(41) Есть тут, граждане афиняне, некий Мисгол, сын Навкрата, из дема Коллит, человек в прочих отношениях вполне порядочный; так что никто не смог бы его ни в чем упрекнуть, однако весьма приверженный к подобного рода делам и потому привыкший держать всегда при себе разных кифаредов и кифаристов. Все это я говорю не ради грязных подробностей, но чтобы вы знали, что это за человек. Так вот, этот Мисгол, узнав, с какой целью Тимарх проводит время в лечебнице, за определенную сумму сманил его оттуда и принял к себе. А был Тимарх тогда упитанным юнцом, охочим до мерзостей и вполне подходящим для того дела, которое решили: Мисгол – делать, а сам он – терпеть.

(42) На все это Тимарх решился без колебаний: он сразу изъявил готовность, хотя и не нуждался ни в чем необходимом. Ведь отец оставил ему весьма значительное состояние, которое он промотал, как я покажу в ходе своего выступления. Он решился на такой шаг только потому, что был рабом самых постыдных удовольствий: лакомых блюд, роскошных обедов, флейтисток, гетер, игры в кости и прочих таких же страстей, которым благородный и свободный человек не должен позволять брать над собою верх. Этот же мерзавец не постыдился бросить отчий дом и жить, в расцвете своей юности, у Мисгола, который не был другом их семьи и не приходился ему ни сверстником, ни опекуном, но, напротив, был совершенно чужим человеком, старше его по возрасту, необузданным в такого рода страстях…

(49) … Есть люди, которые от природы сильно отличаются по внешнему виду от других людей того же возраста. Некоторые, будучи молодыми, выглядят старше и солиднее своих лет, другие же, наоборот, будучи весьма пожилого возраста, кажутся совсем молодыми. К этим последним относится Мисгол. Ведь он мой сверстник и вместе со мной был в эфебах. В этом году нам исполнится по сорок пять лет. И вот, как вы видите, у меня уже столько седых волос, а у него их нет! Для чего я вам говорю об этом? Да для того, чтобы вы, увидев его, не удивлялись и не спрашивали про себя: «О Геракл! Но ведь он немногим старше Тимарха!» Однако такова уж природная особенность этого человека. Кроме того, он сблизился с Тимархом, когда тот уже был юношей…

(51) Впрочем, афиняне, если бы этот Тимарх остался у Мисгола и более не переходил ни к кому другому, то его поведение было бы еще в пределах нормы, если, конечно, понятие нормы вообще приложимо к поступкам такого рода. Тогда я решился бы обвинять его только в одном: в том, что законодатель прямо называет своим именем – в распутстве. Ибо тот, кто занимается такими делами с кем-то одним и получает за свои услуги плату, тот, мне кажется, и подлежит такому обвинению.

(52) Но если я, обходя молчанием таких необузданных развратников, как Кедонид, Автоклид и Терсандр, в чьих домах он жил на содержании, докажу вам также, что он отдавался за плату не только Мисголу, но и другим людям, переходя от одного к другому, то он, конечно, окажется тогда человеком, который не только предавался распутству, но и – клянусь Дионисом, не знаю, как я смогу целый день говорить обиняками! – занимался проституцией. Ибо тот, кто занимается такими делами без разбору, со многими и за плату, тот, мне кажется, и подлежит такому обвинению.

(53) Как бы то ни было, наступило время, когда Мисголу надоело тратиться на Тимарха и он выставил его из своего дома. Тогда его взял к себе на содержание Антикл, сын Каллия, из дема Евонимия. Этот последний сейчас отсутствует: он находится на Самосе вместе с клерухами [ то есть не может быть вызван как свидетель]. Поэтому я перейду к последующим событиям. Когда Тимарх расстался с Антиклом и Мисголом, он не образумился и не обратился к более подобающим занятиям. Нет, он дни напролет стал проводить в игорном доме, где устанавливают помосты для бойцовых птиц, стравливают петухов и играют в кости. Впрочем, я думаю, что некоторые из вас и сами видели всё то, о чем я говорю, или, во всяком случае, слышали об этом от других.

(54) Среди завсегдатаев этого притона есть некий Питталак, общественный раб нашего города. Он был тогда при деньгах и потому, увидев Тимарха в этом заведении, взял его к себе на содержание. Причем этот мерзавец даже не поморщился, хотя ему предстояло выставить себя на позор вместе с общественным рабом нашего города! Его заботило только одно: заполучить человека, согласного оплачивать его мерзости. …

(55) И такие выходки, такие глумления, как я слышал, позволил себе над личностью Тимарха этот человек, что я, клянусь Зевсом Олимпийским, не рискну даже назвать их перед вами. …

Примерно в то же самое время, когда Тимарх находился у Питталака, прибывает сюда из Геллеспонта Гегесандр. …

(57) Располагая такими средствами, Гегесандр стал частенько захаживать к Питталаку, своему партнеру по игре в кости. Там он впервые увидел Тимарха, и тот ему очень понравился. Он воспылал к Тимарху сильной страстью и пожелал взять его к себе на содержание: по каким-то признакам он заключил, что природа того близка к его собственной. Итак, сначала он переговорил с Питталаком, прося его уступить Тимарха. Поскольку, однако, Питталак не соглашался, он обратился к самому Тимарху, и тут уж ему не пришлось тратить много времени: тот сразу же согласился. …

(58) Когда Тимарх оставил Питталака и перешел на содержание к Гегесандру, Питталак, несомненно, огорчился. …

[ Гегесандр отказывается давать свидетельские показания] …

(70) Неужто все-таки мне придется прибегнуть к выражениям, более ясным, чем мне хотелось бы? Скажите мне, ради Зевса и других богов, афиняне, не кажется ли вам, что тот, кто позорил себя сношениями с Гегесандром, тем самым позволял проституировать себя человеку, который сам занимался проституцией? До каких, по-вашему, мерзостей не могут дойти эти люди, когда они напиваются и остаются одни? Не кажется ли вам, что Гегесандр стремился оправдать собственную скандальную связь с Леодамантом, о которой всем вам хорошо известно, и потому толкал Тимарха на самые невероятные мерзости с тем, чтобы по сравнению с выходками Тимарха его собственные поступки показались скромными? …

(74) … Вы знаете этих людей, которые сидят в публичных домах, людей, которые, по общему признанию, предаются этому грязному пороку. Каждый раз, когда им приходится заниматься своим ремеслом, они стараются хоть как-нибудь прикрыть свой позор и потому запирают двери на засовы. Тем не менее, если кто-нибудь спросит вас, когда вы проходите по улице: «Чем сейчас занят этот человек?» - то вы сразу же назовете его занятие, хотя вы и не видели, кто к нему зашел. …

(75) Конечно, точно таким же способом вам следует судить и о Тимархе. Вы должны спрашивать не о том, видел ли кто его при совершении таких дел, а просто – занимался он ими или нет. … Что можно сказать, когда молодой человек, отличающийся от других своею красотою, оставив отчий дом, проводит ночи в чужих домах, участвует в роскошных пиршествах, не внеся на них ни гроша, держит флейтисток и самых дорогих гетер, играет в кости и ничего при этом не платит, но, наоборот, другой платит за него? (76) Неужто обо всем этом требуется еще вопрошать богов? Не ясно ли, что тот, кто делает такие дорогие заказы другим, и сам по необходимости должен за все это доставлять известное «удовольствие» тем, кто потратил на него деньги? …

(80) … Всякий раз, когда Тимарх поднимался на трибуну в народном собрании, год назад, когда он был членом Совета, всякий раз, когда он упоминал о починке стен или башни или предлагал отвести кого-нибудь на суд, - вы сразу же начинали кричать и смеяться и сами называли своим именем дела, которые вы знали за ним…

(94) Тем не менее какой-нибудь логограф, составляющий для Тимарха защитительную речь [ подразумевается Демосфен], утверждает, наверное, что я противоречу самому себе. Ведь, по его мнению, невозможно, чтобы один и тот же человек и занимался проституцией, и промотал отцовское состояние. Ибо совершать грех по отношению к собственному телу, полагает он, свойственно мальчику, тогда как промотать отцовское достояние может только взрослый человек. …