– И выходит, что никакого золота у вас и в помине нет? – допытывался Семен Алексеевич.

– Я не алхимик. Изготовлять золото из воздуха пока не научился, – сказал Федотов.

– Я вам, в общем-то, верю, – похоже, даже посочувствовал Красильников. – Но работа у нас, Лев Борисович, такая, что приходится иногда и проверять. Так сказать: доверяя – проверяй. Так что не обессудьте! Вот ордер на обыск!

Федотов слегка скосил глаза на ордер, пожал плечами: дескать, хотите проверять – проверяйте, и снова принял скучающе-безразличный ко всему происходящему вид. Лишь большие пальцы рук, помимо воли хозяина, разомкнулись и стали выделывать замысловатые фигуры. И это не ускользнуло от внимания Семена Алексеевича.

– Приступайте! – повернувшись к чекистам, решительно кивнул он головой.

Поначалу чекисты вершок за вершком прощупали валики дивана, спинку, сиденье, заглянули в старинные часы с кукушкой, просмотрели граммофон – это был привычный «обход» при обысках. Молоденький чекист подошел к кадке с фикусом, остановился в нерешительности, вопросительно взглянул на Красильникова. Федотов перехватил этот взгляд, великодушно бросил:

– Рвите, чего там! Его уже три раза вырывали, может, и в четвертый раз приживется.

Но Красильников рассудил по-своему. Если и есть у Федотова золото, то не такой он простак, чтобы прятать его на виду у всех в кадке с цветком. И поэтому сказал чекисту:

– Оставь пока!

Двое других тем временем досконально простучали стены, оконные переплеты. Сняли с гвоздей картины в толстых золоченых рамах, просмотрели рамы. Ничего.

Затем чекисты подошли к буфету, в котором за крупными стеклами тускло отсвечивал хрусталь.

На лице Льва Борисовича появилось подобие саркастической улыбки. Он продолжал все так же сидеть в кресле, обхватив руками большой живот. Пальцы его теперь были спокойны.

– Чудно все-таки, – сказал он. – Вот четвертый обыск наблюдаю, и все одинаково. Ищут-ищут, и в граммофон и в буфет заглядывают, плюнут и уйдут. Вроде как даже обижаются, что не нашли ничего.

– Посмотрим, – неопределенно ответил Семен Алексеевич Федотову и затем бросил молоденькому чекисту: – Вы буфет аккуратненько поднимите и тщательно осмотрите ножки.

Втроем подняли буфет, отняли ножки. Стали простукивать одну за другой, дерево глухо загудело.

– Ну, что там? – спросил Семен Алексеевич, искоса наблюдая за пальцами хозяина.

– Дерево как дерево, а вроде тяжелое, – сказал чекист.

– На то оно и называется железным, это дерево. В Африке произрастает, – объяснил Федотов. Семену Алексеевичу показалось, что сказал он это не прежним неторопливо-снисходительным тоном и чуть-чуть поспешнее, чем следовало.

– А ну давай сюда… тяжелое…

Красильников надел очки и внимательно оглядел толстую короткую ножку буфета. Прислушиваясь, стал стучать по ней своим прокуренным до черноты пальцем. Затем поднял глаза на Федотова, укоризненно сказал:

– Вот! А вы говорили – нету.

Перочинным ножичком он осторожно поддел фанеровку ножки. И оттуда посыпались на стол один за другим, позванивая друг о друга, желтые кружочки.

– Это разве золото? – пренебрежительно сказал Федотов, и глаза у него презрительно сузились. – На старость, на черный день приберег. Это в Киеве у любой старушки найдете.

– И это тоже… на старость? – строго спросил Красильников, вытряхивая золото из второй ножки.

А когда один из чекистов принес толстую Библию, из ее переплета Семен Алексеевич тоже вытряхнул десятка два золотых десятирублевиков.

– И Господь не сохранил! – улыбнулся чекист.

Наконец было проверено и пересмотрено все. Чекисты собрались у стола.

– Вроде больше ничего нету.

– Нету, нету, – поспешно закивал головой Федотов и затем смиренно спросил: – Мне как? Прикажете одеваться?

– Не нужно, – равнодушным голосом сказал Семен Алексеевич. – Куда нам торопиться! Посидим, побеседуем. Может, вы и еще что вспомните.

Пальцы Льва Борисовича снова беспокойно зашевелились, то сцепляясь, словно успокаивая друг друга, то расцепляясь.

Прошло много времени, как Мирон привел гостя в дом Сперанского. Он успел уже выкурить с десяток цигарок. Его стало клонить в сон. И чтобы не заснуть, он начал медленно прогуливаться под окнами. Остановился, прислушался, заглянул в окно. Подполковник Лебедев медленно расхаживал по гостиной, говорил, скупо жестикулируя руками:

– Решительность и самоотверженность! За каждый шаг к победе мы платим кровью. Бои идут и в эту минуту.

– Союзники… разочаровываются, – сказал граф Пирро с сильным акцентом. – Им нужны ваши победы, а не пролитие крови… Я тоже… рискую добрым именем… ради ваших побед.

– Вот! – воскликнул подполковник не без иронии. – Наши друзья тоже поддерживают нас в священной борьбе. И им нужны наши победы как некая гарантия, что их материальная поддержка – не пустые материальные затраты.

– Так, может, сразу отдадим им всю Россию в виде компенсации? – мрачно поинтересовался Прохоров, не поднимаясь с места. – Англии – Кавказ, Франции – Донбасс, а остальное не про нас. Хотелось бы узнать, а какие интересы у Бразилии?

– Простите… Я вас плохо поймал… простите, понял, – уклонился дипломат.

– Ну, что бы вы хотели у нас оттяпать? У вас там, кажется, нет снега? Берите себе Сибирь! – не унимался Прохоров.

– Прекратите паясничать, штабс-капитан! – угрюмо вскинулся подполковник и постучал по столу, призывая к порядку. – Стыдно, господа! Где собирается больше двух русских, начинается базар!

Мирон отпрянул от окна, снова принялся кружить по двору.

…Юра в это позднее время сидел в кресле-качалке и дочитывал «Графа Монте-Кристо». Дочитал, с сожалением закрыл книгу, посидел немного, размышляя об удивительной судьбе главного героя.

Внизу, в гостиной, слышались голоса, а со двора донеслось осторожное покашливание. Интересно, кто там? Юра потушил лампу и лишь после этого открыл окно. Действительно, кто-то ходит. Мальчик лег на подоконник, стал наблюдать за человеком во дворе. Тот в это время закурил, огонь спички выхватил из тьмы лицо.

Юра вцепился руками в подоконник. Он узнал этот беззубый рот на порченом, пересыпанном оспинами лице. Вспомнил поезд, бандита, из-за которого умерла мама. Прежний страх и прежнее бессильное отчаяние вернулись в его сердце, и, не понимая, что он делает, Юра стремглав бросился вниз.

…В комнате, где шло совещание, наступило неловкое молчание.

– Патриотизм – прекрасное чувство, – вновь заговорил Прохоров, но уже иным, тихим и усталым голосом. – Но патриоты выбиты, господа. Или же до предела обнищали… Матушка Русь больше не ценит патриотов… Поймите, – добавил он с горечью, – я не могу сказать жене и детям: я патриот и поэтому бросаю вас на голодную смерть и ухожу в последний бой…

И тут распахнулась дверь, в комнату стремглав влетел Юра. К нему повернулись испуганные лица. В руке подполковника Лебедева блеснул пистолет. А мальчик, указывая на окно, закричал:

– Там бандит! Вы слышите, там бандит!..

Сперанский переглянулся с подполковником Лебедевым и быстро вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, следом за ним в гостиную скромно, бочком вошел Мирон.

– Да-да! Это он! – показывая на Мирона, продолжал Юра. – Он издевался над моей мамой и выбросил ее из поезда! Он грабил и убивал! Вы слышите! Это бандит!

Юра ожидал, что эти люди, офицеры, сейчас же бросятся к бандиту, свяжут его. Но – увы! – их реакция была иной.

– Юра! Почему ты оказался здесь? – изумленно подняв брови, гневно накинулась на него Ксения Аристарховна; никогда прежде она с ним так не говорила.

Подполковник Лебедев повел строгим взглядом на Викентия Павловича, и тот незамедлительно потребовал:

– Юрий! Ступай в свою комнату! Поговорим после!

А Мирон как ни в чем не бывало снисходительно улыбнулся Юре и развел руками.

– Разве ж я знал?! – И плоские его глаза поплыли куда-то в сторону.

И тогда Юра, сжав кулаки, бросился на Мирона, стал изо всей силы бить его в грудь, гневно выкрикивая: