Библиотека в три тысячи томов, собранная за много лет, должна была содержать редкие и ценные издания, таких книг в магазинах не достать. Усольцев с радостью думал, насколько облегчит хорошая книга культурно-просветительную работу.

— Дадим предписание доставить ваши книги самолетом, — пообещал он. — И что в Москве закупите, тоже самолетами отправим. В таком деле мелочная экономия вредна.

Чударыч стал готовиться к отъезду. Библиотеке отвели под книгохранилище и читальный зал две комнатушки в одном из бараков — для той тысячи томов, что имелась в наличии, этого хватало. Чударыч осматривал помещение и прикидывал, сколько еще запросить площади. С тем, что он вышлет из Красноярска и привезет из Москвы, будет тысяч пять — одной комнатой для книгохранилища не обойтись, две тоже выйдет не густо. «Потребую половину барака, — решил он. — Пусть потеснее расставят кровати в общежитиях, ради книг можно и поужаться».

После работы к нему пришла Лена. В плохую погоду она проводила вечера не в лесу, а в библиотеке. Она помогала устанавливать книги на стеллажах, надписывала наклейки, составляла каталог. В углу, у самого окна, напротив стеллажа, пахнущего еще сырой сосной, Чударыч устроил топчан, на котором сидел, спал и перекусывал. На этом клочке жилой площади были сложены не рассортированные книги без наклеек, для Чударыча оставалась узкая свободная полоска, меньше половины топчана — лежать на боку. Лена не раз пыталась отправить громоздившуюся на постели стену книг просто на пол, но Чударыч не давал, ему не мешало, что спина во время сна упирается в книги.

Лена огорчилась, когда узнала, что Чударыч уезжает почти на месяц.

— Без вас мне будет одиноко. Ни с кем мне так не хорошо, как с вами.

— Я обернусь мигом, — утешил ее Чударыч. — Раз, два — Красноярск, еще раз — Москва. А каких книг привезу — удивительно!

Он радовался мысли, что доставит удовольствие жителям поселка своими книгами. Лена заметила, что хороших книг в магазине не очень-то раздобудешь. Чударыч объяснил, что привезет свою личную библиотеку. Лена ахнула, узнав, сколько книг собрал Чударыч.

— Три тысячи томов? Так много?

— Даже три с половиной. А что вас удивляет, Леночка? Книги — моя специальность. Я ведь по профессии педагог. Учительствовал в школе, преподавал в институте.

— Вот уж не ожидала, что вы научный работник, Иннокентий Парфеныч!

На Чударыча, в самом деле, мало походило, что он научный работник, скорее можно было подумать о колхозном счетоводе, или плановике небольшого заводика. Чударыч признал, что отношение к науке у него отдаленное, новых законов он не открыл, хоть и пробовал защищать диссертацию.

— Даже диссертацию? — Лене представлялось, что диссертанты — люди молодые и непременно в шляпе. В их институте у соискателей ученых степеней такая внешность была столь же обязательна, как ученость. — О чем же, Иннокентий Парфеныч?

Чударыч смеялся так долго, что закашлялся.

— То есть тема какая, Леночка? И сказать непросто, язык спотыкается… Сам уж забывать начинаю название: «Вторжение случайностей исторического развития науки в построение учебных программ и малая практическая эффективность внедряемой в сознание учеников суммы знаний». Звучит вызывающе, неправда ли, Леночка?

Название показалось Лене мудреным. Она неторопливо писала этикетки и расставляла книги, а Чударыч сидел на топчане, следил за ее работой. Вопрос Лены поднял в нем ворох грустных воспоминаний — боком, боком вышла ему эта диссертация… Лена опять спросила, почему он выбрал такую тему. Чударыч ответил вопросом на вопрос:

— Помните ли вы, что растения бывают тайнобрачные и явнобрачные? И сколько классов рыб? И каковы признаки подобия многогранников?

Лена не ожидала экзамена.

— Как вам сказать? Вообще я это проходила… Нет, не помню.

Чударыч так обрадовался, словно Лена одарила его.

— Ага, не помните? И правильно, что не помните. А почему? Не нужен вам мертвый груз этих знаний, без них мозгам проще.

Лене казалось, что знания эти нужны, но память у нее слабая, все быстро выветривается. Чударыч ответил, что знания, без которых жить нельзя, не выветрятся — что всего скорее забывается, то и всего меньше нужно. Память человеческая не терпит бесцельного груза, хотя в нее, как в пустой ящик, все напихивают.

Чударыч, все так же сидя на топчане, рассказывал, оживляясь от воспоминаний, как преподавал математику в средней школе, год преподавал, десять — никаких сомнений, что делает нужное дело. А затем задумался. И, задумавшись, растерялся. Он вдруг споткнулся на ровном месте, на обычном пункте школьной программы. Они прорабатывали бином Ньютона, не давался он что-то ученикам. И тут Чударычу явилось сомнение — а нужен ли вообще этот знаменитый бином? Позже он спрашивал инженеров, агрономов, физиков, химиков, врачей, экономистов, военных, приходилось ли им пользоваться биномом Ньютона и, без исключения, выслушивал: нет, не приходилось! Но тогда, в первые дни сомнений, он еще не знал, что бином — мертвый груз, он допрашивал себя, оправдывает ли польза от его будущего применения усилия, потраченные на изучение. И на это он прямо ответил: нет, не оправдывает. Он рассуждал так: если яблоко только сорвать с ветки, предварительно поухаживав за яблоней — это одно, плод стоит труда. А если за ним плестись в тридесятое государство, через горы и пустыни — тут уж другое, не оправдывает то яблоко мук на его добычу. И когда он с этим новым критерием целесообразности знаний рассмотрел свою школьную программу, она обвалилась, как при землетрясении. Три четверти того, что он вдалбливал в мозги учеников, не заслуживало изучения. Он начал со стереометрии, два года приходится над ней пыхтеть, а зачем? Может, лишь одна тысячная из тех, кто изучает стереометрию, воспользуется ею потом. Так стоит ли мучить тысячу ради пользы одного? Не лучше ли этому одному изучить ее потом, как свою специальную дисциплину, а общую массу учеников избавить от малополезного труда? В этом месте Лена заспорила с Чударычем. В возбуждении она на время забросила свои наклейки. Нет, она изучала стереометрию не напрасно, хоть и позабыла ее. Она совершенствовала пространственное воображение и логические способности. Математика развивает логику, человек, не знающий математики, мыслит примитивно. Ее поражает, что Иннокентий Парфеныч забывает о таких очевидных фактах.

И опять Чударыч долго смеялся.

— Ох, уж эти логические способности, как их не склоняют! А я вам открою, Леночка, удивительную вещь: люди, ненавидящие математику, а таких много, вовсе не примитивны, как вы полагаете! Нет, подыщите лучший аргумент, этот не пойдет. Я общался с художниками, дай бог нам с вами такое пространственное воображение, как у них! А школьной стереометрии они не знали. И без стереометрии рисуют, поверьте!

— Вы, значит, отрицаете, что геометрия развивает умственные способности? — изумилась Лена.

Чударыч этого и не думал отрицать. Да, конечно, геометрия делает ум тонким, логику — острой, глаз — зорким. Но не та геометрия, которую учат в школе. Что помнит Леночка из курса? Две-три теоремы, среди них «Пифагоровы штаны», это уж обязательно. А ведь ей приходилось выучивать сотни две теорем со всеми их доказательствами, две сотни мелких и мельчайших истин. Чтоб развивать логику, надо идти вглубь, а не вширь. А в школе думают об одном — надо вбить фактов побольше, напрессовать их в мозги! Программа такая, что задач не успеваешь решать, а ведь самостоятельное решение, анализ, синтез — это и есть школа логики, все остальное — зубрежка. Надо глядеть правде в лицо — раз в памяти сохраняется одна десятая, так и не давайте больше одной десятой, хватит, но дайте ее по-иному. Развивайте мозги, как руки, а не наполняйте их, как пустой ящик!

— Это и было содержанием вашей диссертации — оставить для изучения только часть геометрии? — спросила Лена.

— В том-то и горе мое, Леночка, что не это одно. Да вы послушайте до конца. Или вас не интересует, что я намудрил?