У двери его кто-то толкнул, он поспешно повернул голову, но никого не увидел. Во рту появился горький дымный привкус, он встревожено расширил зрачки, закурил, успокоился и пошел дальше, возвращаясь к прежнему благодушию.

Он пришел на полчаса раньше - все еще обедали - и в тишине лаборатории проявил вторую пленку, помыл ее и посмотрел на свет.

Девочка получилась отлично. Аж руки зачесались поскорее отпечатать портреты на хорошей тисненной бумаге. На месте же пятого алкаша, тщательно переснятого в милиции, были черные пятна с серым ореолом. Все кадры, почти половина пленки, представляли собой эти непонятные пятна.

Во рту опять появился горьковатый привкус желтого дыма, со стены мигнули прозрачные, без зрачков, глаза.

Ревокур сел на табурет, посидел, зажав лоб руками. Ему было плохо.

В дверь постучали, Фотограф вздрогнул.

Я на минуту, - директор вкатился резвым колобком. - Паспортист приходил, торопил со снимками, у них комиссия ожидается из области, агитационные доски не оформлены.

Через час начну печатать, - Фотограф с трудом поднял голову, говорил, будто цедил сквозь зубы. - Пленка еще не высохла.

Вы опять поддали? - директор подошел к столу, участливо заглянул в лицо. В прошлом директор пил тяжелыми запоями, выпивал и сейчас, но очень редко, и уже три года не имел ни одного запоя. - Надо взять себя в руки, я-то ничего, а люди, они, знаете ли...

Благодарю! - Фотограф резко встал, Он выглядел значительно трезвее, чем это было на самом деле, зверская тоска поднималась к сердцу, он боялся себя в такие моменты.

Директор исчез, на его месте возникло воздушное существо с бантиками.

Красные клочья галстука выбивались из пальтишка.

Бабушка прислала спросить, как я получилась?

Глазенки светились любопытством. Девчонка была довольно фигуристая для своих 12-13 лет. В Фотографе опять шевельнулось извращенное желание, подогретое сладким вином, жирной сытостью и усталым безразличием к будущему.

Заходи, снимай пальтишко. Сейчас будем печатать, сама посмотришь.

Видела когда-нибудь, как фотки печатают?

Девочка вспыхнула смущением деревенской дикарки, живо выскользнула из пальтишка, прошла к столу, переступая крепкими ножками в розовых колготках. Фотограф будто невзначай провел по ее грудкам тыльной стороной руки, закусил губу и закурил поспешно. В дверь стукнули.

Открыто! - сказал Ревокур, раздраженно.

Ты не занят? - паспортист был пунцовый и подвижный, как ртуть. - Я был у шефа твоего, договорились, что все заказы потом, после нашего. А это, что за красавица?

Приход паспортиста развеял злые чары. Перед Фотографом опять стоял ребенок, существо светлое, радостное и бесполое, как он всегда воспринимал детей.

Ну, что же ты?! - паспортист усиленно подмигивал, даже щека перекосилась.

А-а. Сейчас.

Фотограф включил красный свет, погасил верхний, провел девочку за руку к увеличителю со старой пленкой:

Вот, посмотри пока, а я сейчас.

Он отошел подальше от фонаря в темноту, содрал пробку и разлил.

Оба крякнули.

Ну, давай. Допивай сам, а я побежал, - заторопился паспортист. - Только к завтра обязательно отпечатай, к утру, а то после обеда комиссию ждем.

Фотограф закрючил за ним дверь, вставил в увеличитель пленку.

Щелк, щелк...

Шесть четких небритых рях плавали в закрепителе в нужном размере 13х18. В ухо дышал любопытный мышонок, ее волосики щекотали ему шею.

Интересно?

В темноте усиленно закивали. Он улыбнулся. И в этот момент, как часто бывало с ним в такие моменты, горечь хлынула к сердцу. Он скользнул к бутылке, глотнул прямо из горлышка, закурил.

Состояние просветления стало сменяться пьяной одурью.

Ну, теперь начнем тебя печатать, высохла уже, - сказал он нарочито весело, но хрипло.

Пленка была еще сыроватая, но он вставил ее в рамку. В луче света появилось черное пятно с серым ореолом. Холодок шевельнул корни волос на голове.

Он протянул пленку, остановил в кадре лицо девочки, механически сделал отпечаток, не слыша ее радостного писка.

Так же механически он сделал еще пять отпечатков, потом развернул увеличитель на пол и отпечатал большой портрет.

Покачал ванночку с закрепителем, погладил девочку по пушистой головке, отошел к бутылке, допил. Страх прошел, осталось неясное томление.

Он врубил верхний свет, переложил часть снимков в таз с водой. Девочка совала лапки в закрепитель, радовалась своему увеличенному изображению.

Ну, пойдем, малыш, - сказал Ревокур устало, - пускай моются, завтра заберешь.

Уже выйдя из Дома быта, он, вдруг, что-то вспомнил, резко вернулся, тщательно зарядил аппарат и пошел в отдел.

Где этот бич? - спросил он дежурного. - Надо бы переснять, никак не получается.

Дежурный смотрел на него и молчал. До Фотографа не сразу дошло, что смотрит он испуганно. Потом дежурный сказал, что начальник просил зайти.

Начальник РОВД был краток и категоричен. Требовался фотопортрет того тощего, с прозрачными глазами, того, без имени. Он, оказывается, убежал, да еще так, что никто не может понять - как. Дверь закрыта, замок снаружи висит, в камере все, как было, а задержанного нет.

Фотограф смотрел в подвижный рот начальника и чувствовал себя все хуже и хуже. Перед глазами маячило черное пятно с серым ореолом. Сквозь это пятно мерцали прозрачные глаза без зрачков. Глаза были похожи на кружочки из тонкой слюды, они вращались, это горизонтальное вращение прозрачных плоскостей не было заметно, но ощущалось каким-то шестым чувством.

Вы не слушаете? Это же очень важно...

Чушь, - Ревокур встал, стряхивая наваждение. - Не так уж это и важно. Изображаете тут из себя сыщиков. В поселке от силы сто домов, один автобус утром, а остальные - попутки. Куда ему бежать? От кого? В тайгу? Зимой, раздетому? Фотку вам, рад бы - но нет. Не получился ваш бомж.

Все это он выпалил одним духом, совершенно удивив начальника, да и сам удивился своему гневу.

Из милиции он пошел в лабораторию, так как там оставалась утренняя бутылка, но передумал ее допивать, вынул снимки из воды, подвесил прищепками к веревкам сушиться, и зашел в павильон.

Было 17 часов, вечер уже брал свое, но солнце еще не совсем зашло, его закатные лучи сливались с блеском осветителей. В павильоне было жарко.

Горстка посетителей рассосалась минут за 15. Фотограф подсчитал выручку - 11 рублей 20 копеек. На вечер и на утро хватит, а дальше наплевать. Все эти деньги Ревокур искренне считал своими, даже квитанционная книжечка была у него своя личная. А план он делал на заказах от учреждений, которые обычно оплачивались безналичным расчетом.

Фотограф почти протрезвел и с ужасом предчувствовал легкое похмелье. С ужасом, потому что не хотел больше пить, но пить был должен. Для того, что бы двигаться, работать, кушать, дышать, жить.

Где-то за окнами промаячил совершенно пьяный паспортист, заходящее солнце облизывало золотом его тонкую фигуру.

Заходил директор, интересовался планом, ушел удивленный неожиданной трезвостью, удовлетворенный копией платежки из милиции, покрывавшей дневной план.

Приходила, вернее - прибегала, девочка. Без парадной блузки, в лыжном стареньком костюмчике, она была похожа на мальчишку.

Фотограф вспомнил то, что всегда не любил вспоминать: своего сына, живущего в чужой семье. И дочь вспомнил, дочь от другой женщины, которую он видел только на любительской фотографии, очень на него похожую девчонку вот такого же возраста, как эта пионерка.

Ему было худо, но особенно худо становилось, когда в жарком пламене всех ламп и вечернего солнца всплывали круглые плоские глаза без зрачков и дна.