— Вряд ли. Кто-нибудь из вас разбирается в происходящем?

Мальчишка оглянулся на прикрытого шкурой артиста и пожал плечами.

— Ну, у нас есть два соображения по сему поводу. Я думаю, все это печальное недоразумение. Настоящий артист застрял в пробке, например, а тот парень просто удобно приблудившийся недолеченный бродяга. Совпадение между его сумасшествием и ожиданиями толпы столь велико, что никто пока не понял. Моя сестра, с другой стороны, считает это замечательной метафорой удручающей джентрификации…

Сестра прервала его, хлопнув по плечу — несильно, но он издал болезненный возглас и потер место удара.

— У вас есть имя? — спросила она, протянув руку в перчатке Джареду словно для поцелуя.

— Ах да, извините, — он пожал протянутую руку. Кожаная перчатка была мягче шелка, а пожатие сквозь нее — твердым, но не мужским. — Джаред. Джаред По. Я фотограф.

— Джаред По? П-О? — спросил парень, все еще потирая плечо и искоса поглядывая на сестру. — Это шутка?

— Боюсь, что нет, — ответил Джаред, приканчивая текилу. — Это мое настоящее имя.

Сестра драматически отшатнулась назад, широко раскинула руки и громко прочистила горло, прежде чем заговорить голосом более сильным и глубоким, чем жалкое бормотание из колонок. Она держала голову высоко, глядя куда-то вверх, сквозь пыль и балки, и произносила каждый звук со сценически идеальной четкостью.

Тут стоявший неподалеку хиппи оглянулся и шикнул на нее. Парень закатил глаза и пробормотал:

— Умоляю — вы что, боитесь пропустить позавчерашние фьючерсы на свинину?

Хиппи нахмурился и снова повернулся к сцене.

— Вообще-то очень неплохо, — сказал Джаред, и мальчишка посмотрел на сестру сразу с завистью и гордостью.

— Лукреция ужасная позерка.

— Все лучше, чем слушать того идиота, — Джаред ткнул пустой стопкой в направлении шкурно-газетного парня.

Лукреция вздохнула и наградила его полуулыбкой.

— Довольно жалкое подобие комплимента, мистер, но все равно спасибо.

Тогда хиппи зашипел громче, и ее брат показал язык в ответ.

— Если вам, народ, представление не интересно, может, пойдете куда-нибудь еще, — сказал хиппи.

— Он прав, — обратился к близнецам Джаред. — Еще немного этого дерьма, и меня стошнит.

Хиппи покачал головой и отвернулся к маленькой сцене.

— Честно, мне жаль людей вроде вас, не открытых для нового.

— Господи Иисусе в колесе на турусе, — Лукреция взяла брата и Джареда под руки, потащила сквозь сигаретный дым и перешептывающееся скопление тел к грузовому трапу, служившему галерее входом и выходом, и увела в ночь.

Воздух снаружи казался почти прохладным после многолюдного склада. Они пошли на север по Рыночной улице, подальше от реки и ее рыбных испарений. Когда Джаред предположил, что в этой части города не стоит гулять по ночам, Лукреция рассмеялась низким мягким смехом и спросила, где стоит. Брат, чьего имени он пока не узнал, вытащил маленькую серебряную фляжку коньяка; его распили, когда свернули с Рыночной и шатались между заброшенными зданиями. Рассыпающиеся стены красного кирпича и жестяные крыши разделяли улицы настолько запущенные, что на них было больше рытвин, чем асфальта.

Пьянящее сочетание алкоголя и компании близнецов сбило Джареда с толку, и вскоре он уже не понимал, где именно они находятся. Окрестности казались незнакомыми, точнее, полузнакомыми: какой-то перекресток Складского района, еще не облагороженный под обиталище яппи, но оставленный на какое-то время разрушающимся свидетельством тех давних времен, когда округ наполняла шумом и суетой былая деловая активность.

— Куда мы идем, черт побери? — в конце концов спросил Джаред, и отметил невнятность, прокравшуюся в его голос где-то между текилой и коньяком.

— Какая разница? — сказал парень, но Лукреция ответила:

— К нам. Уже недалеко.

Они пришли к началу узкого переулка, наполовину забаррикадированного двумя горелыми остовами машин и выброшенным холодильником. Когда близнецы проскользнули дальше, вне досягаемости слабого свет фонарей, Джаред заколебался, оперся о капот одной из машин, и безуспешно попытался прочистить голову. Он никогда не бывал на севере и не ходил по тонкому льду, но ощущение, должно быть, схожее: неуверенные шаги, уводящие его все дальше от твердой и надежной почвы. Мальчишка обернулся и посмотрел на него из тени — осколок тьмы между темными высокими стенами.

— Ты идешь или нет, Джаред? Тут небезопасно ходить одному, знаешь ли.

В его голосе было нетерпение и любопытство, отголосок раздражения, и Джаред понял, что у него снова встал. Встал на это хорошенького, язвительного гота, разодетого как персонаж Уильяма Гибсона из 1890 х. Возможно, встал и на его высокомерную стерву-близняшку.

— В самом деле, Джаред. Бенни прав. Кругом полно нехороших людей, — голос раздался прямо из-за спины. Он обернулся слишком быстро, едва не потерял равновесие, почти упал лицом вниз на разбитую мостовую. Лукреция стояла у старого холодильника, хотя он готов был поклясться: она шла первой и уже исчезла во тьме переулка перед своим братом.

— Как… как ты это сделала?

Она просто улыбнулась.

— Как я уже говорил, — усмехнулся Бенни, — она позерка. Прочла как-то книжку, вот и все.

Лукреция прошла мимо Джареда, все еще загадочно улыбаясь, снова взяла его руку и все трое углубились во мрак.

Глаза Джареда закрыты, и он молчит почти час. Позволяет воспоминаниям окутать себя, как илу на глинистом речном дне, как дождю, падающему на улицу Урсулинок, стучащему по крыше и в окно квартиры. Лукреция нашла серебряную щетку и расчесывает его длинные волосы на своих коленях.

— Расскажи мне все, что знаешь, — говорит он наконец, и щетка нерешительно замирает в его волосах.

— Это немного, — говорит она миг спустя. — Полагаю, немногим больше, чем тебе уже известно, Джаред.

Он открывает глаза и пристально наблюдает за лицом Лукреции, когда задает вопрос:

— Хэррод знал, что я не убийца, не так ли?

Она вздрагивает, когда он произносит имя окружного прокурора, вызывая образ сероглазого обвинителя — Джона Генри Хэррода, холодного, как нож мясника и жесткого, как ухмылка голодного волка из мультфильма.

— Я искренне думаю, что ему было похуй. Ему нужен был убийца, и ты подходил. Ничего личного…

— Чушь собачья, — говорит Джаред, снова закрывает глаза, зная, как ее ранит резкий тон и не желая видеть боль на ее лице, зная, что это трусость и все равно не глядя. — Хэррод убил двух зайцев одним выстрелом. Избавился от гомика-художника и осчастливил всех гомиков-избирателей разом.

Лукреция опять принимается расчесывать его волосы долгими плавными движениями, как будто все еще есть шанс успокоить его, принести хоть каплю жгучего утешения. Говорит очень тихо:

— Убийства продолжаются, Джаред.

Теперь он безмолвно и неверяще уставился на нее в ожидании продолжения.

— Телевидение и газеты уделяют им не слишком много внимания. Стараются замять, думаю, говорят, это подражатель. Никому не хочется думать, что произошла ошибка, особенно когда…

Она умолкает, поворачивает голову к кровати и ворону в изножье. Джаред заканчивает за нее.

— Особенно когда человек, которого посадили за них в тюрьму, недавно получил три дюйма заточки в живот и похоронен на кладбище Лафайет.

— Да, — шепчет она, и ворон каркает.