Осталось этим только воспользоваться.

- Мы поможем, как и обещали, - внезапно севшим голосом разорвал сгустившуюся тишину Владыка. - Клянусь, для него будет сделано все, что возможно. Я лишь хотел сказать, что этого может быть недостаточно, Тир. Поверь, только это.

Юноша пристально взглянул снова, но эльф не стал вилять. Смотрел непривычно прямо и открыто, хотя за прошедшие века чуть не забыл, как это делается. Разучился доверять кому бы то ни было сам и просто не умел завоевывать чужое доверие: раньше это казалось лишним. Зачем, когда отлично срабатывал язык силы и принуждения? Но сейчас, рядом с нежданно обретенным наследником он почему-то не смог сделать того, что собирался. Не сумел ударить. Не рискнул разбить его юное сердце и передумал поступать так, как того требовал долг.

Может, это стремительно подбирающаяся смерть сказалась? Может, он слишком размяк, устав от бесконечного ожидания этой холодной гостьи? Может, просто давно не спал и измучился никогда не знаемой бессонницей? Или просто постарел в одночасье на многие десятилетия? Быть может, наконец, тяжелая поступь веков отразилась на его истосковавшемся по свободе разуме, одним движением сломив былую железную волю?

Кто знает…

Однако сегодня, глядя в искаженное болью лицо молодого эльфа, эхом повторяя за ним горькие слова, едва не ставшие правдой, вспоминая испуганное лицо маленькой Милле и ее искреннюю тревогу за какого-то жалкого смертного, хотя ей бы стоило беспокоиться о том, что Темный Лес вскоре останется без хозяина… Владыка Темного Леса вдруг второй раз в своей долгой жизни усомнился в себе и задумался.

А так ли он жил эту тысячу лет? Что сумел сделать за долгие века правления народом эльфов? Кто вспомнит о нем через какое-то время? И что вообще от него останется в этой странной жизни? Дети? Смешно. Один от него давно отказался и еще неизвестно, простит ли хотя бы после смерти. Второго уже нет в живых, но, если честно, в последние два десятилетия бесконечных размышлений Владыка пришел к парадоксальному выводу, что именно ему не рискнул бы передать всю полноту власти. Тогда что? Великие деяния? Завоевания? Чудеса дипломатии? Да какие уж тут деяния! Ни одной войны, конечно, он не допустил, но и ни одного мира не добился: Светлые по-прежнему держатся обособленно, гномы все так же воротят от Перворожденных носы, люди мудро стараются держаться подальше. Ни единой попытки примирения не было сделано, хотя вежливые заверения в дружбе слались в чужие владения регулярно. Но Владыка прекрасно понимал, что это - лишь пустые слова, а неизменная осторожность смертных при встречах вызвана отнюдь не уважением. И уже даже не страхом: незачем бояться беззубого льва, потерявшего свое главное оружие. Но и лев тоже не станет смотреть на осторожно предложенную ими косулю - гордый лесной владыка предпочтет скорее умереть, чем примет помощь от презренных чужаков. И, кажется, уже понятно, кто стал тем глупым львом.

Тогда, может, он что-то построил? Сберег? Исправил? Сделал хоть одно дело, которым можно было бы гордиться? Нет. На самом деле, ни-че-го не изменилось за это тысячелетие. Абсолютно ничего, словно его и не было. Он, к своему стыду, не сумел сохранить даже то, что еще оставалось - родного сына умудрился безвозвратно потерять, а другого научил себя ненавидеть и вынудил отречься. Теперь же поздно что-либо менять. Все, время ушло, и ничего не вернуть обратно. Тех, кто погиб, не оживить. Тех, кто далеко, уже не приблизить снова. Украденное доверие не сделаешь настоящим, а фальшивые признания никогда не станут правдой.

Однако еще не все потеряно. У него еще остался крохотный шанс все исправить. Один единственный шанс, которого он совсем не думал дождаться - вот он, стоит напротив и отчаянно пытается выглядеть сильным, хотя сердце рвется от боли и мечется в сомнениях. Совсем еще молодой, неготовый к предложенной ему роли, но удивительно чистый и неиспорченный. Настоящий горный родник посреди смертоносной пустыни бесконечной горечи, тоски и предательства. Единственная отдушина в окружившем его беспросветном отчаянии и мраке. Бесценное сокровище, которое нельзя просто взять и разрушить. Нельзя причинить ему боль. Невозможно предать это едва установившееся доверие. Нет. Больше не стану.

Тир тихо вздохнул и повторил:

- Спасибо.

И мудрый Владыка эльфов снова почувствовал себя неуютно, будто этот необычный мальчик внезапно прочел его смятенные мысли. Но одновременно с этим к нему вдруг пришло, наконец, твердое решение.

- Идем, Тир, - сказал Тирриниэль, со странным облегчением встречая конец своих долгих колебаний. - У меня не так много времени, которое я смогу тебе уделить: неделя, может быть, две или три. Нам придется хорошо поработать, чтобы ты усвоил основные принципы нашей магии и научился сдерживать свой Огонь. За друга не волнуйся - он останется здесь столько, столько потребуется. Если у нас ничего не получится, ты и Милле будете вольны покинуть Лес в любое время. Если он справится - тоже: я поклялся. Но если вдруг вы пожелаете задержаться сверх этого, я приму вас так же, как сейчас. И в любом случае, как бы ни сложились обстоятельства, мой Дом всегда будет открыт для вас. Здесь ты найдешь помощь, защиту и кров. На столько времени, насколько пожелаешь сам. Запомни это.

Юный маг непонимающе вскинул голову, но Владыка не стал ничего добавлять, а быстро направился в сторону Священной Рощи, опасаясь потратить впустую каждый драгоценный час своей короткой жизни. Теперь у него не было права на ошибку. Он выбрал. А значит, должен будет сделать все, чтобы этот удивительный мальчик выжил в грядущих интригах и сумел удержать в своих руках тяжкое бремя власти. Или хотя бы обуздал тлеющий в глубине его сердца древний Огонь. Но малыш справится. Он должен справиться, потому что прямому потомку Изиара никак нельзя сдаваться на волю двуличной и переменчивой судьбы. Да, я сам почти умер. Да, уже одной ногой стою по ту сторону жизни, но еще есть время побороться. Есть силы, чтобы сопротивляться неминуемому, как есть для этого несколько бесконечно долгих дней и смутная надежда, что все усилия не будут напрасными.

Оставшись одна, Мелисса некоторое время сидела на берегу озера, раздумывая над тем, стоит ли ей обидеться на Тира за недавний обман или же нет. Но потом все-таки решила, что обижаться глупо, и слегка посветлела: ведь он не хотел причинить ей боль и сам признался, что сожалеет. Он совсем неплохой, хоть и Темный, только упрямый очень и немного вспыльчивый. Но это не страшно, потому что он, в отличие от многих, умеет искренне любить, быть преданным братом, сыном и верным другом.

Девушка привычно подтянула ноги к груди и, обхватив руками колени, тихонько запела знакомую с детства колыбельную, которую так часто напевала ей мама. Совсем негромко, для себя. Но вскоре забылась и стала петь громче, бездумно ероша пальчиками густую траву и восхищаясь ее поразительной мягкостью. В какой-то момент ладошки несильно кольнуло, но она не обратила внимания - была слишком поглощена собой и любованием прозрачной гладью лесного озера, в котором, как в зеркале, отражалось бескрайнее небо и редкие пушистые облака. Там же чуть подрагивал оранжевый круг жаркого солнца, пролетали крохотные точки птиц и мерно колыхались несколько белоснежных лилий, робко устроившихся в ласковых объятиях зеленых листьев.

Когда пальцы укололо сильнее, Мелисса удивленно обернулась и сперва не поняла, в чем дело. Но потом пошарила вокруг и неожиданно наткнулась на острый, торчащий из-под земли корешок, который не заметила прежде. Маленький, узловатый и очень-очень тонкий, он скорее напоминал вылупившегося из яйца змееныша. Но неуверенно коснувшись твердой, как камень, коры, девушка быстро поняла, что ошиблась.

Она повертела головой, пытаясь понять, откуда на просторной лужайке вдруг взялся этот отросток, но быстро вспомнила, что у некоторых деревьев корни могут достигать многих и многих саженей, способны пробивать себе дорогу даже сквозь прочный камень, ловко цепляться за скалы и выживать там, где, казалось бы, ни способно существовать ничто живое. А потому ничего удивительного в том, что посреди широкой поляны к свету вдруг пробрался один из таких корешков, не было.