Беседа окончена, нас благодарят. Входит индианка, также в национальном костюме и с красным кружком на лбу, — бухгалтер радиокомитета. Она любезно вручает нам два талона в местный банк: гонорар за наше выступление — по 40 рупий. Эти деньги мы так и не успели получить — не было времени.

Я был очень доволен и горд тем, что наша русская речь, наши советские мысли впервые в истории Индии будут звучать в эфире. Быть может, и они в какой-то степени помогут сближению великих индийского и советского народов и укреплению мира во всем мире, столь необходимого простым людям нашей планеты.

Почти месяц мы в далекой Индии. Множество интереснейших встреч, бесед, впечатлений… Всего не запомнить, не записать. Впечатлений столько, что они напоминают сундук, переполненный вещами и поэтому не запирающийся. Перебираю в памяти наиболее яркие, волнующие эпизоды и наблюдения, стараюсь сделать какие-то хотя бы предварительные выводы, суммировать их, подытожить виденное.

Все время не выходит из головы мысль о системе искусственно созданных запутанных кастовых и религиозных взаимоотношений людей, существующей в Индии. Многочисленные предрассудки, словно цепи, опутали и сковали волю и силу народа. Советскому человеку особенно бросаются в глаза и поражают его все эти неписаные «законы» жизни, установленные для простых людей.

Один сотрудник советского посольства в Нью-Дели рассказал нам историю о том, как он обнаружил у себя в комнате мышь, которая своим царапаньем мешала ему работать. Он поставил мышеловку. Ночью мышь попалась, и наш товарищ попросил слугу-индийца уничтожить ее. Слуга выполнил приказание. Но на другой вечер мышь заскреблась в том же месте. Снова мышонок был пойман, и сотрудник посольства просил слугу уничтожить его. Но мышь снова появилась. Оказалось, что индиец не имел права, по существующим «законам», уничтожать мышь, всякий раз выпускал ее из мышеловки, и она возвращалась в комнату, в свою норку…

В Индии множество тропических муравьев-термитов, строящих огромные муравейники — большие глиняные башни, очень высокие, нередко выше человеческого роста. Нам встречались такие муравейники на дорогах, особенно неподалеку от джунглей. Мы проехали несколько огромных муравейников, сооруженных насекомыми в самом кювете дороги. Когда проходили дорожные мастера, они видели, что большим муравейникам грозит опасность — начнутся муссоны, по кювету потекут бурные потоки воды и смоют эти «башни». И дорожные рабочие — их никто не заставлял делать это — заботливо отвели кювет в сторону, чтобы дождь не смыл затейливого сооружения — башню муравьев.

Многобожие в Индии, бесчисленное количество богов и богинь, добрых и злых, тоже говорит о том, что народ хочет добра, красоты и несколько тысячелетий тому назад, создавая свою мифологию, подарил жизнь своим богам, какую сам желал, но не имел и не мог иметь. Индийцы наделяют своих богов всеми радостями и благами жизни, всеми ее наслаждениями. Их боги любят, ревнуют, страдают, имеют много детей. Индиец — простой человек — наивно верит в то, что после смерти ему на том свете повезет больше, чем в бренном земном существовании, и он будет, предположим, торговцем, купцом, богатым человеком! Реакционные круги всячески укрепляют эти верования в людях, усиливают их.

Индийская мифология многообразна. Боги наделены порой сложными характерами. Например, как произошло, что у бога Ганеша слоновья голова? У Шивы, одного из главных индийских богов, и богини Кришны было четверо детей: два мальчика и две девочки. Один из мальчиков, Ганеш, был непоседливый, любопытный ребенок. Вечно он приставал с расспросами к отцу, был назойлив. Как-то Шива занимался какими-то важными делами. Ганеш, по свойственному ему характеру, стал забрасывать отца различными вопросами. Шива сказал сыну: «Перестань, ты мне мешаешь работать. Разве не видишь — я сейчас занят. Мне некогда с тобой беседовать…» Но Ганеш продолжал приставать к отцу. Тогда Шива не выдержал и ударил своего сына по затылку, с возгласом: «Противный мальчишка, перестань мне мешать!» От сильного удара голова Ганеша отлетела. Вошла Кришна и говорит мужу: «Шива, что же ты наделал? Как же теперь наш Ганеш будет ходить без головы?» — «Ничего, — ответил Шива, — что-нибудь при-думаем». И, чтобы успокоить свою супругу, приказал: «Пойди с ним на улицу, с первого встречного сними голову и приставь ее Ганешу». Первым встречным оказался слон. Кришна сняла голову со слона и приставила ее Ганешу. С тех пор слоновья голова украшает тело Ганеша, одного из индийских богов.

Товарищеские встречи с деятелями индийского искусства и кинематографии всегда проходили в обстановке большой непринужденности и сердечности. Чувствовали мы себя так, будто давно знакомы с нашими собеседниками, внимательно слушали их рассказы, соболезновали им, понимая всю тяжесть положения, в котором приходится жить и творить индийским актерам, режиссерам, художникам. Присматривались к нам и наши новые друзья. Они прислушивались к творческим спорам, происходившим у меня с Пудовкиным, и порой принимали в них участие.

Как-то на одном из собеседований с индийскими коллегами я, как актер, говорил, что в театре актер важнее, чем режиссер, приводя слова одного из создателей Художественного театра — В. И. Немировича-Данченко, утверждавшего, что хороший режиссер должен раствориться в актере, что только актер доносит до зрителя идею произведения, замысел автора. Меня поддержали индийские артисты. Пудовкин же отстаивал свою точку зрения — точку зрения режиссера, утверждал, что главное — это режиссер, и его поддерживали индийские режиссеры. Дружеская творческая дискуссия проходила весело, с большим юмором, каждый из нас приводил много примеров, защищая свою точку зрения. Эта дискуссия, как нам потом об этом говорили, произвела на наших хозяев большое впечатление. Вопреки своей реакционной прессе, индийцы узнали, что советские деятели искусств не стрижены под одну гребенку, что каждый из творческих работников имеет свое мнение, отстаивает его и защищает.

Мы удивлялись: до чего же реакционная печать и пропаганда англо-американцев исказили представления индийцев о нас, людях советского мира! И мы с удовольствием убеждались в том, что этот зловредный туман враждебной пропаганды рассеивается, а индийские деятели (они сами говорили нам это) почерпнули от нас много интересного и поучительного для них.

Нередко у нас разгорались дискуссии на тему, что важнее — театр или кино. Я утверждал, что театр и кино — родные братья, говоря, что в Советском Союзе эти виды искусства сосуществуют, помогают друг другу. Мы выражали сожаление о том, что театр такой огромнейшей страны, как Индия, с массой талантливейших актеров, режиссеров и художников, стоит на очень низком уровне, что нас поражает ничтожно малое количество театров.

В Калькутте и Бомбее есть множество талантливых актеров и режиссеров, есть и пьесы, но нет денег. Никто, как уже говорилось, не дает средств на содержание и развитие драматических театров. А ведь индийский театр мог бы оказывать самое благотворное влияние на индийскую кинематографию, ибо он обладает большими, выросшими из недр народов талантами, крупными прогрессивными деятелями. И даже несмотря на нынешнее плачевное положение драматического театра в Индии — я верю — у него большое будущее. Дельцы стремятся вложить свои деньги прежде всего в кинематографию, как в машину, делающую большие деньги. Воспитательные задачи, просвещение народа, пробуждение его национального самосознания — до этого им нет никакого.

Артисты и режиссеры соглашались с нами. «Иностранцам выгодно, — говорили индийские деятели культуры, — чтобы народ пребывал в темноте и бескультурье».

Такие откровенные, задушевные беседы сблизили нас. Замечательный бомбейский артист Притхви Радж заявил в печати: