Кандалами скован, цепь обвила грудь.

Не гадал я снова широко вздохнуть.

Сделать шаг свободно, спать спокойно ночь,

Но судьбе угодно мне теперь помочь.

Дорогие ручка, как они малы,

А смогли раскинуть злые кандалы.

Чуть они погладят, нежно обоймут,

Цепи мне не давят, обручи не жмут.

Дорогие глазки, как они светлы.

Глядя в них, забыл я злые кандалы,

Всю свою недолю, горечь всех обид,

Нудный и тяжелый каторжный свой быт.

Дорогие губки, как они теплы.

Даже вы согрелись, злые кандалы!

Ведь не даром в жилах кровь распалена,

Знаю, полюбила, милая, она.

Будет тяжело мне расставаться с ней.

О себе напомнят, врежутся больней,

Злее, чем доныне, вдвое тяжелы,

Обручи стальные, злые кандалы.

Как хорошо тому, кто верит богу,

Он лишний раз себя перекрестит,

Горячею мольбой уймет свою тревогу,

Спокойно веруя, что кто-то там простит.

А мне покоя нет — душа бездонный ледник

И некого просить: «Прости меня, прости».

Я сам себе судья и сам свой исповедник,

А от себя куда же мне уйти.

Нет! Над самим собой не просто в роли бога.

А общий божий труд — судить людское зло?

Грехов не счесть, людей до черта много.

И всех перепрощать — безбожно тяжело.

Все песок, да песок повсюду,

И небес обесцвеченный зонт.

С каждым медленным шагом верблюда

Отступает на шаг горизонт.

Словно вечность от шага до шага,

Как котел голова горяча,

Иссякает последняя влага,

Соляная верблюжья моча.

Кипятком наливаются жилы,

Солнце жжет через пленку одежд,

Испаряя последние силы

И последние капля надежд.

Только вдруг, за равниной песочной

Контур города — зыбкий, как сон,

Чуть, едва, синевою молочной

На небесною гладь нанесен.

Нет, не бред! И не сонная небыль!

Пусть мираж! Это добрая весть:

Если что отразилось на небе —

На земле оно подлинно есть!

Жил да был студент-заочник

(Пожилой уже),

Изогнувший позвоночник

В долгом зубреже.

Он сидел, корпел, как в бурсе,

Потом лоб мочил.

Все искал он в «Кратком курсе» —

Маркс чему учил?

Выяснял он так безбожно

Истины одне:

«Ну так можно, иль не можно,

Чтоб в одной стране?»

Раз, однажды, он, привычно

По строкам скользя,

Взял и понял преотлично,

Что никак нельзя.

И тогда студент-заочник

Свесил петлю вниз,

Вдел в нее свой позвоночник,

Прыгнул и повис.

Как у нашего народа

Небывалая свобода:

Скажешь слово, скажешь два —

И слетела голова.

Сидор Карпыч похудел,

Не находит места.

Он ни разу не сидел —

Значит — жди ареста.

Карп Иваныч похудел,

Не находит места.

Он когда-то уж сидел —

Тоже — жди ареста.

На сосне уселся дятел,

Так и хочет стук начать.

А Иван Петрович спятил —

На себя пошел стучать.

Великий князь Василий III, бездетно прожив двадцать шесть лет с первой женой Соломонией Сабуровой, прогнал ее в заточение. После трех лет бездетной жизни Василия III с молодой женой Еленой Глинской вдруг, один за другим, родились два сына Иван и Юрий. Было много толков о том, кто же истинный отец Ивана Грозного. Вот одна из легенд.

Лес меняется опушками,

Рассиялась неба ширь.

Вдоль дороги грянул пушками

Древний Духов монастырь.

Не пожар, не приступ вражеский.

Потому, знать, суета,

Что возок великокняжеский

Мчит по снегу в ворота.

Уж молва длинноязыкая

Весть далеко понесла:

«Государыня великая

На моленье прибыла».

Шубу приняли соболию,

И под звон колоколов

Настоятель с хлебом-солию

Встретил речью у столов:

— Хлеб да соль с дороги, странница,

Не суди — что подал бог:

Сливки, яйца, каша-манница,

С белой рыбою пирог.

Прикажи медку студеного,

Али пенного пивца,

Хлеба белого, зеленого,

Аль ржаного леденца?

— Бог спаси, отец, устала я.

Путь не легкий, с ног валюсь.

Укажи, где келья малая,

Там поем и помолюсь.

И пошла, шурша нарядами,

С легким стуком каблуков,

Провожаемая взглядами

Из-под черных клобуков.

Красота от бога многая

Государыне дана,

Но суровая и строгая —

Недобра и холодна.

Вот Елена в темной келии

Перед образом, в углу,

Кольца сняв и ожерелии,

Распласталась на полу.

— Царь небес, рабу негодную

Защити и пощади:

Иль окончи жизнь бесплодную,

Или сыном награди.

Ой, же лихо мне, ой худо,

Точно яд бежит в крови.

Царь небесный, сделай чудо,

Милость божию яви.

Поднялась, собрала четки,

Облеклась в наряд ночной.

Вдруг шаги тверды и чётки

Стали слышны за стеной.

Темнотой пахнуло синей,

Дверь замкнулась щеколдой.

И стоит перед княгиней

Рослый инок молодой.

Белый лоб под темным волосом,

Взор отчаянный горит.

И бесстрашным твердым голосом

Инок тихо говорит:

— Свет-княгинюшка великая,

Страшный час в моей судьбе.

Божья воля, страсть ли дикая

Привела меня к тебе.

Не гони монаха бедного,

Бог простит, коль спутал бес.

Знаю: отрока наследного

Долго молишь у небес.

Для моления, для тщетного

Все святыни обойди,

Но от мужа от бездетного

Чуда божьего не жди.

Изгоришь тоскою огненной,

Годы будешь слезы лить

И с княгиней с первой, с прогнанной,

Долю горькую делить.

Средство верное, целебное

Нынче послано судьбой,

И простое, не волшебное —

Вот оно перед тобой.

Не гони монаха бедного,

Знаю — дерзко говорю.

Хочешь отрока наследного?

Если хочешь — подарю!

А за тайну — будь спокойною,

Не расстанется с нутром

Ни под пыткою разбойною,

Ни под звонким топором.

А не хочешь — воля вольная,

Сдай монаха палачам —

Пусть головушка бездольная

Поскучает по плечам!

Сходно плавленному олову

В душу ей вливалась речь.

Вдруг рука легла на голову,

По груди пошла от плеч,

Пламя свечки колыхнулося,

Тени сбились на стенах.

И по девичьи вздохнулося:

— Не губи меня, монах.

Медных труб гуденье зычное

Раздается по лесам.

Скачет воинство опричное,

Грозный царь в походе сам.

Лес меняется опушками,

Рассиялась неба ширь.

Золочеными макушками

Глянул Духов монастырь.

Царь коня одернул круто,

Наклонился из седла.

— Посмотри-ка, брат Малюта,

Видишь эти купола?

Слышал я в глухом предании

Под углами все ворчат —

Будто в божьем этом здании

Был я матушкой зачат.

От бояр извечно смута.

То от них исходит блажь!

Ты… сыщи-ка, брат Малюта,

Память матушки уважь!