В 4 ч. ночи к Первенцеву на квартиру отправился Митрофанов и ему досталось от свирепого хозяина!» ^[497] Кому-то явно не понравилось поведение Д. Бродского в данной ситуации: на листе появилась язвительная приписка печатными буквами: «Очаровательная наивность», а внизу эпиграмма, написанная той же рукой:

В помещении Правления Союза писателей в военное время проводилось медицинское переосвидетельствование литераторов. Есть об этом запись от 19 декабря 1942 года: «Был представитель от военного комиссариата, осматривал помещение для военной комиссии по переосвидетельствованию писателей. Просил приготовить коврик, умывальник, полотенце, мыло» ^[498] .

Для писателей дни, проведенные на дежурстве в Правлении, считались потерянными. Особенно тяготила тоска, когда по какой-либо причине не работал телефон. Например, случилось подобное 25 апреля 1943 года: «Все подвластные мне телефоны не работают — испорчены. Я совершенно отрезан от внешнего мира. Дежурство теряет почти всякий смысл» ^[499] .

Чувство оторванности от мира усиливало отсутствие в помещении Правления радиоприемника. Казалось бы, часы тишины и покоя литераторы должны были использовать для творчества или чтения, но не тут-то было. В комнате дежурных была только одна тусклая лампочка, писать и читать при свете которой было невозможно.

Помещение было грязным, повсюду стояли консервные банки, наполненные окурками, а в воздухе клубился махорочный дым. В комнате стоял письменный стол с телефоном, графин с водой и стаканом, были также стулья и старый узкий диван — вот и вся обстановка, в которой литераторы проводили свое дежурство. З. Рихтер записал 5 апреля 1942 года: «Помещение правления союза не проветривается, всюду окурки, настольной лампы нет — работать невозможно» ^[500] .

Другой, оставшийся неизвестным, дежурный 11 июня 1942 года просил выделить пепельницы, телефонную книжку, еще один графин с водой и к нему стаканы и полоскательницу, а также радио ^[501] . Была и такая запись: «Надо бы принести подушку. В ночи, когда нет тревоги, можешь отдыхать, можешь читать… Второй год как дежурим и просим о подушке. Неужели это так сложно?» ^[502] При этом обращает внимание то, что сами дежурившие ничего не хотели сделать для улучшения своего положения. Они лишь писали, просили, жаловались, но приложить к чему-либо руки — убрать за собой окурки и грязь, принести лишний стакан для воды — было, очевидно, ниже их достоинства.

Условия дежурства породили у Д. Бродского целый «поэтический цикл». 8 ноября 1943 года он поместил в служебном дневнике такие строки:

Творческое вдохновение посетило его и во время другого дежурства:

В помещении Правления останавливались приехавшие в Москву литераторы. Вот запись неизвестного автора от 30 октября 1943 года: «В 2 часа ночи приехал из Гомеля писатель фронтовик Кулешов и просился переночевать, так как не может пройти по городу без прописки. Дано разрешение» ^[506] .

С началом войны перестроилась деятельность Литфонда, центральный аппарат которого на заседании Президиума Союза писателей от 15 октября 1941 года было решено эвакуировать в Казань ^[507] .

Прежде всего Литфонд сосредоточил внимание на оказании помощи писателям, призванным в действующую армию, а также вступившим в ряды народного ополчения и истребительные батальоны. С разрешения своей вышестоящей организации — Комитета по делам искусств — он отступил от формальных признаков членства, предусмотренных уставом, и стал оказывать поддержку не только писателям, имевшим членство в Литфонде, но также членам групкомов писателей и студентам Литературного института.

Писателям-фронтовикам выплачивались единовременные пособия в размере двухнедельного среднего заработка. Ежемесячные выплаты — по 750 рублей — были установлены для литераторов-ополченцев и бойцов истребительных батальонов. Студенты Литературного института имели возможность получить пособие в размере установленной для них стипендии ^[508] .

Естественно, что характер материально-бытового обслуживания писателей в военное время значительно изменился: были уменьшены суммы, предназначавшиеся ранее на санаторно-курортное лечение, на медицинскую помощь, на дома творчества и отдыха, на дотацию клубам и групкомам писателей. Литфонд занимался такими вопросами, как проведение эвакуации, организация детских домов и интернатов для детей литераторов ^[509] .

Для всех писателей Москвы в 1943 году было оформлено увеличение лимитов на электроэнергию, проведено обследование почти двухсот квартир в целях охраны прав и имущества эвакуированных членов ССП. Охраняя жилищные права писателей, Литфонд нередко вносил за них квартплату, подавал заявления в жилищные отделы и райисполкомы.

Не прерывалась культмассовая работа: члены Союза писателей и Литфонда имели возможность посещать театры — регулярно, по вторникам и пятницам, каждый московский театр выделял в этих целях по два билета. Работала юридическая консультация Литфонда. В основном сюда обращались по вопросам продления и увеличения размера академических и персональных пенсий, по жилищным проблемам. Большинство жилищных дел было решено в пользу писателей ^[510] .

В писательских организациях и учреждениях царила необычная атмосфера, и нередко создавали ее не только писатели, но и обслуживающий персонал. Легендарными личностями стали, например, парикмахер М. Моргулис и сотрудник Литфонда, ведавший похоронными делами, А. Ротницкий. Даже в условиях войны они не теряли остроумия и чувства юмора. Как-то в парикмахерской произошел спор литераторов о том, что должно решить исход войны:

«— Танки, — утверждал один.

— Авиация, — настаивал другой.

— Ресурсы нефти, — не соглашался с ними третий.

— Дух армии, — убежденно заявил четвертый.

Не отрываясь от работы над головой пятого писателя, Моисей Михайлович [Моргулис] заключил дискуссию: