— И что же ты сделала?

Брайони поставила пустую чашку на стол.

— Сначала я не знала, что делать. Я не могла поверить, что была так глупа, допустив это, но я была так увлечена работой, так нацелена на карьеру, что, честное слово, не могла опомниться, пока не стало поздно. Когда же все-таки это произошло, я решила, что у меня есть один выход — сказать Нику в лицо, что он по сути склоняет меня к сожительству и что я разоблачу его, если он это немедленно не прекратит. Вот в тот день, — с усилием произнесла Брайони, — нас и застала Анжелика.

— До этого он не касался тебя?

— Нет, но когда я начала свою речь, он схватил меня, прижал к стене и стал целовать, и, хотя я сопротивлялась как безумная, он был намного сильнее меня. А когда Анжелика открыла дверь, я запыхалась, у меня не было сил сопротивляться, а выглядело это так, будто я сама хотела этого.

— Дорогая моя, — с состраданием сказал Грант, — какого черта ты не…

— Разоблачила его перед женой?

— Ну, хоть перед кем!

— Я никогда не забуду ее лица, — медленно проговорила Брайони. — До этого мы с ней не встречались, хотя я видела ее мельком… ну неужели я должна рассказывать тебе про Анжелику? Достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, что она очень молода и наивна, ну а то, что я прочитала в ее глазах, — неверие, ужас, отчаяние, — Брайони сглотнула, — подсказало мне, что Ник все лгал про их отношения. Она вовсе не была в нем разочарована, напротив, она обожала его, и впечатление было такое, что для нее мир рушится. До сегодняшнего дня, а может, и всегда я буду чувствовать себя виноватой, Грант, за то, что хоть и неумышленно, но это случилось по моей вине. Я так была поглощена мыслями о своей карьере и своими амбициями, что не видела, что происходит.

— Поэтому ты сдалась без борьбы?

Брайони поморщилась.

— Я даже тогда не понимала, насколько все сложилось против меня. Анжелика выбежала из комнаты вся в слезах. Ник бросился за ней, а спустя полчаса меня вызвали к его матери и дяде. Они сказали, что я соблазнила Ника, использовала всякие женские уловки, чтобы привлечь его внимание, угрожала разоблачением, намереваясь разрушить его брак, и так его околдовала, что он уже не мог сопротивляться.

Знаешь, в первую минуту мне показалось, что я забрела в сумасшедший дом: что бы я ни говорила, не имело никакого значения. — Брайони покачала головой. — Конечно, в то время я не знала, какую роль через Анжелику во всем этом сыграл ты. Однако до меня дошло, что я бьюсь головой о стену, что Ник будет говорить Анжелике то же самое — что я заманила его в ловушку и так далее, и, в конце концов, я сказала: "Думайте, что хотите, я все равно увольняюсь", — и вылетела из комнаты.

Поразмыслив немного, я поняла, что по сути ничего не могу сделать, разве что подать на Ника в суд, но, знаешь, я не могла допустить, чтобы два человека прошли через эти унижения — я и Анжелика.

— Брайони…

— Ты веришь мне, Грант?

— Да, так все и должно было быть, я просто был слишком… умышленно слепым, чтобы не видеть этого. Значит, все время ты по сути защищала Анжелику?

— В некотором роде, да, — серьезно ответила Брайони.

— А ты не подумала о том, что незнание вины Ника принесет ей скорее вред, чем пользу?

Брайони вздохнула и вновь села.

— Рассуждать об этом хорошо, а вот пойти к женщине, для которой муж — Бог, от которого исходит сияние, и сказать, что он — подонок, не так-то просто. И потом существовала вероятность того, что он достаточно напуган и поэтому изменится. Кто знает? Я надеялась, что так и случится.

— И ты боялась, что я приму меры, когда узнаю правду?

— Да… Но не думай, что все было так благородно и жертвенно с моей стороны, как звучит. Долгое время после того, как я ушла с работы, я проигрывала разные варианты, чтобы восстановить доброе имя. Я ходила к адвокату, я разговаривала с друзьями и коллегами, но в конце концов пришла к выводу, что денег на судебное разбирательство уйдет много, а результата никто не гарантирует. И тогда с великим сожалением, поверь мне, я решила поставить точку и начать жизнь с начала. Я подумала, что это поможет Анжелике. И уж не знаю почему, но я так думаю до сих пор… Ой! — Брайони подскочила на стуле и бросилась спасать свои лепешки. — Черт!

— Ничего, их еще можно есть, — сказал Грант улыбаясь. — Еще чашечку чая?

— Послушай, я должна подавать завтрак через полчаса! — Брайони огляделась вокруг, неожиданно смутившись. — И еще у меня полно дел. Ты не мог бы… — Она замолчала.

— Не мог бы что?..

— Прийти попозже, — неуверенно проговорила она. — Во второй половине дня я свободна?

— Почему бы и нет? Я остановился в гостинице. — Грант внимательно посмотрел на нее. — При одном условии… ты обещаешь мне, что на сей раз не сбежишь.

Она закусила губу.

— Брайони?

— Обещаю, Грант, но…

Он встал и взял со стула пиджак.

— Скажем, в четыре?

— Хорошо, в четыре.

Грант немного помедлил, встретившись с ней взглядом, а затем просто сказал:

— Увидимся позже.

Брайони была невероятно рассеянна, когда подавала пожилым леди утренний чай и извинялась за чересчур подрумяненные лепешки. Они заверили ее, что лепешки отличные, но осведомились с некоторым беспокойством, все ли у нее в порядке.

Мне нужно взять себя в руки, твердила она себе, выполняя свои дневные обязанности, но, к своему неудовольствию, обнаружила, что руки у нее трясутся. В три часа Брайони приняла душ — ванн с гидромассажем в этом заведении, естественно, не было, — и задумалась, что надеть. В конце концов, поскольку погода в начале весны была капризной и порой становилось прохладно, Брайони остановила свой выбор на черных спортивных брюках и теплом свитере. Но, причесываясь, подумала, что выглядит напряженной и натянутой, даже волосы, казалось, потеряли былой блеск. Ноги у нее задрожали, и она вынуждена была присесть.

— Зачем он приехал? — в который раз спрашивала Брайони себя вслух. — Если это то же самое предложение, хватит ли у меня сил сказать "нет"?

Она услышала звонок в дверь и с удивлением обнаружила, что уже четыре часа.

— Проходи в гостиную, — приветливо сказала она, открыв дверь. — Двое моих постояльцев сейчас у родственников в гостях и вернутся поздно. К тому же я зажгла камин.

— Спасибо. — Грант снял с себя плащ, и она увидела под ним знакомый яркий свитер и джинсы. — Я шел пешком.

— Что ж, это недалеко.

Он прошел в старую гостиную и сразу же протянул руки к огню. — Тасманская погода в худшем проявлении, — заметил он.

— Да. Грант, — неожиданно все внутри у нее вскипело, — скажи мне, зачем ты приехал. Мне… мне кажется, нам не стоит ходить вокруг да около.

Он выпрямился и посмотрел на нее.

— Не стоит. Но можно я сначала кое-что тебе объясню?

— Ну… хорошо, — нервно ответила Брайони. — Присаживайся. — И села сама.

С минуту Грант смотрел на огонь, а затем поднял на нее глаза и сказал:

— Ты когда-то бросила мне обвинение в том, что женщины для меня — козлы отпущения из-за недостатков Лизы или что-то в этом роде… Помнится, я не согласился с этим. Так вот, я ошибался. — Брайони казалась удивленной. — Видишь ли, Лиза использовала особую форму шантажа, чтобы добиваться своего. Говоря прямо, она использовала свое тело — она пользовалась тем, что я восторгался им, и очень этим гордилась. Другими словами, она поощряла или наказывала меня сексом, но во время наказаний она делала больше — она флиртовала с другими мужчинами, а затем наблюдала за моей реакцией, и постепенно это вошло у нее в привычку.

Я стал замечать, как она всех нас ловит в свои сети — режиссеров, актеров, короче, всех в штанах, и все это с помощью языка телодвижений, обещавших райское наслаждение. Я понял: еще немного — и она изменит мне. — Грант замолчал, посмотрел какое-то время на огонь, а затем продолжил: — Обнаружить что-либо подобное в женщине малоприятно, тем более если эта женщина — твоя жена. Быть доведенным до того, чтобы применять грубую силу просто от безысходности, иметь от такого брака детей, которые используются как средство шантажа, — все это наносит раны, которые долго не заживают. Поэтому, хотя я от нее и ушел, избавился от всего этого, хотя говорил себе, что не все женщины одинаковы, мне кажется, где-то в подсознании я дал себе клятву, что больше ни одна женщина не заманит меня в ловушку.