Элис ужаснулась своим, безусловно, грешным мыслям и перестала дальше раздумывать о том страдании, которое причинит ей их новое расставание, страдание, которое будет ее преследовать темными ночами. Она сосредоточилась на необходимом занятии: пригладила волосы и поправила барбет и вуаль и лишь после этого осторожно приоткрыла слегка заскрипевшую дверь. С облегчением она заметила, что коридор пуст, и быстро выскользнула из комнаты. Она поспешно начала спускаться вниз по лестнице, не зная, что в дальнем конце коридора, в маленькой темной нише, выдолбленной в толще стены, стоят в молчаливом ожидании двое мужчин.
Один из них, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам, знал, кто она, другой принял ее за вездесущую служанку Тэсс. Когда звук шагов Элис, присоединившейся к толпе внизу, окончательно стих, двое продолжили прерванный разговор.
– Я благодарен тебе за заботу, Дэйр, но я отправляюсь вместе с епископом не только ради нашего отца. Я иду, чтобы осуществить мои собственные давние мечты.
Габриэль спокойно выдержал скептический взгляд голубых глаз.
– Пойми, пожалуйста, что даже если я обречен на неудачу, которую ты предсказываешь, я счастлив чувствовать себя маленькой частичкой величайшего дела христиан.
Хотя Дэйр продолжал считать, что их отец повлиял на решение Габриэля, он сменил суровое выражение лица, чтобы, по крайней мере, пожелать брату удачи, в которой он так нуждался.
– Я буду молиться за твое здоровье.
– Лучше молись за наш успех – он гораздо важнее, чем жизнь одного человека.
В этих словах Дэйр услышал нечто большее, чем отдаленное эхо отцовского голоса, и невеселая улыбка заиграла на его губах, но все же он кивнул.
– Я буду также молиться, чтобы ты достиг своей цели в этом начинании. Хотя нельзя быть уверенным, что Бог услышит молитвы дьявола.
Габриэль опустил руку на плечо Дэйра и тихонько похлопал его:
– Ты не больше дьявол, чем я.
– Ты так уверен? – спросил Дэйр бесстрастно, так что нельзя было понять, шутит он или нет.
– Да, – отозвался Габриэль с сияющей улыбкой. – Я поклянусь в этом на Кресте.
Дэйр тоже улыбнулся. Большего доверия между ними, чем сейчас, быть не могло.
– Ну, тогда иди спокойно в свою пустыню и возвращайся в Уайт живым и невредимым.
Габриэль подумал, как же нескоро он теперь увидит брата, и улыбка сошла с его лица.
– После того унижения, которому подверг тебя наш отец, – начал он спокойно, – я знаю, ты думаешь, что никогда не сможешь вернуться в Уайт – пока он жив. Но как только я стану графом Уайт, я жду тебя домой.
В ответ на серьезное предложение Габриэля лицо Дэйра преобразилось редкой искренней улыбкой. Он предпочел не отвечать, чтобы не обидеть брата, и не сказал ему о своем твердом решении никогда больше не пересекать границы замка Уайт.
Глава четвертая
Начало марта 1233 года
– Я бы поехал, будь то возможно, но… – Сидя на мягком стуле, Халберт многозначительно посмотрел на туго перевязанную ногу, лежавшую на табурете. – А так как Сирил присылал под мою опеку своих сыновей, будет оскорблением, если я отправлю сообщение такого личного характера с обыкновенным гонцом. – Его взгляд остановился на терпеливо ожидавшей его решения особе. – Единственно верным будет, если я поручу моей дочери поехать лично и от моего имени передать письмо графу в собственные руки.
Элис спокойно кивнула, и благодаря сдержанности, выработанной за долгие годы, в ее зеленых глазах не отразилось и тени ее внутреннего беспокойства. Замок Уайт… место, где она никогда не сможет поселиться. Несмотря на то, что Кенивер граничил с землями Уайта, так же как и Пембрука, за эти годы она была в Уайте только тот единственный раз. И закончилось все тогда одним из самых горьких разочарований в ее жизни. Она боялась возвращения в замок, где воспоминания минувших лет, далеко не забытые, вновь воскреснут, чтобы напомнить ей обо всем, что никогда не будет принадлежать ей, напомнить ей о клятве, которую она дала и которая не выполнена. Более того, обстоятельства этой поездки не оставляли ей никаких надежд, ясно доказывая, что замок Уайт по-прежнему томится от нескончаемых бед.
Ты злая, эгоистичная женщина! Сознание Элис, обычно послушное ей, на сей раз воспротивилось, и раскаяние в эгоистичных мыслях темной волной поднялось в ней. Она стоит тут сейчас, думая только о себе, а ее отец мучается от боли. Население же Уайта страдает от утраты, куда большей, чем она могла бы пережить. Благодаря Господу Всемилостивому ей еще никогда не приходилось оплакивать смерть любимого человека. Это не значит, что она не скорбела о смерти кроткого Габриэля. Ей, конечно, было очень жаль его, но это чувство не сравнится с глубокой болью, связанной с потерей родителей. За этой мыслью неизбежно последовала другая – так же неизбежно, как ночь следует за днем… и такая же черная, как ночь. Может быть, у нее не было права так думать, но все же она задавалась вопросом, насколько отчаяние графа Сирила состояло из горя и насколько из чувства вины, что эту потерю можно было бы предотвратить, прислушайся он к словам Дэйра.
– Как повелите, отец. – Элис подошла, чтобы взять из рук Халберта свернутый и запечатанный пергамент. Отец давно уже перестал требовать от нее, чтобы она вела себя как все женщины, учить ее, что необходимо бороться со вздорным нравом. Эти увещевания больше были не нужны. Она полностью усвоила его уроки и не нуждалась в том, чтобы ей напоминали о том, как важно быть одновременно и послушной дочерью, и просто покорным существом, каким рождена быть каждая женщина. По крайней мере, в тех пределах, в каких это видно постороннему глазу. Но, конечно же, ее взрывная натура по-прежнему иногда боролась с искусственно выработанным самообладанием.
Приподняв подол бледно-серого шерстяного платья, Элис грациозно повернулась к двери. Хотя девушка с успехом научилась притворяться внешне сдержанной, она постоянно терпела неудачу в том, чтобы усмирить пламя, пожирающее ее изнутри. Отвернувшись в угол, она иногда корчила гримасы, не в силах унять внутренний голос. Сейчас, например, она бы дорого заплатила, чтобы узнать, какое именно проклятие судьбы неожиданно возникло в лесной тиши и так испугало лошадь ее отца.
Из-за этого ужасного события ее отец оказался на мерзлой земле, сильно поранил ногу, а теперь вынуждает ее исполнить эту неприятную миссию. Ибо очевидно, что она не будет желанной гостьей, как и послание, которое она доставит, – не более желанной, чем Дэйр, когда почти шесть лет назад он в последний раз приезжал в замок Уайт.
Но несмотря на грустные обстоятельства этой поездки, в ней имелось и нечто положительное.
У нее будет удобный случай избавиться, хотя бы на короткое время, от бесконечно надоевшей ей компании Уолтера. Тот уже давно вернулся после обучения у епископа Винчестерского. Элис не удивилась этому, потому что с самого начала было ясно, что Уолтер совершенно не подходит для требующей полного самоотречения монашеской жизни. Ее отец, прежде всего солдат, не обученный ни читать, ни писать, с радостью принял Уолтера. Уолтер – брат жены барона, был теперь не просто родственником, которому доверяли, но и искусным писарем. Халберт даровал ему почетное место «грамотея» замка Кенивер. Отец был доволен, Уолтер счастлив. Элис – гораздо меньше. Он был ее другом, преданным и до смешного внимательным. Он был ее настоящей тенью, как когда-то назвал его Дэйр, и после многих лет свободы от его постоянного присутствия она находила его дружбу скорее обузой для себя, нежели наградой. Иногда она чувствовала упреки совести, что ужасно говорить такие вещи. Но отказаться от правды – значит солгать, а солгать, безусловно, более тяжкий грех.
Элис намеренно переключила внимание с Уолтера, чтобы мысленно найти еще какую-нибудь пользу в своей неприятной поездке. Этот визит будет лучшей и, вероятно, единственной возможностью достичь успеха на пути к исполнению данного ею в Уайте обета. Она сощурила зеленые глаза и уже совсем с другим чувством пошла готовиться к отъезду.