«А может быть, она рехнулась от несчастья?» — опасливо подумал я.

— Это именно так и есть, — ответила Людмила. — Он разрешает мне ласкать его ртом, как в первые годы нашей совместной жизни. И я делаю это. Может быть, я постарела, но теперь меня это вполне удовлетворяет. Или я просто насытилась всем… Не знаю, может быть, даже я поняла, насколько я люблю его, и как он мне дорог. Ведь Геннадий — моя жизнь. Сколько лет мы провели вместе. Сколькое нас объединяет…

«Общая тайна в течение пятнадцати лет — что может объединять лучше? — подумал я. — И не просто общая тайна, но и общее несчастье».

— Так что ты можешь быть совершенно спокоен теперь, — произнесла Людмила. — Я не собираюсь больше устраивать скандалы и сводить счеты. Мне и на самом деле это больше не нужно. Можешь жениться на Юле, и вообще можете делать, что угодно. Я остаюсь с Геной.

Я представил себе, как по вечерам Людмила подползает к кровати мужа и засовывает голову к нему под одеяло. И долго стоит так, ерзая на коленях, перед кроватью, и сопит там, под одеялом.

А потом вылезает и, облизываясь, ложится к себе постель, удовлетворенная. Что ж, если теперь это она любит и это ее устраивает, значит, она нашла, обрела свое женское счастье. У каждой оно — свое…

Больше мы не возвращались к этой теме и я вновь стал частым гостем в этом доме.

Не скажу, что между всеми нами не оставалось внутренней напряженности. У Людмилы все равно было натянутое отношение ко мне и к своей дочери. К двум предателям. А Геннадия я вовсе не мог понять никогда. Он странный человек.

А наши отношения с Юлей укреплялись с каждым днем. Может быть, из-за моей склонности плыть по течению.

— Сначала тебя подобрала одна баба, — говорила с досадой моя мама. — Потом подобрала другая… А у тебя самого — что, совсем нет чувств? Собственных чувств и собственных предпочтений?

Но и мамины слова меня не пугали. Я отвечал, что у меня много важных деловых забот, а чувства пусть остаются женским делом. Если две женщины как-то умудрились поделить меня и договориться, то я не хочу мешать. Меня вполне устраивала Людмила, но время прошло, ситуация изменилась и, наверное, сейчас мне уже пора жениться и заводить семью. А для этой цели как нельзя лучше подходит, конечно, не мать, а дочь. Ну, если она так этого хочет, почему бы и нет? Чем одна молодая женщина лучше другой? Да ничем, если разобраться…

— У тебя столько знакомых женщин, — говорила мама. — Ты бы мог выбрать любую. Ведь ты — такой завидный жених.

— Да, мама, я мог бы выбрать и другую женщину. Но для чего?

Единственное, что меня серьезно беспокоило, было увлечение Юли наркотиками. Но мне удалось как бы сгладить и приостановить это, и я надеялся, что после свадьбы все вообще пройдет. У кого не бывает каких-то недостатков? Тем более, что я представлял себе Юлино положение — приезжать домой после свиданий со мной и каждый раз встречать дома мать с ее язвительными замечаниями. И вспоминать ту сцену…

Свадьбу мы назначили на осень, и в самом деле собирались ехать за границу в свадебное путешествие.

И вдруг — случилось то, что случилось. Непоправимое, неожиданное… Почему такое несчастье так глупо обрушилось именно на нас?

Скелет не отказывал себе в радостях жизни.

— Уж если сидеть безвылазно дома, то делать это с комфортом, — сказал себе он. Скелет понимал, что впереди у него сложная операция. Все-таки Клоун вполне мог решиться на что-то и запросто убить его. Скелет стал слишком опасным для Клоуна.

И письмо, о котором Скелет рассказал ему, могло и не остановить этого типа. Он мог просто не поверить. Письмо, которое будет отправлено по определенному адресу в случае смерти Скелета — это было слишком сложно для сознания Клоуна. Совершенно не соответствовало сложившимся привычным для него воровским законам.

Так что Скелет не исключал, что может не вернуться живым из очередного приключения с Клоуном.

«Вот и не стану отказывать себе ни в чем», — решил он и назначил по телефону очередь. Это он сам так называл то, что проделывал крайне редко, примерно раз в год во время отпуска.

Он обзвонил своих знакомых девушек и пригласил их в гости, с ночевкой, разумеется. На один вечер — одну, на следующий — другую, и так далее. Чтобы они приходили к нему ночевать строго по очереди и чтобы он с самого утра каждого дня точно знал, с кем будет спать ночью.

Тут все дело было в воспитании. Скелету это в свое время хорошо объяснил один знакомый.

Знакомый тот был психологом. Они просто шапочно были знакомы, выпивали несколько раз в одной компании. И вот этот маленький щуплый Виктор Васильевич отчего-то заинтересовался личностью Скелета и долго беседовал как-то с ним. А потом сказал, что у Скелета сильнейшая и очень опасная в некоторых ситуациях деформация психологического типа.

Скелет жил всегда только с мамой. Папы-грузина у него никогда не было. Он канул в небытие задолго до того времени, как мальчик начал что-то понимать. И мать воспитывала его одна.

Виктор Васильевич объяснил, что существуют три основных психологических типа у женщин. Женщина-дочь, женщина-женщина и женщина-мать… То есть эти три типа женщин ведут себя по-разному в одинаковых ситуациях, у них совершенно разные запросы и представления о жизни. В частности, от мужчин они хотят разного.

Женщина-дочь хочет быть капризной, слабовольной и избалованной девочкой при мужчине. Чтобы он опекал ее и руководил ею.

Женщина-мать, напротив, хочет иметь рядом с собой слабого мужчину, чтобы заменить ему мать. У нее такая потребность.

А женщина-женщина хочет совсем иного. Ее идеал мужчины — крепкий самец, то ли джигит, то ли ковбой, во всяком случае героическая личность. Он должен быть сильный и мужественный. И в меру бесшабашный, чтобы с ним было можно играть в женские игры. Она ведь не случайно женщина-женщина…

Вот мать Скелета и была как раз такой женщиной-женщиной.

Взаимоотношения матери с мужчинами не слишком-то волновали сына, да и не в этом в данном случае было дело.

Дело было в том, что мать, естественно, хотела воспитать сына таким, каким хотела видеть идеального мужчину. Она хотела сделать его таким, каким вообще виделся ей мужчина.

А поскольку сама она была женщиной-женщиной, то и настоящий мужчина представлялся ей в качестве психологического типа мужчина-мужчина…

Тут все просто, объяснял в свое время Виктор Васильевич. Женщине-дочери нужен мужчина-отец, женщине-матери нужен мужчина-сын, а женщине-женщине нужен мужчина-мужчина.

То есть в представлении матери сын должен был стать бесшабашным, смелым, решительным человеком. Он должен был обязательно иметь мужественную профессию — военный, моряк, геолог, альпинист… Он должен был пить водку, петь песни под гитару и соблазнять женщин. Менять их как перчатки.

Ведь когда меняет женщин муж, жене это неприятно. А если так поступает сын, матери это даже лестно. Конечно, если она женщина-женщина…

Мама хотела хорошего для сына. Она хотела, чтобы он вырос таким, каким она мечтала его увидеть. Она постоянно рисовала ему образ мужчины-мужчины, предписывала ему определенные, свойственные этому типу нормы поведения.

Беда заключалась в том, что Скелет по своему психологическому типу с самого начала не был мужчиной-мужчиной. Он был ярко выраженным мужчиной-мальчиком, мужчиной-сыном. Он нуждался в ласке, в нежности, в заботе. И был готов отдавать обратно эту ласку, нежность и заботу. Он был миролюбив и покладист.

Но все эти природные качества резко вступали в противоречие со всем тем, чего хотела от него мать. Хотела с самыми лучшими намерениями. В конце концов не ее вина, что она была портнихой и никогда не изучала психологию…

А мальчик стремился соответствовать материнскому идеалу. Стремился быть таким, каким она хотела его видеть. Ему же невдомек было, что он тем самым насилует себя и уродует свою личность. И мужчиной-сыном можно очень хорошо прожить. Это ведь чисто личная психология, и никакого отношения не имеет к деловым, например, качествам.