Но Саймон от души расхохотался и с деланной обидой покачал головой.

— Я что, похож на человека, который занимается халтурой? Отсюда вывод — ты не видела ни одного моего фильма.

— Нет, видела! Я смотрела все твои работы, — начала оправдываться Аннетт, чувствуя себя полной идиоткой. — Я просто подумала, может быть, ты решил сменить стиль… или еще что-нибудь в этом роде.

Уже не слушая ее, Саймон взял девушку за руку — его длинные крепкие пальцы сплелись с ее тонкими пальчиками — и повел ее к развалинам церкви, шпиль которой даже через несколько веков горделиво упирался в самое небо.

— Сейчас я снимаю психологический триллер, — объяснил он, глядя на церковь, возвышавшуюся на природном постаменте из острых каменных глыб. — Мне показалось, что отвергнутый обществом герой должен скрываться именно в таком месте. Здесь все дышит какой-то мрачной напряженностью, неизбежностью… в общем, то, что надо. Мы уже отсняли студийные сцены и сцены в городе, осталась лишь работа в горах.

— Пока ты забирал меня из Англии, вы, наверное, сильно отстали от графика? — осмелилась Аннетт, почему-то чувствуя себя виноватой.

— Не так сильно, как ты думаешь. Конечно, с этим были трудности, но мы ускорили темп работы, и теперь все наладилось.

— Я отняла у тебя столько времени — твоим людям пришлось изрядно потрудиться, — вздохнула Аннетт, обращаясь больше к самой себе.

— Да, за последний месяц они поголовно начали страдать истощением сил, — с ноткой цинизма в голосе подтвердил Саймон.

— Но только не Патриция Синклер! — не выдержала Аннетт. — К ней ты относишься не так, как к остальным… то есть… я хочу сказать, ее ты ценишь больше других, — поправилась она, испугавшись, что своим страстным восклицанием выдала неприязнь к рыжеволосой красавице.

— Она чертовски талантливая актриса. — Он пожал плечами. — И чертовски умна. В ней нет глупости, которая так раздражает меня в других.

Он имеет в виду меня, подумала Аннетт, опуская голову и шагая вслед за Саймоном по дорожке к океану.

Спустя минуту они вышли на пляж, и она увидела длинную вереницу трейлеров. Саймон подошел к одному из этих мини-домов со всеми удобствами и открыл ключом дверь.

— Проходи. Это мое убежище, — усмехнулся он, пропуская вперед Аннетт. — Здесь я ем, сплю и пытаюсь хотя бы на время отгородиться от проблем. Увы, безрезультатно.

Она обвела взглядом просторное, заполненное всем необходимым для жизни помещение, отчетливо осознавая, что каждый вечер после съемок он будет возвращаться в это уединенное место, а ее вместе с остальными будет забирать автобус и увозить в тот дурацкий отель.

Интересно, Патриция приходит к нему… на ночь? — подумала Аннетт, глядя на большую кровать в дальнем конце комнаты. Ее сердце пронзила острая боль, и она до крови закусила губу, поймав себя на мысли, что ей до отвращения неприятно об этом думать.

— Хочешь кофе? — спросил он, и Аннетт, выдавив вежливую улыбку, отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо. Может, отвезешь меня в отель — не хотелось бы надоедать тебе своим присутствием, поскольку, — она издала вынужденный смешок, — я на территории твоих личных владений.

— В рабочие дни эти владения перестают быть личными: трейлер превращается в настоящий офис — с раннего утра до позднего вечера, — заметил Саймон, пропустив мимо ушей ее просьбу. — Хотя… — Он выглянул в открытую дверь, потом захлопнул ее. — Хотя сейчас мы, похоже, одни на пляже.

— Ясно. — Она перевела дыхание и, чувствуя на себе его опасно волнующий взгляд, спросила с едва заметной дрожью в голосе: — Я… я хотела узнать, если у доктора Джонса появятся новости, то как он свяжется с нами?

— Я дал ему номер телефона в отеле и приказал дежурной все звонки адресовать тебе, если меня не будет на месте.

— Людям не покажется это странным?

— Скорее до смерти забавным. — Он долго смотрел на нее, потом ухмыльнулся. — Спорю, о тебе уже сейчас сплетничают, или ты не замечала на себе косых взглядов?

— Господи! — Аннетт вспыхнула. — Но они же знают, что я — племянница тети Эльзы!

— Ну и что? Ты думаешь, они считают, что эта причина остановит меня? С моей-то репутацией? Как бы не так!

— Тогда… тогда Патриция расскажет им правду, и они поймут, как сильно заблуждались, — поспешно вымолвила она.

Он подошел ближе, его опасно поблескивающие, похожие на черные агаты глаза сузились, когда он произнес:

— Кто ей поверит? Все знают — что бы ни случилось, Патриция всегда на моей стороне.

— Но почему? — спросила она с затаенной болью. — Почему она всегда на твоей стороне?

— А как ты думаешь? — с циничным намеком прошептал он, изогнув черную бровь.

— Она твоя любовница, да? Твоя любовница? — чуть не плача пролепетала Аннетт, и ее прекрасные изумрудные глаза отразили терзающие душу переживания. — Отвези меня в отель! — Голос у нее срывался, она не в силах была выносить его многозначительного молчания и бросилась к двери.

Он молниеносно настиг ее. Все ее попытки вырваться из стального кольца рук кончились тем, что он прижал к себе ее извивающееся тело и припал губами к виску, где бешено колотился пульс.

— Ого, как ты испугалась… — хрипло прошептал он. Губы устремились к ее губам, но Аннетт быстро увернулась.

— Отпусти меня сейчас же! — с мольбой выкрикнула она, чувствуя мучительное желание забыть обо всем на свете и подчиниться его мужской воле. — Ты только смеешься надо мной!

— На сей раз — нет, сладкая моя, — серьезно сказал он, поцеловав ее в кончик носа. — Теперь это уже не шутки, поэтому не вздумай царапаться, мой маленький зеленоглазый котенок.

Глава восьмая

Не успела она опомниться, как Саймон осторожно отодвинул золотистую ширму волос и стал покрывать легкими, нежными поцелуями пылающие щеки, плотно зажмуренные глаза, чувствительное местечко за ухом… Она пыталась оставаться равнодушной, не реагировать на его ласку, но не могла… Он дразнил ее, упорно обходя ждущий поцелуя рот, и тихо рассмеялся, когда она сама поймала его губы.

Они жадно, со страстью поцеловались, словно подростки, впервые вкусившие запретный плод, потом его язык, очертив бархатистую кромку ее губы, проник во влажные глубины пылающего рта, и Аннетт едва не задохнулась от наслаждения.

Она никогда не испытывала такого прежде — казалось, весь мир исчез, и единственной реальностью были его руки, с умением опытного любовника поглаживающие ее трепещущее тело, и губы, властно, до боли запечатавшие ее губы… Судорожно задышав, она застонала, когда теплые ладони легли на обтянутые джинсами ягодицы и, позволяя себе несколько откровенные ласки, настойчиво прижали ее к сильным бедрам. Она отчетливо ощутила его возбуждение, и в немом согласии обняла его за шею; взгляд широко распахнутых невинных глаз кричал: возьми меня! Я хочу стать твоею!

Когда она с соблазнительной нежностью поцеловала его в губы, руки его горячим ураганом прошлись по ее телу, быстро вытащив из-под пояса брюк край ее блузки и, кое-как справившись с застежкой лифчика, накрыли налитые жарким желанием груди. Пальцы с медлительной страстью ласкали отвердевшие соски, и Аннетт, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, из последних сил ухватилась за его широкие плечи. Дыхание со свистом вырывалось из ее легких, в эту минуту она была готова стать рабыней Саймона, лишь бы он, наконец, овладел ею, но он неожиданно замер и немного отстранил ее от себя.

До ее сознания не сразу дошло, что он уже не ласкает ее, а только поддерживает ее ослабевшее тело — ноги отказывались слушаться, а перед глазами стоял какой-то хмельной туман.

— Зачем ты сделал это? — пробормотала она.

Он не ответил и, словно извиняясь, мягко прикоснулся к распухшим от поцелуев губам, но она, отчаянным усилием сбросив пульсирующее наваждение, произнесла дрожащим от горечи голосом:

— Я знаю зачем. Так ты доказываешь свою силу, свою власть над людьми! Ты бездушный, злой человек, ты всегда берешь то, что захочешь, не считаясь с чувствами других людей, потому что уверен — весь мир должен лежать у твоих ног!