Он остановил запущенное им колесо; и так как они больше не знали, что им делать на этой антресоли, они поднялись еще на несколько ступенек на предпоследний этаж.

Это помещение было полностью закрыто сверху дощатым потолком, который, однако, был сколочен так небрежно, что сквозь щели видно было, как наверху что-то движется. Поскольку мельница от галереи и выше постепенно сужалась, бросалось в глаза, насколько предпоследний, элеваторный, этаж меньше, чем размольный, — едва ли не в половину. Посередине вращалось небольшое колесо со скошенными сторонами; вокруг него было несколько еще меньших колес, укрепленных вертикально на горизонтальных осях; они как будто только и ждали, чтобы их присоединили к этому прилежному работяге с его пока совершенно бессмысленным трудом, от которого они были совсем близко — на ширину ладони. Йорген потянул за тонкую веревку, которая через дырку в полу уходила вниз. Желание одного из маленьких колесиков исполнилось: оно придвинулось на ладонь к центральному колесу, пришло в движение и намотало на свою ось веревку.

— Вот так поднимают мешки, — объяснил Йорген.

Лиза кивнула с понимающей улыбкой. До нее вдруг дошло: за эту тонкую веревку тянула она сама, когда помогала Йоргену. Это показалось ей очень забавным, и, держась за балку, она мелкими шажками пробралась туда, где сбоку не было перекрытия, скрывавшего размольный этаж, чтобы посмотреть, как движется там веревка, которая навивалась на ось. Но тут ее внимание привлекло нечто совсем другое.

— Ну ты подумай! Пилат поймал мышь. На это стоит посмотреть.

Она поспешила вниз по лестнице. Йорген ухватился за одну из веревок и спустился по ней, так что мог по-рыцарски встретить ее у подножия лестницы.

Вошедшая в поговорку жестокая игра была в самом разгаре. Пилат то позволял несчастной мыши ускользнуть, то ловил ее снова. Лиза бежала за котом и натравливала его на добычу, сама по-кошачьи изогнувшись, с блеском в глазах и раздувающимися ноздрями. Наконец, мышь стала неподвижна, и кот утащил ее в угол, чтобы съесть на покое.

— Вообще-то мне не очень нравится, что Пилат приохотился к мышам и снова одичал, — сказала Лиза. — Боюсь, он больше не уйдет со мной с мельницы.

— Тем лучше! Тогда ты будешь часто приходить сюда. Ты же без него жить не можешь. На нас, остальных, тебе плевать.

— Вот как! И, по-твоему, это очень глупо с моей стороны?

— Ты играешь с нами, как Пилат с мышью. Хозяина ты уже проглотила.

— Держи ухо востро! Тебя я тоже проглочу.

И она постучала зубами, а глаза ее смеялись.

— Приятного аппетита, — ухмыльнулся Йорген.

Теперь они так привыкли к шуму, что при необходимости могли связно побеседовать. Правда, они не щадили голосовых связок, а говорящему приходилось каждый раз почти касаться уха слушателя губами. Во время такой своеобразной игры в разговор было самым естественным делом поцеловаться — и они действительно стали целоваться. Начал Йорген, а она смело возвращала ему поцелуи.

— Вот я и откусила от тебя кусочек.

— Ну и как, вкусно?

— Да, когда распробуешь.

— Вот тебе еще.

— Ладно, хватит, успокойся. Я еще не побывала на самом верху.

— Там ничего нет, кроме шатра.

— Ну так покажи мне шатер.

— Ай, да там и смотреть-то не на что.

— Чепуха, пошли!

И, ускорив шаг, они двинулись вверх по лестнице — к шатру.

Попасть в это самое верхнее помещение было трудновато, потому что тормозная балка отклонилась так, что перегораживала лестницу — так бывало всегда, когда ветер дул с севера.

— Что это за противное грязное бревно?

— О, это тормозная балка. Именно она останавливает работу. Ты же видела раньше, что я размотал цепь на галерее.

— Да, ну и при чем же тут эта мерзкая балка?

— А вот при чем. Видишь длинный брус, который высовывается из отверстия? Сейчас он в наклонном положении, а наклонила его цепь. Если я сейчас освобожу цепь, брус поднимется вверх — видишь, для этого и нужен большой камень в ящике, — и тогда конец балки прижмет большой венец вокруг колеса, и колесо больше не сможет двигаться.

— Ловко придумано! Ты бы небось такого не изобрел.

Йорген почесал в затылке.

— Нет, наверное бы, не изобрел.

— Ну ты подумай, как здорово! — воскликнула Лиза и оглядела маленькую комнатку, напоминавшую улей: остроконечный соломенный свод, держащийся на балках, которые едва доставали ей до плеча — все серое от толстого слоя пыли вплоть до самих некогда «золотых» осей, и подернутое блестящей как шелк паутиной, которая там и сям свисала маленькими знаменами, слегка развевавшимися на сквозняке. Ласточки и воробьи, щебеча, влетали и вылетали, и почти везде, где стропила соломенной крыши сходились под углом, видны были их гнезда. Шум мельничного механизма проникал сюда глухо, щелканье и свист крыльев казались, наоборот, очень громкими.

— Стало быть, здесь с той стороны прикреплены крылья? — спросила Лиза и показала место позади большого колеса, где гигантская, установленная немного наклонно ось проходила через стену, в которой, казалось, своим энергичным вращением сама пробурила дырку.

Йорген кивнул и показал ей, как большое шатровое колесо, насаженное на эту ось, соединяется с горизонтальной шестерней внизу и таким образом приводит в движение всю мельницу.

— Но так бывает только на больших голландских мельницах, — объяснял он. — В козловых мельницах все находится вместе в ящике, как часовой механизм. Но там всего лишь одна пара жерновов и одна лущильная машина и больше ни для чего нет места. Какая дурость, — когда надо установить крылья, приходится поворачивать всю мельницу, представляешь, сколько с этим хлопот?

— А здесь можно повернуть одни крылья?

— Крылья? Здесь поворачивают шатер.

— Вот как? Но ведь ты поворачивал внизу на галерее.

Йорген, ухмыляясь, уставился на нее и хлопнул себя по ляжкам.

— Вот это да!.. И ты еще хочешь быть мельничихой?!

— Ну так покажи мне, как все устроено, а не трать время на дурацкие шуточки. Я не хочу, чтобы люди, и особенно мой муж, смеялись надо мной, что я ничего не знаю о мельнице.

— Ну ладно, тогда иди сюда!

Он помог ей подняться по забавной карликовой лестнице, через которую из тесной глубины помещения под шатром можно было пройти к внешнему ряду балок, и подвел к проему в шатре, где они сели рядышком на наклонную балку…

— Выражаясь технически точно, мы сидим на короткой диагональной балке, — начал он с подобающим случаю важным видом. — Длинная диагональная балка проходит точно так же сквозь шатер, только спереди, с той стороны, где насажены крылья, и ее части, выходящие наружу, гораздо длиннее.

— Может быть, поэтому ее и называют «длинной»? — предположила Лиза с улыбкой.

— Ты думаешь? Очень остроумно. Ну вот. Отсюда вниз уходит «хвост» — эту большую балку называют «хвост», — Лиза болтала ногами, и Йорген ласково шлепнул по одной из них, — который идет вниз до самой галереи, а на конце хвоста — ворот — видишь? Ну вот, а наклонные стержни связывают все это вместе в единый механизм. Так вот, если ворот поворачивают и он начинает двигаться, то вместе с ним движется и хвост, и потом вертится весь механизм и, как ты понимаешь, шатер тоже.

Лиза, чрезвычайно внимательно следившая за его объяснениями, задумчиво кивнула:

— Да, мне все понятно… Посмотреть бы на это своими глазами! Я хочу подняться наверх.

— Ну что ж, это нетрудно устроить. Не помешало бы и повернуть шатер — ветер с чертовской быстротой меняется на восточный.

— Как, наверное, оттуда красиво!

— Да, точно, похоже на карту в школе, с той разницей, что все настоящее.

С несказанным удовольствием озирала Лиза свои владения, простиравшиеся у ее ног. К сожалению, они ненамного выходили за пределы дворовых строений и сада; всего лишь полоску земли, которой едва хватало, чтобы прокормить несколько коров и лошадей, могла она назвать своей. Но вокруг нее раскинулись ухоженные земли, — тут были и пашня, и свекольное поле. Драконов двор, к которому они относились, и откуда сейчас выезжала, направляясь к свекольному полю, пустая телега, запряженная крупными упитанными лошадьми, тоже был виден, как на ладони, с гонтовыми крышами над желтыми, отделанными коричневыми балками, каркасными домами, в одном углу огромная навозная куча, в которой копались куры, в другом — великолепный ток, окруженный живой изгородью из гигантских кустов. Красивая обсаженная рябинами аллея доходила до проселочной дороги, а ближе к мельнице был большой пруд, где в воде, отражающей облака, кувыркались утки; стадо белых гусей семенило по оставленному под паром полю по ту сторону аллеи.