— Что, друзья, пройти к вашему начальнику можно?

Один из них спросил:

— Вас зовут Иван Владимирович?

— Вы угадали.

— Тогда можно.

Их лица просияли дружеской улыбкой. А я подумал: «Вот служба. Уже осведомлены о моём приходе». И ещё мне подумалось: «Наверное, так олигархов охраняют».

И вот я вхожу в кабинет банкира, впервые в своей жизни ступаю на порог такого заведения. Мне, конечно, за долгую мою жизнь частенько требовались деньги, они и сейчас нужны, но чтобы брать их в банке?.. Я и не знал, как это делается, и не знал так же, можно ли было брать деньги в кредит у государства при советской власти. Теперь-то, конечно, такие возможности открылись, но и то, как я понимаю, деньги могут дать человеку молодому, состоятельному, — подо что-то. Открываю дверь и попадаю в кабинет… нельзя сказать, чтобы большой, роскошный, но вполне уютный, обставленный современной мебелью. Навстречу мне поднимается крепко сбитый мужчина лет пятидесяти, кудрявый и черноокий, как и следовало ожидать.

В предыдущих своих воспоминательных книгах «Оккупация» и «Последний Иван», да и в своих романах, я довольно размашисто и подробно изобразил тип еврея, встречавшегося мне в жизни, и как-то так получилось, — может, совершенно случайно это выходило, — но больших выгод для меня эти встречи не приносили. А даже и наоборот: сыны Израиля всегда обнаруживали во мне качества, не позволявшие двигать меня наверх по службе, вызывавшие у них желание, иногда нетерпеливое, прижать, прищемить, а то и совсем вытолкать за дверь. Правда, делали они это не сразу, а как-то исподволь, — толкали, а сами улыбались, и даже вроде бы жалели меня, но… продолжали толкать. А ты, очутившись на улице, не обижался на них, а будто бы даже и удивлялся, почему это они тебя раньше не вытолкали. Я, наверное, потому никогда и не поднимался высоко по службе. Старался изо всех сил, но каждый раз, взобравшись на несколько ступенек, вдруг срывался и летел вниз. Но если уж говорить правду, я и среди лиц еврейской национальности встречал много приятных людей, и даже улыбчивых, весёлых, но вот чтобы кто-нибудь из них нашёл во мне хотя бы ничтожную способность к делу, а паче чаяния таланты — нет, таких евреев я не встречал. И, слава Богу, иначе я бы поднялся на такую служебную высоту, с которой больно падать.

Но вот и Наум Борисович Гранский. Большой, плечистый, как те ребята, которые встречали меня у входа; вот только племени неизвестно какого. На стене, над его креслом, портрет Александра Григорьевича Лукашенко, а на стене справа — военный, и под ним крупными буквами: «Генерал Рохлин, Герой России», на левой стене — наш президент; во весь рост, на тот манер, как Ленина рисовали: в рабочей кепке, со склоненной набок головой, с глазами в хитром лукавом прищуре. Но наш президент без кепки, и никакого хитрого прищура во взгляде нет; смотрит прямо и, кажется, без всякого выражения.

Заметив, что я задержал взгляд на белорусском президенте, банкир сказал:

— Что, удивляетесь?.. Мой кумир. Я тоже, как и он, радикал!

К чему относилось это его слово «радикал», я не понял, но это уже был штрих к портрету моего нового знакомого. Рохлина я тоже уважал, и даже любил, как можно любить святого человека, отдавшего свою жизнь за народ. Да, Рохлин был радикал, он, когда узнал о продаже Черномырдиным американцам обогащённого урана, сказал примерно так: «Я смету эту власть!..» А сегодня, когда я пишу эти строки, мне принесли газету «Завтра» со статьёй редактора «Ельцина судить!» Такое настроение теперь у многих. Пожалуй, у большинства, у подавляющего большинства людей. И не только русских. Теперь-то уж и малые народы, и даже самые малые, мечтавшие оторваться от России и возжелавшие жить в каком-то вакууме, вдруг стали понимать, что мать родная есть мать, она и кормит, и поит, и свет даёт, и тепло… Зябко им и голодно теперь без матери-России. Вон абхазы. По два рубля пенсию получают. А грузины!.. Свободные, конечно! Был у них президентом седой лис Шеварднадзе. Он всё Россию укусить пытался. Ну, сбросили его, Саакашвили объявился. Молодой, горячий, и Россию ещё больнее укусить старается, за эту свою ненависть к России деньги от Америки получает, а всё равно: то свет потухнет, то хлеба в магазинах нет, а президент кулаками машет, войной соседям грозит. И так-то людей с гулькин нос осталось, — грузин-то чистых и трёх миллионов не наскребёшь, — а уж апломб какой! И уж, конечно, не помнит он времён, когда его прадеды к русскому царю на поклон шли с просьбой принять Грузию под свою защиту… Память и вообще-то у человека коротка, а память историческая, как мука в решете, совсем не держится.

— Так что же вас удивляет, господин академик? То, что я радикалом себя объявляю? Или президента другой страны почитаю? Или непонятно вам, почему это наш президент у меня на боковой стене висит, а президент чужой в красном углу?.. А тогда позвольте вас спросить: славяне мы или киргизы, а может, пупси-мупси вперемешку с эфиопами?.. Ну, нет, вы как хотите, а я не забываю, в какой стране живу и какому Богу должен молиться. Или вы, глядя на мои кудри, скажете, что я-то не русский? А если б даже и так это было. Так и что же? Что же из того, что нос у меня словно дамасский клинок на челе торчит?.. Вот теперь я могу заключить свою пламенную речь словами древних римлян: «Я сказал!»

Банкир взял меня за локоть, повёл на балкон. Отсюда была видна обширная часть банковской усадьбы, могучие дубы по её углам, семейства высоких мачтовых сосен, а под сенью деревьев теннисный корт и спортивная площадка со множеством различных снарядов. И всюду стайки рослых и стройных, как на подбор, ребят. Что они тут делали — неизвестно, и что это был за народ — тоже непонятно.

Банкир зычным весёлым голосом прокричал:

— Ребята!.. Я вас приветствую. Сегодня вы получаете зарплату. Но с одним условием: спиртного не пить! Ни капли!.. И — не курить. Условия принимаете?

— Принимаем, командир!..

— Молодцы! После обеда все свободны.

Закрыл балкон и предложил мне сесть в кресло, стоявшее у его письменного стола. Серьёзно и без ноток шутливости проговорил:

— Эти ребята — будущее России. Тут вам и министры, и академики, и банкиры. Я это понимаю, но многие — нет, не могут в это поверить. Но время посмеётся над ними. Я уверен: это время теперь недалеко.

— Но кто они? — спросил я простодушно.

— Они?.. Подводники. Те из нашего отряда, кто имел квартиры в Ленинграде. У нас только корабли отняли, а боевое дружество осталось. Раньше у нас командиром Александр Моисеев был, а за два дня до смерти он позвал меня и сказал: возьми их всех в свою охрану, они тебе послужат. И вот — они служат. Все они закончили институты, многих я устроил на работу, других ещё не успел, а добрая половина из наших отрядных — у меня в охране. Сейчас ведь как?.. Главное — выжить, пережить смуту, а потом они-то вот и будут налаживать новую жизнь в Петербурге. А там — и во всей стране. В той стране, которая была у нас и которую во всем мире звали русской Империей. Звали нас так, и — боялись.

Банкир посмотрел в балконные окна и в раздумье заключил:

— Будут бояться! Уважать будут и — бояться. Человек так устроен: уважает только сильного. Когда я вставал за руль подводного крейсера и вёл его между рифами, и знал, что на борту у меня сорок, или шестьдесят, а в другой раз и сто двадцать ракет с атомными зарядами, я чувствовал себя человеком. Да, я — человек! А все остальные — слякоть, пучок гнилой соломы. Вот и теперь: нашу страну превратили в кучу гнилой соломы. И кто превратил? Вы знаете, кто нас унизил и растоптал: шестьсот придурков вроде Гайдара и Шахрая. Всего лишь шестьсот сутуловатых, мешковатых молодцов с жадными горящими глазами и алыми плотоядными губами… И эта армия мерзких тварей нас одолела. Ни один «великий» коммунист не трёхнулся, ни одна краснолампасная скотина из Генерального штаба не шевельнулась — все предали Великую Русь и отдали народ на распятие. Народ наш трехсотмиллионный, как Иисус Христос, взошёл на голгофу, и его распяли. Под свист и улюлюканье демократов всего мира, подонков в цветастых галстуках — распяли. Шестьсот гайдарчиков, шахрайчиков и остроносых бурбулисов прибили к кресту ржавыми гвоздями, и он, народ, вот уже пятнадцать лет истекает кровью. Они, эти шахрайчики, напоили до риз беспалого идиота и уговорили его отдать им деньги. Да, да — все деньги исполинской державы. И он отдал. Они теперь здесь, в подвале этого банка — народные денежки. Здесь, подо мной… И в других частных банках. Все банки частные. Тут и рубли, и доллары, и золото. Всё здесь. А ключи от банка… Вот они!.. У меня в кармане. У меня и ещё у таких же наумчиков, как я. Вы же пробавляетесь жалкой подачкой, которую называют пенсией. А денежки… Они здесь.