные данные и потянуть время. Значит, так. выслушать рассказ Сергея, постараться не перебивать, а потом отправить его в ванную. Мыться он будет долго, а значит, у меня будет достаточно времени, чтобы обдумать все это. Я явно попал в какую-то историю и не знаю, закончится ли она хорошо, если вообще закончится. Мне никогда еще не приходилось так интенсивно и бессмысленно думать, как в течение этих долгих сорока восьми часов.

— Значит, так, — говорю. — Ты будешь рассказывать, я постараюсь молчать. Если что-то мне будет непонятно, я переспрошу. Как только ты закончишь свою повесть, ты пойдешь и смоешь весь этот макияж. Ладно?

— Я нашел этот самолет. Помнишь, он развалился на две части и упал между Робертсом и Сприггсом. Там сельва, а за ней такое мангровое болотце. Немалых размеров. Вот туда как раз упал нос самолета. А хвост ближе к городу, в сельве. Я туда рванул сразу с аэродрома, но эти гориллы, которые завалили борт, меня догнали. На трассе, конечно, с Микиным бимером им нечего было тягаться, но как только я съехал на грунтовку, тут они меня и придавили. Вот, значит, отогнали они меня от самолета, но я там покрутился и успел засечь, что в сельве лежит только хвост и рампа. Там вокруг все было в какой-то авиационной ерунде. Провода, железки, тряпки. Ну, а что там еще может быть? Все это лежит в радиусе километра и спокойно так себе горит. Трава дымится, деревья трещат, уроды в черных очках тычут мне в брюхо автоматами. Один даже передернул затвор, и я понял, что нечего мне там делать. В общем, убрался я оттуда, доехал, не торопясь, до трассы. Еду себе, радуюсь.

— Чему радуешься? Ненормальный, что ли?! Людей убили, а он радуется.

— Да нет, все в порядке. Не кипятись. Как тебе объяснить, чтобы ты понял? По-журналистски радуюсь. Я же камеру с собой захватил и, пока я там ползал по сельве, она у меня все время включена была. И как только я этих монстров увидел, я тут же ее спрятал. А камерка-то у меня маленькая, как раз во внутренний карман жилетки входит. Я ее туда. Ну, и тру с ними терки до того самого момента, пока мне ствол не показали. Камера в кармане, а звук пишется. И, таким образом, я стал первым журналистом, который снял сбитый самолет торговцев оружием. И тех, кто его сбил. Тянет на международную премию. «Эмми», например, или Пулитцеровскую. У тебя выпить есть?

— Вискарь в баре, справа от тебя. Там шкафчик есть, такой незаметный. Он не заперт. Что дальше?

Сергей быстро справился с задачей. Нашел виски. Налил себе на три пальца. Хлопнул одним залпом. И поставил его на ночной столик. На полированной поверхности остался липкий круг. А на кромке стакана след от сажи. Такой, только красный, остается после дешевой губной помады.

— Еду. Радуюсь. Вспоминаю, что Пулитцеровская, конечно, не «нобелевка», но почет и уважение от нее не меньше. И материальное положение, кстати, тоже. Ведь Нобелевскую обычно всю без остатка отдают на благотворительность, а эту можно и заныкать...

— Давай дальше, Сергей, не грузи.

— Да, и тут я понимаю, что отработал впустую. Такой материал надо срочно перегонять и давать в эфир. А как я его отсюда перегоню в Москву? Нет здесь ни одной нужной мне станции. И до тех пор, пока я отсюда не выберусь, этот материал не попадет в эфир. Ну, а к тому времени, когда я выберусь, он вообще никому не будет нужен. Новости, знаешь, работают по принципу «сегодня на сегодня».

— Так чего же ты сюда приехал?

— Чего приехал? Ну, во-первых, я не знал, что все тут настолько безнадежно. Наших партнеров выгнали отсюда как раз, когда я летел в Монровию. А, во-вторых, я хотел сделать фильм.

— Про кого?

— Про тебя.

— Про меня? — я искренне удивился.

— Ну, а чего же я хочу с тобой интервью записать? Да нет, не волнуйся, не только про тебя, а вообще про тех, кто продает оружие. И про тех, кто его покупает.

Странный он парень. Дурак, что ли? Да вроде не похож. Может, пьяный? Так рано ему, после полстакана виски.

— Слушай, ты глупости говоришь. Официально я обычный мирный бизнесмен. И ничего другого я бы тебе в интервью не сказал. Где твоя камера? Давай ее сюда!

— Да ты что? — Сергей испугался.

— Давай, давай. Вот сюда положи, на стол. Чтобы я ее видел.

Сергей достал из внутреннего кармана камеру. Действительно, маленькая, даже какая-то несолидная.

— Да не снимаю я.

— Без разговоров на стол ее! А то получишь по морде, как на дороге.

Сергей поставил камеру. «На!» — открыл он крышку и достал из нее кассету. — «Теперь веришь?»

— Теперь верю, — отвечаю. — но не до конца. Про фильм потом поговорим, а теперь давай про другое кино.

— В общем, еду я по трассе, — продолжает Журавлев. — Но что-то не дает мне покоя. И тут, когда я понимаю, что не смогу отправить материал, я прозрел. Никуда мне спешить не надо. Могу снимать, не торопясь, все равно материал от меня не уйдет. Нажимаю на педаль, торможу, разворачиваюсь и снова еду к самолету.

— Почему к самолету? Там же коммандос, во второй раз они бы тебя точно пристрелили.

— Правильно, Иваныч. Поэтому решил я поехать ко второй половине этого самолета. Я же тебе говорил, что сразу приметил — хвост есть, а носа нет. Проехал я поворот на грунтовку, а сам вспоминаю, через какие деревни к самолету можно подъехать с другой стороны. Ага, думаю, есть тут один поселочек, километра полтора до него осталось. Приезжаю и вижу картину — поселок стоит пустой. Ну, никого в округе. Только слышно, как собаки лают, да из какого-то дома детский плача доносится. Я туда. Бросил «бэху» возле входа. Забегаю в дом. А там женщина неопределенного возраста одной рукой качает малыша и помешивает суп другой. Дым валит во все стороны, разъедает глаза. Ребенок плачет из-за этого, а мамаша даже не щурится. Где, говорю, люди ваши, где все мужики. На мою удачу, она по-английски сносно говорила. Я так понял, что они пошли железо разбирать. Какое железо, я ей говорю, тут самолет упал! Вот-вот, она мне, с неба железо упало, а мужики пошли его разбирать. Вот это да! Где, говорю, они его разбирают? Да там, говорит. Вышла из дома и машет рукой в сторону леса. Там тропинка есть. А далеко отсюда, спрашиваю? Нет, недалеко, но так сразу не дойдешь, туманно объясняет эта женщина. Что значит «сразу не дойдешь», переспрашиваю, а она вместо ответа какое-то волнистое движение руками показывает. Я тоже махнул на нее рукой и вышел на свежий воздух. Поглядел вокруг, понял, что не проеду, и пошел пешком. Закрыл только машину, поднял верх и поставил на сигнализацию. Думаю, чем дольше я буду бродить по лесу, тем меньше от этой машины останется. Потом остановился, повернулся. Хотел сказать «Присмотри», а вместо этого произношу: «Самолет?» И хлопаю воображаемыми крыльями на манер индюка. «Самолет, самолет,» — кивает мне она. Я двинулся по дорожке. Быстро миновал деревню. Сразу за ней начинается роща из каких-то незнакомых мне деревьев. Стволы кривые, растут густо. Да еще корни у них узловатые, я когда бежал, постоянно о них спотыкался. Тут дорожка начала петлять между этими диковинными растениями, раздваиваться, и каждый новый рукав тоже разделялся. Ну, куда идти? Я и решил, что наверняка все они ведут к одной и той же цели. Пошел прямо. Через пять минут моего путешествия я увидел, что тропинка, по которой я пошел после очередной развилки, берет резко вниз. Делать нечего, отступать мне не хотелось, и я ступил на неровную поверхность. А она, к тому же, оказалась скользкой. Я не удержался на ногах и покатился кубарем туда, куда меня увлекал закон всемирного тяготения. Через секунд десять я ударился о ствол и поэтому остановился. Был грязен, как угольщик, и зол, как собака. Первая мысль была понятно какая: «И чего меня сюда понесло». А вторую мысль я даже не успел додумать, потому что ее перебила третья, «Ура», я увидел обрывки алюминиевого листа. Они, правда, не лежали на земле, как я рассчитывал увидеть, а двигались прямо на меня. Их несли крепкие чернокожие мужики. Давай еще раз по глоточку?