— Sorry, но как ви мог добиться, что miss Svetozaroff надевала бриллианты? — интересовался щепетильный янки. — И еще вопрос: на портрете подлинный автограф miss?

Фрау оставалась все такой же невозмутимой:

— Я помню, вы как-то предлагали просто заказать серию живописных работ по мотивам ювелирных изделий фирмы «Зюскинд и К°», но мы все-таки сумели решить проблему самым простым способом, а как нам это удалось, уже не имеет значения. За подлинность дарственной надписи я лично ручаюсь — вы, надеюсь, не сомневаетесь в моей искренности? И сам портрет написан с натуры. — Флейшхауэр окинула аудиторию своим совиным взглядом: — Будут еще какие-то вопросы? Вижу, всем все ясно, господа? Раз так, я могу быть спокойна. Помните, братья, что ваша задача взвинтить максимальные цены на картины, когда они будут выставлены. А теперь всех благодарю, идите с миром! Все свободны, кроме господина П… и ты, Эрих, будь добр тоже остаться.

VII

Господа обменялись между собой рукопожатиями, каждый поклонился председательнице, а потом молча, чинно покинули зал. Звонцов продолжал лежать на полу, едва выглядывая из-за кафедры, в ожидании, что произойдет дальше. Он не понял практически ничего из сказанного о балерине, да его это и не волновало почти — Светозаровой он лично не знал и не горел желанием познакомиться. Единственное желание, которое у него было, — поскорее выбраться из библиотеки и хорошенько спланировать похищение скульптуры. Вячеслав Меркурьевич даже зевнул, почувствовав, что его вдобавок клонит в сон: «Семейный разговор у них, что ли?» Как только большая часть участников сборища разошлась, фрау-меценатка тут же сменила благодушие на раздражение и даже на гнев. Она принялась распекать «виртуозного рисовальщика»:

— Что вы себе позволяете, Йенц, а? Я вас спрашиваю! Кто вам дал право самовольно затрагивать столь серьезную тему, сеять панику?! Не знаю, что вам там почудилось с пейзажем, но об этом нужно было сначала известить меня, понимаете? Меня, вашу патронессу!!!

— Но фрау, я же…

— Никаких «но» — нужно соблюдать неукоснительный порядок, субординацию! А если среди присутствующих был кто-нибудь из агентов Зюскинд? Я давно уже подозреваю, что в нашем обществе есть ее люди. Если он узнал, что световой эффект картины пропадает, завтра же об этом раструбят все нью-йоркские, да мало ли там еще какие газеты! Вы и видели-то полотно всего во второй раз, а успели углядеть невесть что. Но запомните, Йенц, самое главное, хотя вам и так должно быть это понятно: даже если с пейзажем происходит что-то странное и он теряет свои уникальные свойства, мы все равно не можем сейчас же выставить его на «Баттерфилд», поскольку эту картину допустят туда только вместе с портретом балерины, а это невозможно, пока Светозарова жива, и сразу по двум причинам: во-первых, большой риск — не хватало нам еще, чтобы сама балерина устроила мировой скандал, узнав, что написана в отвергнутом колье, а во-вторых, сам факт ее смерти раздул бы цены на «КД» до астрономического масштаба. Вот это и уясните — как только балерины не станет, я сама подниму вопрос о «Баттерфилде», но не раньше.

— Я как-то не подумал об этом, госпожа Флейшхауэр — у вас, как всегда, железная логика. Мне нечего возразить.

Фрау снова повысила тон:

— Вы опять забываетесь — мне вообще не следует возражать, Йенц! Ну, довольно. Ступайте, только не забудьте прислать верных людей из прислуги за картинами, и поскорее.

«Несчастная балерина — она ведь даже не подозревает никаких козней. Им же ничего не стоит убрать ее.

тихо, без улик! А представят как несчастный случай… Звери!» — Ваятель сжал зубы.

Вот и Йенц ушел. Грозная тетушка осталась наедине со своим безалаберным бесцветным племянником:

— Horen Sie mal, meine liebe Tante [248], — вполголоса, помня, что и стены имеют уши, произнес Эрих, суетливо пытавшийся закутать в холстину десницынские работы. — Нам нужно поговорить… Хотелось бы уточнить… — он замялся, видимо, набираясь смелости. — Так вы считаете, это тот самый мастер?

— Тот самый?! Он еще сомневается! — Фрау была не просто раздражена — глупый вопрос оскорбил ее. — Разве тебе не известно, что я по этой части эксперт? Заявляю ответственно — это именно то, что мы искали. Нет, вы подумайте — он еще сомневается!

— Видите ли, — племянник продолжал выдавливать из себя фразы, — признаться честно, меня озадачило, что картина выцветает… А вас не озадачивает, meine liebe Tante?

— Ты вечно поддаешься панике, Эрих. Постыдись! Я вот тоже немного обеспокоена, однако слона из мухи не делаю: уверена, опасения преувеличены и все должно уладиться. Так ты только об этом хотел поговорить?

Эрих переминался с ноги на ногу.

— Что молчишь? Не стой как истукан!

— Можно спросить, дорогая тетушка, — а как же вы узнали, что Звонцов сам приедет в Веймар? Не перестаю удивляться вашей прозорливости…

— Ох, Эрих! Пора бы научится соображать своей головой, впрочем, в твоем возрасте, наверное, уже поздно учиться… Я ведь тебе давно говорила, что никуда он от нас не денется. Все просчитано, и будет так, как мы задумали. Ну-ка. успокойся — ты же мужчина!

— Это правда, я мужчина! — Эрих тут же встрепенулся с важностью индюка или петуха на насесте. — Позволю заметить — я даже муж! А поэтому у меня давно созрел к вам серьезный разговор.

— Что же у тебя там за мировая проблема? Только коротко и ясно. Опять с Мартой нелады?

— Вы всегда смеетесь надо мной, это жестоко, liebe Tante: оставьте мою личную жизнь! Я лишь хотел по просить: может быть, после того, как все свершится, вы не станете объявлять о самоубийстве «КД»?

— Это еще почему? С какой стати, не понимаю… Что ты там замыслил, племянничек, а?

— Ничего особенного. Я просто подумал, почему бы, собственно, не выдать меня за «КД»? И больше ничего…

У Флейшхауэр от неожиданности округлились глаза:

— Да ты в своем уме? Ты не бредишь случайно, племянничек? Опомнись — об этом не может быть и речи!

— Вот так всегда, тетушка, стоит вас о чем-нибудь попросить. Ну хоть что-нибудь вы можете сделать для своего единственного племянника? Я давно замечаю — вам безразлично мое счастье! Мне хочется, хочется стать «КД»!!!

Эрих замахал кулаками над головой, затопал ногами (у лежащего на полу Звонцова даже в голове зазвенело).

— Сейчас же прекрати истерику и не распускай сопли! Твоя просьба невыполнима, Эрих, и я ничего сейчас не слышала, понятно? У нас есть твердые намерения, и менять мы их не будем. Уже сделаны последние приготовления, планам Бэра больше ничего не сможет помешать. Ну что, тебе мало богатства, разве я стесняю тебя в средствах? В чем вы с Мартой нуждаетесь? Я понимаю, теперь тебе захотелось славы — это блажь, Эрих!

— Вам, конечно, легко говорить — о вас газеты пишут в Европе и за океаном, а я не известен никому! Я — жертва несправедливости… — племянник разрыдался, теряя самообладание. — Вот возьму и наложу на себя руки: вы знаете, тетушка, про мое психическое расстройство! Думаете, у меня воли не хватит расстаться с жизнью? Я еще всем докажу…

— Ты что же. решил меня шантажировать?! Не играй с огнем, племянничек!

Слова тетушки несколько охладили Эриха. Он понизил тон:

— Liebe Tante, вы меня неправильно поняли: ведь если я стану «КД». ничьим планам мы не помешаем, и я полагаю, что хозяин не будет против.

— А как же тогда договоренность с партнерами? Ты только подумай — после гибели «КД» цена на картины подскочит в десятки раз! Представляешь, какие это деньги?

— Да что вы заладили — деньги, партнеры! — Эрих снова вскипел. — Тоже мне повод для отказа! Признайтесь, наконец, meine Tante — ни меня, ни вас давно уже не интересует богатство. Лично мне, по крайней мере, нужна СЛАВА «КД», я во сне вижу себя на его месте!

— По-моему, ты даже не понимаешь, чего хочешь, — Флейшхауэр измерила сутулую и расплывшуюся фигуру племянника скептическим взглядом. — Ты даже не знаешь, как кисть в руках держать, ты вообще бесталанный лентяй — сам виноват, ничему не научился в жизни. Только и умеешь, что пьянствовать да путаться с девками на глазах у жены! Живешь в свое удовольствие, к тому же еще за мой счет… Нужно ведь хотя бы соответствовать уровню, на который замахиваешься. Ну как ты себе это представляешь — стать «КД»?