– А ты звякни, если окажешься вдруг в Вашингтоне.

– Представить не могу, что мне может там понадобиться, но на всякий случай запомню. Счастливо, Сибилла, надеюсь все будет так, как ты захочешь.

«Так, как ты захочешь»…

Повесив трубку, Сибилла еще раздумывала об этом. Эндербай был все еще занят газетой. Они сидели в кабинете, отделанном деревянными панелями, производившем самое солидное впечатление. С одной стороны окна квартиры выходили на узкую ленту Потомака, на противоположном берегу которого переливались огни Вирджинии; с другой стороны простирались широкие бульвары Вашингтона с беломраморными домами. Для ньюйоркца это был непостижимо чистый город, всегда с чистым воздухом, с которым ничего не могли поделать ни транспорт, ни правительственная сутолока и наплыв карьеристов всех мастей, выглядывающих, чего бы урвать.

«Так, как ты захочешь»…

«Я не знаю, хочу ли я чего-нибудь…»

Она осваивала новое дело, перегружая себя работой и знаниями, как и всегда, когда ей нужно было изучить что-то новое, но она ненавидела этот бизнес и ненавидела Эндербая, втянувшего ее в создание кабельного телевидения, к которому она никогда не имела никакого отношения: годы она потратила на то, чтобы стать телевизионным профессионалом совсем другого рода. Он показал ей, как обращаться с основными системами, затем сделал ее заместителем руководителя сети, дав ей название «Трансляционная сеть Эндербая» – ТСЭ. «А ты станешь руководителем к концу года, – предупредил он. – Так что будь внимательнее».

ТСЭ была маленькой, большие трансляционные компании легко забивали ее.

– Но мы разрастемся, – пообещал Эндербай Сибилле, когда они обедали, сидя у очага в «Хижине» в Джорджтауне.

Они только что переехали в Вашингтон, и Сибилла начинала чувствовать, что она совершила ошибку. По крайней мере, в Нью-Йорке она знала, что нужно делать, и у них была мощная, процветающая станция. Здесь же у них был младенец, да еще и неизвестно было, выживет ли он.

– Кабель – это бомба, вот-вот готовая разорваться, – продолжал Эндербай, отмахиваясь от официанта. Время для заказов для него еще не приспело. – Из этого разрекламированного «золотого дна» вылупится великолепный птенец, он оперится и вырастет благодаря тому, кто объединит в своих программах то, что захватывает людей, это будут программы умные, веселые, может быть, с долей порнографии…

– Ты этого не сможешь сделать, – сказала Сибилла. – Ты же знаешь, на телевещании это запрещено.

– А на кабельном телевидении – позволено. Никто никому пока не объяснил, что может, а чего не может быть по кабелю. Он не охвачен правилами на все сто процентов. Как тебе нравится? Мне нравится, – он огляделся. – Нам нужно выпить.

– Ты же послал официанта.

Он вытянул царским жестом руку и заказал бутылку «Монтраше».

– Вот как все это будет. Канал, вроде ТСЭ, будет покупать программы у независимых продюсеров, или даже мы сами сможем готовить их на собственных студнях. Мы скупим множество таких студий, всякие там маленькие компании, которые могут готовить часовые, получасовые программы, очень дешевые. Сами сделаем программу новостей, зачем нам покупать их? Итак, будем покупать или сами ставить программы; будем продавать время для рекламы и напихаем ее до отказа в каждую передачу; потом сцепим их вместе и запустим программу на целый день – развлекаловка, мыльные оперы и всякое такое. Будем продавать это владельцам кабельного телевидения. Сколько они нам заплатят? Ну уж не меньше пары баксов за каждого своего абонента. Улавливаешь?

Сибилла наблюдала, как официант наполняет ее бокал. Она кивнула.

– Владельцы такого телевидения тянут провода – ну, или кабель, как хочешь, – в дома и квартиры, повсюду по стране, и показывают тем, кто к ним подключился, свои программы. А абоненты платят им ежемесячную плату. Все очень просто.

– То есть все, что от тебя требуется, это сляпать несколько передач, а уж владельцы кабельного телевидения обмозолят кулаки об твою дверь, чтобы купить у тебя программу?

Он метнул на нее острый взгляд.

– Нечего смеяться, детка, это дельце принесет тебе немало деньжат.

– Каким это образом?

– Черт, да ты не слушала! Я же сказал тебе: это клевый бизнес. Хочешь услышать мои предсказания? Вот, пожалуйста. Если у тебя дело пойдет так же хорошо, как и в Нью-Йорке, примерно двадцать пять – тридцать миллионов зрителей раскупят у владельцев кабельного телевидения пакеты программ с нашей центральной станции. И если владельцы кабельных установок будут платить нам от двух до трех баксов за каждого зрителя, то это от пятидесяти до девяноста миллионов в год. Ну, тут еще доходец от рекламодателей, минус кое-какие расходы, итого можно ожидать кругленькую сумму в десять-пятнадцать процентов годовых.

Глаза у Сибиллы сузились в щелочку, и она застыла на своем стуле. Он говорил по меньшей мере об одиннадцати миллионах долларов в год.

– Насколько можно верить этим вычислениям?

– Можно верить, раз я закупил все это у Дурхэмса.

Она поигрывала своим бокалом.

– А что ты имел в виду, говоря: если дело пойдет так же хорошо, как в Нью-Йорке?

– Ты отлично знаешь, что я имел в виду. Ты станешь руководителем, или президентом, директором, шефом – как тебе больше нравится. Я буду наблюдать, стоя за твоим плечом, и говорить с теми с кем нужно говорить, но в мои годы уже не сидят в окопах.

Она глядела мимо него на полыхающие в камине языки пламени. Деньги… громадная аудитория по всей стране… муж предоставляет ей заниматься всем этим одной – как все чаще в последние дни оставляет ее одну в постели. Почему бы ей не чувствовать себя счастливой?

Потому что пережитое в Нью-Йорке унижение висело над ней, как черное облако, все закрывая собой, и в последние месяцы стало только хуже, как будто далекое прошлое, бывшее только в ее памяти, было живее, чем действительность.

– Сиб? Где ты витаешь? Вернись.

Она выпрямилась.

– Разумеется, тебе незачем сидеть в окопах. Я все возьму в свои руки. Так в чем же дело? Только в том, чтобы сделать нормальную программу?

– Это самое сложное. Потом нужно найти каналы вещания. Эти владельцы кабельного телевидения – узколобые ноющие наполеоны-недоноски – решают, что должно идти на каком канале, и вечно норовят запихнуть тебя на тридцатый канал, а то и повыше. На жаргоне это называется Сибирью – никому не хочется туда попасть. Зрители сидят себе в уютных креслах и нажимают кнопки дистанционного управления, и можно держать пари, что с девяносто девятой они не начинают никогда, они начинают откуда-то снизу и двигаются наверх, и почти всегда они останавливаются на чем-то, не добираясь и до пятнадцатого канала. Так что, если мы окажемся выше, кто станет нас смотреть?

– Значит, надо купить канал пониже.

Он хмыкнул.

– Малышка Сиб, ты всегда попадаешь не в бровь, а в глаз. Официально считается, что эти каналы не продаются, но я попробую, может быть, мы и сможем заполучить что-то стоящее. Какое число тебе больше нравится?

– Двенадцать.

– Почему?

– Потому что телезритель редко быстро прекращает свои поиски – думает, что может пропустить что-нибудь интересное. Но если он просмотрит каналы от второго до двенадцатого и ему что-то понравится, он на этом остановится.

– Звучит убедительно. Давай же закажем, наконец, что-нибудь, черт побери, я проголодался.

С этого вечера Сибилла взялась за дело. Теперь ее блокноты снова были наполнены записями того, что она узнала и выучила на работе, ее впечатлениями и мыслями. Она работала с раннего утра до самой полночи, а то и дольше, планируя время вместе с Эндербаем, у него или у нее в офисе. Они вместе ужинали в ресторане, и потом он шел домой, а она возвращалась на работу. Частенько он уже спал, когда она возвращалась домой. Если, приходя, она видела свет и знала, что это он ее дожидается, она заходила к нему, слишком уставшая для чего-то, кроме легкого прикосновения губами к его лбу, и затем исчезала у себя в спальне.