Власть не могла создать для всех литераторов приемлемые условия оплаты труда — этого не позволяли объективные экономические условия. Гонорарная политика того периода была противоречивой: высоким гонорарам сопутствовали не менее высокие налоги на них. В печати провозглашалось, что материально стимулировать надо самых достойных писателей, на деле же часто все сводилось к субъективному мнению работников издательств, которые определяли, по какой ставке оплачивать то или иное произведение.

Если оценивать в целом материальное и бытовое положение советских литераторов, то можно утверждать, что они, безусловно, относились к привилегированному слою советского общества, но отнюдь не к его элите. В предоставлении благ власть была предельно прагматичной: большая их часть доставалась партийной верхушке, чиновничеству, высшим инженерным кадрам и военной элите. Однако по сравнению с другими представителями художественной интеллигенции литераторы находились на более высокой ступени «иерархии потребления», так как власть видела в них основных проводников идеологической линии партии.

Советских литераторов отличало внешнее единство творческих и жизненных установок. Но в действительности писательство не было монолитной социальной группой, между ее членами существовали глубинные противоречия. Видимое единство достигалось усилиями власти по унификации не только творческой и духовной деятельности писателей, но и бытовых условий их жизни. Материальное положение литераторов зависело от нескольких обстоятельств: угодны ли их произведения власти, способны ли они идти на компромиссы с цензурой или редактурой — словом, от умения «попасть в обойму». Небольшая часть из них действительно имела «сверхдоходы» (по сравнению с рядовыми гражданами советского общества). Эта группа была небольшой, и лишь немногие из ее состава сохраняли свое положение на протяжении всего рассматриваемого периода.

Была также группа литературных «парий», которые с трудом сводили концы с концами. Как правило, в нее входили те, кто не желал идти ни на какие компромиссы с властью и был вынужден писать для себя и друзей, так как не мог публиковать свои произведения. Сюда можно отнести также жертв всяческих «проработок», «постановлений» и «кампаний».

Доходы писателей следует также дифференцировать сообразно с местом их проживания. Заработки московских и ленинградских литераторов были несравненно выше, чем у провинциальных, так как ставки гонораров в провинции были существенно ниже, а тиражи — гораздо меньше. К тому же они располагали ограниченным доступом к различным льготам и привилегиям.

Зависел доход писателя и от его «специализации». Самыми «богатыми» были драматурги. Прозаикам выгоднее было писать рассказы и эссе, нежели объемные произведения. Наибольшие заработки давала работа для периодических изданий.

В целом материальное положение писателей было лучше, чем у рядовых рабочих, служащих и, тем более, колхозников. Но во многом это объяснялось не только чистыми денежными доходами от основной деятельности, а доступом к различным привилегиям — бесплатным или очень недорогим санаториям и домам отдыха, медицинской помощи более высокого качества, беспроцентным или даже безвозвратным ссудам.

Лишь меньшинство литераторов довольствовались своими гонорарами. Остальные вольно или невольно занимались побочной деятельностью.

Советское писательство не было единым и в вопросах морально-этического характера. В настоящей книге это прослеживается на примере их отношения к способам достижения материального благополучия и бытового комфорта. Часть этой социальной группы считала для себя возможным достижение благ с помощью продвижения по административной лестнице, публикации откровенно конъюнктурных произведений и участия во всякого рода «халтуре». У некоторых подобное поведение превратилось в образ жизни. Другие считали это для себя неприемлемым. Единого «кодекса чести» не существовало. Этико-социальные установки литераторов в течение рассматриваемого периода менялись, и к его концу установилось вполне терпимое отношение ко всякого рода подработке.

Стремление литераторов «выжить» или, выражаясь языком одного из наших героев, «жить прилично» приводило эту социально-профессиональную группу советского общества к перманентным сделкам с власть имущими. История повседневности в рассматриваемый период демонстрирует истинные масштабы поддержки и преданности, которые писатели оказывали сталинскому режиму. Выбирая конформистскую линию поведения, большинство литераторов отвергали альтернативные варианты жизненной позиции, сумели «устроиться» и даже иметь более высокий уровень жизни по сравнению с другими слоями населения.

Такие поведенческие черты, как конформизм и иждивенчество, появились в литературной среде задолго до образования Союза советских писателей. Деятельность этой организации лишь культивировала почву для их развития и процветания. Установленное ею тесное взаимодействие с властью привело к определенной деформации сознания советского писательства, характерной особенностью которого стало двоемыслие. Эта особенность закреплялась властной «политикой кнута и пряника», путем создания для литературной интеллигенции особых материальных условий существования.

Литераторы как профессиональная группа советского общества оказались не способными продуцировать новые, более эффективные модели поведения. Для улучшения своего материального положения и решения социальных проблем они пытались использовать способы, появившиеся в дореволюционную эпоху и в период нэпа, — организацию литературных вечеров, поездки с выступлениями, проведение неформальных литературных вечеров на дому.

Выход из привычных стереотипов и моделей поведения литераторы воспринимали крайне настороженно. Это вполне понятно, так как повторение предыдущего опыта и подчинение власти выступают условиями стабильности, степень которой является важнейшей характеристикой повседневности. Нарушение привычного образа жизни вызывает дискомфорт. Таким образом, действуя по правилам, не ими установленными, литераторы не стремились их менять, но при этом стремились, и часто не безуспешно, активно использовать власть в своих интересах.

Процветание среди литераторов потребительских устремлений и почти оформившейся зависимости от власти неудивительно. Иждивенческие настроения подогревались политикой самого Союза писателей и Литфонда. В прессе, в выступлениях руководителей партии, правительства и писательских организаций провозглашалась необходимость создания для писателей всех условий для творчества. На практике происходила «раздача» всякого рода привилегий, чинов, наград, материальных благ.

Литераторы прекрасно понимали разрыв между своим реальным положением и декларациями власти. Отсюда — чувство неудовлетворенности своим материальным положением, претензии на более комфортный и материально обеспеченный быт. Одни из них не замечали разницы между своим образом жизни и тем, как живут другие слои населения, другие считали ее закономерной, но и те и другие полагали, что достойны большего. К началу пятидесятых годов в писательской среде наметились тенденции к большей замкнутости и собственному благосостоянию. Отчетливее стали видны черты накопительства и борьбы за материальные блага. Порой для этого надо было «всего-навсего» забыть о своей совести и профессиональной чести.

Но далеко не все писатели признавали подобные компромиссы. И чаще именно их творчество входило в сокровищницу не только отечественной, но и мировой литературы. Несмотря на давление и «искушения» власти, в советской литературе не угасло творческое начало, сохранились и развивались лучшие традиции русской классической литературы.