Не успел я взглянуть, как меня пронзил страх — я теряю зрение! Вот только что я сфокусировал бинокль на палубе военного корабля и различал в деталях эту картину: канониры ждут сигнала, чтобы открыть огонь из больших орудий, установленных на барбетах. А в следующий миг я не видел ничего, кроме моря. Потом вновь я увидел корабль, но уже неотчетливо. Я оперся на сигнальную пушку и снова навел бинокль. Прошло две, самое большее три секунды. Корабль на какое-то мгновение был ясно виден, потом его охватила странная дрожь — с носа, с кормы и с бортов. Ну точь-в-точь крыса дрожала в зубах у тренированного терьера. Потом корабль замер, и это был единственный неподвижный предмет в поле моего зрения, потому что море вокруг корабля забурлило, закрутилось вихрями, как бывает, когда потревоженная вода уже неподвластна воле течения.

Я продолжал наблюдать, и когда палуба оказалась — или мне это показалось — бездвижной, ведь ходившая ходуном вокруг корабля вода притягивала мой взор в окулярах, я отметил мертвый покой на корабле. Люди, еще недавно стоявшие возле орудий, лежали; занимавшие боевые позиции на марсах наклонились кто вперед, кто назад, а руки их беспомощно повисли. Полное опустошение — всякая жизнь была истреблена. Даже бурый медвежонок, сидевший на пушке, предназначенной для дальнего боя, то ли спрыгнул, то ли свалился на палубу и, вытянувшись, лежал неподвижно. Было очевидно, что большой боевой корабль получил чудовищный удар. Я неосознанно обратил взгляд в сторону «Леди», левым бортом повернутой ко входу в гавань. Теперь я смог разгадать загадку тех таинственных манипуляций Рука с громадным серым крабом.

Я увидел начинавшуюся сразу за гаванью тонкую линию рассекаемой воды. Эта линия становилась все отчетливее, пока над водой не появился стальной диск со стеклянными глазк а ми, засверкавший в лучах солнца. Размером и формой это нечто было с круглый улей. Он устремился прямо к корме яхты. Одновременно, слушаясь команды, прозвучавшей так тихо, что я не расслышал ее, матросы спустились вниз, за исключением нескольких человек, которые принялись открывать рулевую рубку с левого борта судна. С той же стороны побежали за борт снасти, на нижнем их конце, на большом крюке, встал, уцепившись за цепь, матрос. Спустя несколько секунд он вновь был на палубе. Цепь натянулась, и громадный серый краб появился над краем палубы; его втащили в рулевую рубку, двери которой тотчас закрылись; в рубке же было человека два-три.

Я спокойно ждал. Прошло несколько минут, прежде чем капитан Рук, в морской форме, вышел из рулевой рубки. Он ступил в небольшую шлюпку, которую тем временем специально спустили на воду, и был доставлен к ступеням, ведшим на мол. Поднявшись по ступеням, он направился прямиком к сигнальной башне. Добравшись до меня, капитан Рук отсалютовал.

— Ну как? — спросил я.

— Все в порядке, сэр, — ответил он. — Думаю, с той командой у нас больше не будет хлопот. Вы предупредили того пирата — хотел бы я, чтобы он на самом деле был приличным, честным, настоящим пиратом, а не презренным турецким офицером, — что кое-что может случиться, прежде чем начнут отбивать шесть склянок. Так вот, кое-что случилось, и для него, как и для всей его команды, шесть склянок уже никогда не отобьют. Господь защитил Крест от Полумесяца! Аминь! — Рук произнес эти слова подчеркнуто официальным тоном, прямо отчеканил. А потом заговорил в обычной для него деловой манере: — Могу я вас кое о чем попросить, мистер Сент-Леджер?

— О чем угодно, мой дорогой Рук, нет ничего, что я бы не позволил тебе. И я говорю от лица Национального Совета. Сегодня ты спас Илсин, и в свое время Совет отблагодарит тебя.

— Меня, сэр? — воскликнул он с выражением неподдельного изумления на лице. — Если вы так думаете, то я тут ни при чем. Проснувшись, я опасался, что вы отдадите меня под трибунал.

— Под трибунал? За что? — в свою очередь удивившись, спросил я.

— За то, что я заснул при несении службы, сэр! Дело в том, что вчера, атакуя Немую башню, я выдохся, и когда вы побеседовали с пиратом, — да простят меня все честные пираты за поношение! Аминь! — так вот, с пиратом, я понял, что все идет гладко, отправился в рулевую рубку и вздремнул. — Он произнес это не моргнув, из чего я заключил, что он ждет, чтобы я молча слушал продолжение. Пока я обдумывал ситуацию, он добавил: — Относительно моей просьбы, сэр. Когда я доставлю вас, воеводу и, конечно же, воеводину в Виссарион, вместе со всеми, кого вы сочтете нужным взять с собой, можно мне вновь привести яхту сюда и остаться на какое-то время? Думаю, здесь надо навести порядок, и команда «Леди», да и я сам, как раз сгодимся для этого. К вечеру мы вернемся в ручей.

— Поступайте, как считаете нужным, адмирал Рук, — сказал я.

— Адмирал?

— Да, адмирал. Я предваряю события, но завтра, уверен, Национальный Совет утвердит вас в этом звании. Боюсь, старина, пока вашей эскадрой будет только ваш флагманский корабль, но потом мы постараемся для вас.

— Пока я адмирал, ваша честь, у меня не будет другого флагманского корабля, кроме «Леди». Я не молод, но молодому или старому, мне нужен над моей палубой только этот мой флажок. Можно еще просьбу, мистер Сент-Леджер? Она вытекает из первой, поэтому я без запинки и попрошу. Можно мне назначить лейтенанта Десмонда, сейчас первого помощника капитана, командиром военного корабля? Конечно, вначале он будет командовать только моряками на захваченном судне, но в таком случае ему вряд ли можно надеяться на закрепление за ним этого ранга впоследствии. Наверное, лучше сказать вам, сэр, что он очень способный моряк, обученный всем наукам, относящимся к службе на военном корабле, и прошел обучение не где-нибудь, а в самом знаменитом военно-морском флоте мира.

— Непременно сделайте так, адмирал. Ваше назначение, обещаю вам, будет утверждено.

Больше мы не произнесли ни слова. Вместе с Руком на его шлюпке я вернулся на яхту, и нас встретили бурными возгласами.

Я поспешил к жене и воеводе. Рук, подозвав Десмонда, направился к мостику «Леди», которая развернулась и на бешеной скорости устремилась к военному кораблю, относимому к северу сильным течением.

Из отчета Кристофероса, писаря Национального Совета Синегории

июля 8-го, 1907

Собрание Национального Совета от 6-го июля явилось продолжением состоявшегося перед вызволением воеводины Виссарион, и члены Совета в ту ночь размещались в замке Виссарион. Собравшись ранним утром, они возликовали: накануне поздно ночью возле Илсина вспыхнул сигнальный костер, оповещавший о том, что воевода Петр Виссарион в безопасности — отважно спасенный на аэроплане дочерью и господарем Рупертом, как зовет его народ, или, на британский лад, мистером Рупертом Сент-Леджером.

Во время заседания Совета пришла весть о том, что великая опасность, грозившая Илсину, отведена. Военное судно, не признававшее своей национальной принадлежности, а следовательно, сочтенное пиратским, намеревалось обстрелять город, однако в назначенный для обстрела час судно подверглось таким сокрушительным ударам под действием некоего подводного средства, что, хотя на вид осталось неповрежденным, все, кто был на борту, погибли. Господь хранит праведных! Обсуждение этих событий, а также иных происшествий отложено до прибытия воеводы и господаря Руперта, которые вместе с остальными уже в пути.

Позже в тот же день

Совет возобновил заседание в четыре часа. Воевода Петр Виссарион и воеводина Тьюта прибыли вместе с господарем Рупертом, как горцы величают мистера Руперта Сент-Леджера, на бронированной яхте, названной им «Леди». Национальный Совет проявил великую радость, когда воевода вошел в зал, где заседал Совет. Воевода казался очень довольным оказанным ему приемом. Мистера Руперта Сент-Леджера по экстренному решению Совета просили присутствовать на заседании. Он занял место в глубине зала и, казалось, предпочел бы остаться там, хотя председатель Совета пригласил его сесть во главе стола рядом с ним самим и воеводой.