Песчинский и его сотоварищи, оцепенев от страха, молча прижались друг к другу. Главарь, оставшийся стоять возле раскрытой двери, после недолгой паузы произнес:

— Граждане евреи! Среди вас тут разнесся слух, будто бандеровцы собираются из-за сегодняшнего сообщения вас резать. Так вот. Если бы сообщение, что евреи готовились отравить советских вождей, а кое-кого уже и прикончили, было правдой, то с этого дня началась бы вечная дружба между еврейским и украинским народом. Но так как евреи на это не способны и все это — очередная липа МГБ, все остается по-прежнему.

С этими словами он повернулся и в сопровождении своих молодцов вышел вон.

Бандеровцы решили заговорить на английской мове

Была у меня личная встреча с бандеровским главарем. Однажды вечером в наш 4-й барак прибежал от него «курьер» и попросил меня явиться к ним в барак, к «самому». — Зачем? — спросил я.

— Там узнаешь.

Первое, что пришло мне в голову: зовут для какой-нибудь расправы. Но за что? Я до этого никогда не общался ни с одним из бандеровцев. Ничего никому из них не сделал — ни плохого, ни хорошего. Так или иначе, подумал я, добром посещение бандеровского барака кончиться не может. Но отказаться от приглашения и не пойти — невозможно. Сами меня найдут, не днем так ночью, если захотят. И будет только хуже.

Сколько ни перебирал в голове всевозможных вариантов насчет того, зачем именно я мог понадобиться бандеровцам, — ничего не мог себе объяснить. И не мудрено. Представить себе, лучше сказать — вообразить причину моего приглашения к бандеровцам не смогли бы никакие нормальные мозги.

И вот я в бандеровском бараке.

«Курьер» подводит меня к своему хозяину. Тот сидит на одной из аккуратно застеленных нижних полок «вагонки».

— Здоровеньки булы, — говорит мне главарь довольно суровым голосом и жестом приглашает меня сесть на койку, что напротив.

— Добрый день, — отвечаю я и сажусь. — Слушаю вас.

В проходе между столом и нарами возле нас сгрудились любопытные.

— Дошел до нас слух, — обратился ко мне их главарь, — что ты людина шибко грамотная. Аж який-то научный кандидат. Так, чи брешут?

Я подтвердил, что являюсь кандидатом наук.

— Так вот, пан кандидат, — продолжал мой собеседник. — Есть у нас до тебя дило.

То, что я услышал вслед за этими словами, меня буквально ошарашило. В другой обстановке я бы рассмеялся. Но в тот момент мне было не до смеха.

— Нам дюже треба, — продолжал бандеровец, — научиться английской мове. — Заметив мое изумление, он пояснил, что незалежность Украине, как теперь стало ясно, помогут обрести американцы. Вот и надо к их приходу научиться балакать по-ихнему.

Далее бандеровец сообщил, что они здесь, у себя в бараке, уже приступили к делу, что кому-то из них родичи прислали «дюже ценную книгу» — словарь, и что они по нему заучивают некоторые английские слова. Я не понял, о каком словаре идет речь — то ли об англо-украинском, то ли об украино-английском. Не понял и того, каким способом «лесные братья», взявшись изучать «английскую мову», этим словарем пользуются.

Я сказал, что не смогу быть полезен, так как не знаю английского языка. Знаю только немецкий.

— Нет, нет, — нахмурился мой собеседник. — Немецкой мовы нам не трэба. Во-первых — где они теперь, немцы? Нема их теперь в Краине. И не будет. Да и вообще, немцы — барахло. Не лучше москалив.

Бандеровец был весьма огорчен моим отказом. А может быть, и не поверил, что я не знаю английского, поскольку продолжил меня уговаривать.

— Да ты не журись, не журись. — похлопал он меня по плечу. — Мы тебя богато одарим. И сала дадим, и цукору. И денег.

— Спасибо, конечно. Но я действительно не знаю английского. Да если бы и знал.

— Если бы и знал, не стал бы нас обучать? Так, что ли? — в голосе главаря зазвучали угрожающие нотки.

— Нет, нет, совсем не поэтому, — поспешил я снять возникшее у него подозрение. — Научить людей полезному делу — всегда хорошо. Не взялся бы вас здесь обучать, потому что бесполезная это затея.

Я, как мог, постарался втолковать бандеровцу, что изучение иностранного языка может получиться при одном обязательном условии, а всего лучше — при двух. Либо если живешь в среде людей, говорящих на данном языке, либо нужен нормальный и долгий учебный процесс с грамматикой, упражнениями. Но даже при всем при этом изучить чужой язык — очень непросто.

Не знаю, смог бы я убедить своего собеседника, если бы вдруг не осенил меня один важнейший довод.

— Был, — сказал я, — замечательный писатель, Короленко.

— Наш? Хохол?

— Полтавчанин, — продолжал я. — Он написал книгу о том, как два украинца оказались в Америке. О том, какие мучения выпали на их долю из-за того, что они не знали английского языка. И о том, с каким трудом они учились изъясняться на нем. Книга так и называется: «Без языка». Почитайте ее. Она есть в библиотеке на нашем лагпункте. Правда, напечатана она на русском языке.

— Ничего, сдюжим, — сказал бандеровский главарь. — Ну что ж, и на том спасибо, пан кандидат. До побачения.

На этом наша встреча закончилась. Другого «побачения», слава богу, не случилось.

На другой день я узнал, что бандеровский «курьер» прибегал в библиотеку за книгой Короленко «Без языка».

Очень платоническое свидание

Однажды, жарким июльским днем, довелось мне стать свидетелем весьма оригинального платонического любовного диалога.

Невдалеке от нашего лагпункта располагалась разделенная поселковой улицей на две части территория главного склада всего Каргопольлага, именуемая общим словом — база. Туда поступало, там хранилось, рассортировывалось, разгружалось из вагонов лагерной железнодорожной ветки, погружалось обратно и рассылалось по другим лагпунктам различное имущество — продовольствие, уголь, мазут, бензин, разного рода оборудование и инструменты. И главное — продукция лесоповала и лесозавода — пиломатериалы всех видов.

На одной территории базы работали мужские бригады зеков, на другой — женские. Их разделяли два высоких забора, увенчанных колючей проволокой, и неширокая поселковая улица, проходившая между заборами.

Итак, однажды жарким июльским днем в расположении обеих частей базы, как обычно в полдень, раздались удары в рельсу, возвещавшие получасовой обеденный перерыв. И тотчас на крышу одного из складов, стоявших возле самого забора, вылез через чердачное окно парень лет двадцати. Как и все работавшие в тот жаркий день на базе, он был до пояса голым.

В это же время на крышу самого близкого к забору склада на другой стороне улицы вылезла девица. Тоже полуголая, но в бюстгальтере.

Так началось свидание этой пары. Через улицу и через два забора произошел между ним и ею диалог, который я без труда запомнил и воспроизвожу дословно.

Он:Ну, чего?

Она:Да ничего!

Он:А что ничего?

Она:Да всё ничего!

Он:Слыхал — вчера вашу бригаду на сельхоз гоняли.

Она:Ну и что?

Он:Как это — что? А Ваську бесконвойного там видела?

Она:Ну и что?

Он (с иронией):Как это — что? Как это — что?

Она:Не было ничего!

Он:Ну да, ничего?!

Она:А вот и ничего!

Он:А вообще-то что?

Она:И вообще ничего!

Тут в диалог вмешался часовой с караульной вышки, стоявшей вблизи склада на женской зоне.

— Ну, ты чего? — окликнул он девицу.

— Я ничего!

— Ну, ничего — так слезай!

Девица послушно полезла в слуховое окошко.

— А ты чего? — в свою очередь окликнул парня часовой с вышки мужской зоны.

— Да ничего!

— Ну, ничего — так и уматывай с крыши!

Парень снова подошел к пожарной бочке, плеснул на себя пригоршню воды и стал спускаться по скрипучей пожарной лестнице.

Так закончилось это платоническое свидание.

«Ну и что? Ничего?» — подумал я. Вроде бы, и в самом деле ничего. А все-таки — что-то ведь было. Что-то, наверное, останется в памяти от этого свидания у его участников. Что-то ведь перелетало от одного к другому через заборы и улицу. А может быть, останется у каждого из них в памяти только одно: