Слушатели вдруг на мгновение увидели, какой была тогда Элинор, потому что при воспоминании о прошлом черты ее лица смягчились и озарились девичьим восторгом на короткий миг, а затем вдруг застыли и превратились в ледяную маску, которую больно было видеть.
– И только в последний момент, уже одетая в прекрасное свадебное платье, полная самых радужных надежд, вошла я в церковь и узнала, что моим супругом будет не граф, а его единственный наследник – малокровный монах, насильно привезенный из монастыря, чтобы стать отцом следующего наследника.
Слова Элинор были похожи на куски льда, и когда упал последний, она так плотно сжала губы, что они побелели. Разжав крепко стиснутые руки, она подняла забытую кружку и глотнула прохладную жидкость, прежде чем закончить свое повествование.
– И он стал отцом наследника. Но как только зачатие Габриэля совершилось, он навсегда покинул мое общество. Не могу сказать, чтобы я тосковала по его суровому взгляду и постоянному осуждению моего «необузданного поведения», его упрекам по поводу моей любви к развлечениям и веселью, к менестрелям и актерам. Нет, я не огорчалась, когда мой муж проводил все дни и большую часть ночей на коленях в молитве. – Горестно-нежная улыбка скользнула по лицу Элинор. – Дело в том, что я наслаждалась обществом человека, которого любила.
Дэйр не отрывал голубых глаз от говорившей, а его рука нежно сжала дрожащие пальцы Элис, Они были оба счастливы, оттого что их любви больше ничто не мешает.
– Грех был только мой, а не моего Дэйра.
Это было самым главным, что Элинор хотела внушить своему сыну:
– Очень важно, чтобы ты это понял. Он не соблазнял меня. Я сама пришла к нему, чтобы выплакать свое горе. Я страдала оттого, что повенчана не с ним, а с его сыном. Мой Дэйр обнял меня и утешил, но я чувствовала, что его отчаяние так же глубоко, как и мое. Была какая-то сладкая боль в его признании, что он полюбил меня с первого взгляда в то первое его посещение весной и что он приезжал снова и снова только лишь ради того, чтобы повидать меня. Он мог бы закончить переговоры по поводу составления брачного контракта гораздо раньше, если бы не отложил их на некоторое время, не в силах скрепить печатью договор, который навеки связывал меня с другим.
Затуманенным взглядом Элинор вглядывалась в свое прошлое. Потом, очнувшись от воспоминаний, она выпрямилась и продолжила бесстрастным тоном:
– В конце концов, он смирился с тем, что на первом месте должны быть интересы Уайта и продолжение рода, а значит, жена и сын Сирила. Мне трудно было с этим согласиться, но он терпеливо объяснил, что, если бы женился он, ни один мой сын не мог бы стать наследником. Все бы отошло Сирилу, как старшему сыну, а тот, не имея наследника, отдал бы Уайт во владение церкви. Еще и еще раз он повторял, что только интересы рода вынудили его женить Сирила и добиться от него сына.
Слезы потекли из скорбных карих глаз.
– И все же я не могла так просто отказаться от него, хотя мы и не хотели заходить так далеко в нарушений приличий…
Улыбка, которую Дэйр послал своей матери, была печальна, но лишена какой-либо горечи.
– Мы оба понесли достаточное наказание за все ошибки. Пора успокоиться и осознать, что мой отец добился того, чего желал. Его род будет продолжаться, и Уайт станет переходить от одного его потомка к другому.
Дэйр решительно сжал губы. Чтобы добиться этого, он нанесет поражение врагу, осаждающему стены замка, и по праву сильного докажет королю свою непричастность к измене. А потом они с Элис создадут семью, которая будет вправе гордиться своим наследием.
– Мама, умоляю тебя меня простить, я несправедливо обвинял тебя во многих злых поступках, по крайней мере, в душе.
Услышав это обращение, сорвавшееся с уст Дэйра в первый раз, Элинор просияла улыбкой, которая, как солнце после дождя, озарила залитое слезами лицо. Она уверенно поднялась и бросилась в раскрытые объятия приподнявшегося со своего ложа человека.
– С графом Дэйром все в порядке? – Слова с трудом шли из воспаленного горла. – Скажи, что это так, пожалуйста!
После приступа истерики Тэсс лежала все еще сотрясаемая сухими рыданиями на охапке сбившейся соломы в камере за крепкими засовами.
– Я совершила страшное зло, набросившись на леди Элис, но я никогда, никогда не желала зла графу.
Руки Арлена побелели от усилия, с которым он ухватился за железные прутья. В ее словах ему послышалась непроходящая страсть к графу. Но это ничуть не уменьшало его гнева против этой потрясающе глупой девчонки. Наверное, этот недуг заразен. Чем иначе объяснить, что такое ничтожное, такое неверное, а главное, такое безнравственное существо уже давно поглощало все его чувства и мысли. Да, это, должно быть, серьезный недуг, и, несмотря на невыносимую боль, от него необходимо излечиться.
Свет единственного факела, который Арлен воткнул в кольцо, вделанное в каменную стену, почти не мог бороться со всепоглощающей чернотой подземелья. Он освещал лишь маленькое, едва различимое пространство и никак не обнаруживал молчаливого наблюдателя в другой камере, о присутствии которого не подозревала эта пара, занятая своими переживаниями.
Тэсс поднялась из серой мглы и придвинулась к человеку, волосы которого, казалось, пылали тем же огнем, с которым он бросал свои страстные осуждения.
– Я не хотела никому причинить зло. Правда, не хотела.
Она умоляющим жестом схватила руки своего неожиданного посетителя, отчаянно цепляясь за последнюю возможность убедить его в том, что ее слова искренни и честны.
– Меня принудили совершить это зло. В противном случае я должна была поплатиться своей жизнью.
Тэсс стала перечислять длинный список своих злодеяний, совершенных за истекшие недели, но Арлен воспринимал ее слова только как никчемное оправдание последнего покушения. Его губы с презрением искривились. Все ее сказки, как всегда, полны обвинений других людей. По-видимому, ложь настолько вошла у нее в привычку, что она считает возможным сочинять все новые и новые истории, достаточно правдоподобные, чтобы свалить на других свои преступления? Уж не хочет ли она еще больше запятнать доброе имя графа этой новой ложью?
По выражению лица Арлена Тэсс поняла, что он не поверил ее словам.
– Нет, я не стараюсь оправдать совершенное мною зло, свое злобное чувство, с которого началось мое падение. Я признаю совершенные мной преступления и не оправдываю их. Я должна это признать. Я также признаю, что, не соверши я свое первое зло, этот господин из Кенивера не сумел бы поймать меня в свою ловушку и заставить служить себе. Но хоть Уолтер и дал мне кинжал, чтобы убить графа, я бы никогда не совершила такого злодейства! Клянусь в этом святым крестом.
Наверное, даже Тэсс не посмела бы лгать, давая такую страшную клятву. Она все же побоялась бы гнева Божия. В смиренном молчании, которое немного смягчило сердце Арлена, она проливала безутешные слезы. Он и сам был очень невысокого мнения об этом господине из Кенивера и вполне мог поверить, что тот способен силой подчинить женщину своей воле. Возможно, Уолтер действительно причастен к преступлению. Он видел отполированный серебряный кинжал, когда его подняли с покрытого камышом пола в зале. Это была очень дорогая вещь и не могла принадлежать Тэсс. И все же… Лицо Арлена напряглось. Не важно, откуда появилось это оружие. Оно было у нее в руках. Только что она клялась, что невиновна в покушении на графа. Тот факт, что она сделала это непреднамеренно, ничуть не уменьшает то зло, которое она совершила.
– Нет. – Его голос был резким, но уже не таким безжалостным, как раньше. – Ты не хотела причинить вред графу, но ты не можешь отрицать, что собиралась ударить его супругу. Не можешь. Все в зале были свидетелями твоего нападения.
Тэсс смотрела в глаза Арлену и видела, что у нее нет никаких надежд на то, что он поверит ее оправданиям. Она заговорила совершенно ровным, невыразительным голосом, как бы подчеркивая свой приговор: