(18) Один из римских сенаторов, будучи в Афинах, представил Демонакту своего сына, очень красивого, но женоподобного и изнеженного, проговорив: «Приветствует тебя, Демонакт, мой сын, которого ты видишь перед собой!» «Какой красивый! – сказал Демонакт. – И тебя достоин, и на матушку похож». …

(24) Герод Аттик чрезвычайно горевал о преждевременно скончавшемся Полидевке и требовал, чтобы умершему закладывали колесницу и лошадей подавали, как будто он должен был сейчас сесть в колесницу, и готовили для него обед. И вот однажды Демонакт явился к Героду со словами: «У меня есть для тебя письмо одно, от Полидевка». Тот был очень обрадован, полагая, что и Демонакт не отстает от других, потакая его слабости. «Чего же, Демонакт, хочет от нас Полидевк?» - спросил он. «Он недоволен, - ответил философ, - что ты все еще здесь, а не с ним». …

(33) По поводу Герода Демонакт сказал, что, очевидно, прав Платон, признающий в каждом из нас не одну, а несколько душ, ибо не могла бы одна и та же душа и возлюбленную Региллу, и возлюбленного Полидевка угощать, как будто они были живы, и проявлять о них другие подобные же заботы. …

(49) Заметив, что многие атлеты во время схватки поступают нечестно и, вопреки правилам состязания, не борются, а кусаются, Демонакт сказал: «Не без оснований, значит, поклонники атлетов величают их «львами»».

(50) Тонкое, но вместе с тем и язвительное слово было сказано Демонактом проконсулу. Последний принадлежал к числу щеголей, выдергивающих со смолой волосы на ногах и на всем теле. И вот один киник, взойдя на камень, с которого говорили ораторы, поставил как раз это самое в вину проконсулу и явно намекал на известное распутство. Тогда рассерженный проконсул велел стащить киника с камня и собирался или палками забить его до смерти, или хотя бы изгнанием наказать. Но как раз случился при этом Демонакт и выпросил для провинившегося прощение, говоря, что дерзость его объясняется той свободой языка, которая у киников передается из поколения в поколение. Проконсул сказал: «Хорошо. Сейчас я отпускаю его, ради тебя. Но если он опять отважится учинить нечто подобное, какого наказания он будет достоин?» Демонакт ответил: «Вели тогда осмолить его и вырвать все волосы». …

(56) Заслуживает упоминания и слово, брошенное Демонактом Гермину, последователю Аристотеля. Демонакт знал его за отвратительного человека, совершающего тысячи всяких мерзостей, однако Аристотель и его десять положений не сходили у него с языка. «Ты, Гермин, - сказал Демонакт, - поистине достоин десяти положений о категориях» (Лукиан. Жизнеописание Демонакта 12, 15, 17. 18, 24, 33, 49, 50, 56, пер. Н.П.Баранова [Лукиан 2001, т.2, с.414-419])

Харидем, или О красоте

(№ 1690). «(4) Харидем. Присутствовало на пире, конечно, множество всякого народа: и родственники хозяина, и просто знакомые. Удостоились же выступить с речами и украсить ими все пиршество, произнеся хвалы красоте, вот кто: Филон, сын Диния, Аристипп, сын Агасфена, и третий – я. Возлежал вместе с нами Клеоним, прекрасный племянник Андрокла, изнеженный и избалованный мальчишка, но, по-видимому, не лишенный ума, так как он весьма внимательно вслушивался в речи. …

(5) Поводом для наших речей, о котором ты спрашиваешь, послужил этот самый красавец Клеоним. Он возлежал между мной и божественным Андроклом; гости, люди простые, не блещущие образованностью, оглядывались на него, поражались сверх меры его красоте и вели о нем горячие разговоры: не обращая ни на что почти никакого внимания, они сидели и расточали похвалы молодому человеку. Мы были рады видеть в этих людях также любовь к красивому. Однако, одобряя, мы в то же время полагали, что окажемся великими лентяями, если в беседе о прекраснейшем отстанем от простых людей, тогда как именно в этом мы видим свое превосходство над ними. Итак, мы взялись поговорить о красоте. Но мы решили не произносить похвальных речей, обращенных прямо к юноше, - это было бы нехорошо и ввергло бы его в тем большее тщеславие, - и не подражать прочим гостям, говоря беспорядочно, что кому вздумается, а [ с.51] сказать каждому из нас о том, что приводит ему на память настоящий случай.

(6) Речь Филона. Неслыханное будет дело, если мы, в наших повседневных занятиях всячески добиваясь красивого, о самой красоте ни слова не скажем, но так и будем сидеть и молчать, как будто мы боимся, чтобы ненароком не вырвалось у нас словечко о том, к чему мы сами ревностно стремимся все время. А между тем на чем другом мы достойно используем дар слова, если, хлопоча о вещах, ничего не стоящих, станем молчать о самом что ни на есть прекрасном? Да и можно ли прекрасней запечатлеть красоту слов, чем в речи, в которой, оставив мелочь в стороне, будем говорить о конечной цели всех наших стремлений? Но, чтобы не показаться, будто я лишь говорю о том, как надо поступать, а сам ни слова не умею сказать об этом, - я постараюсь с возможной краткостью вам обо всем подробно рассказать. Все, конечно, жаждут быть красивыми, но лишь немногие удостаиваются этого. Зато те, кто получил этот высокий дар, считаются счастливейшими из счастливых, встречая у богов и людей приличный красоте почет. Вот вам пример: мы знаем, что из героев сделались богами Геракл, сын Зевса, Диоскуры и Елена. Первый из них, как говорят, за храбрость был удостоен этой чести, а Елена своей красотой и себя превратила в богиню, и стала причиной такого же превращения для Диоскуров, которые еще до ее восхождения на небо были причислены к подземным божествам.

(7) Возьмем любого из людей, удостоенных общения с богами, - между ними не встретишь ни одного, кто бы не был причастен к красоте. Так, Пелоп за свою красоту вкусил божественной амбросии, а Ганимед, сын Дардана, настолько, говорят, покорил высочайшего из богов, что он не допустил никого из прочих богов к участию в охоте на этого отрока, но счел ее лишь для себя приличной, слетел на Гаргар, вершину Иды, и вознес оттуда мальчика на небо, чтоб навсегда оставить его при себе. И такое внимание Зевс всегда оказывает тем, кто прекрасен, что не только их удостаивал включенья в сонм небожителей, возводя на небо, но и сам не раз, превращаясь во что придется, сходил на землю и соединялся с любимыми…

(8) Но вот что всего важнее и во многих способно вызвать удивление: в обращении с богами (ибо с людьми Зевс не имеет общения, за исключением лишь тех, которые красивы), на собраниях богов он, по описанию поэта всех эллинов, является таким надменным, суровым, наводящим ужас! … [ с.52]

Но, собираясь на свиданье с красивыми любимцами, он становится таким кротким, ласковым, во всем уступчивым, что в довершение всего даже совсем перестает быть Зевсом, боясь неприятным показаться мальчику, и притворно принимает иную наружность, к тому же наипрекраснейшую, способную привлечь взирающего на него. Такое уважение и почет воздает Зевс красоте.

(9) И если бы один лишь Зевс был до такой степени в плену у красоты, из прочих же богов никто в ней не нуждался, тогда могло бы показаться, что сказанное мной больше говорит против Зевса, чем в пользу красоты. Но погляди внимательней, и ты увидишь, что со всеми богами творится то же, что и с Зевсом: Посейдон был побежден Пелопом, Гиакинфом – Аполлон, Гермес же – Кадмом.

… [ с.53]

(12) … Итак, если красота столь божественна и величава, столь желанна для самих богов, то неужели прилично нам не взять примера с бессмертных и словом или делом, всем, чем можем, отказываться принять участие в прославлении красоты?

Речь Аристиппа.…

(15) Если бы ныне мы вели беседу о чем-нибудь ином, не о красоте, то было бы достаточно выслушать одного оратора и на том покончить. Но красота – такой неисчерпаемый предмет для всех, кто хочет взять о ней слово, что, конечно, нельзя считать неудачливым оратора, который в своей речи не осветил вопроса с достаточной полнотой; напротив, если ко всем хвалам, произнесенным другими, он сумел и от себя хоть что-нибудь прибавить, надо признать, что речь его блестяще удалась. Красота – то, чему открыто воздают такой почет небожители; но она и для смертных столь же божественна и в высшей мере желанна. Она по своей природе вносит строй и лад во все сущее. Наконец, она делает людей, красотой обладающих, предметом всеобщих домогательств, а к тем, кто лишен красоты, рождает ненависть и отвращает от них взоры как от недостойных. Кто обладает даром слова, достаточным, чтоб по заслугам восхвалить ее? Никто, конечно. А потому, раз красота нуждается для прославления ее в многочисленных хвалителях и так трудно воздать ей должное, не будет нисколько неуместным, если и мы решимся кое-что сказать о ней, хотя бы выступая с речью после Филона. Красота превыше и божественней всего, что есть на свете. …