— В чем дело, джентльмены? — спросил он, с удивлением оглядывая отпрянувших от новичка подростков. Мальчишки были взъерошены, как воробьи после драки. — Они что, били тебя? — обратился он к Ивану.

— Извините, мистер Джонатан, — произнес тот, отряхивая порванную одежду. — Мы просто играли!

Джон вместе с приятелями бочком выскользнул из туалета. Воспитателю Иван о конфликте не рассказал, хотя тот и пытался у него выведать подробности состоявшегося знакомства с компанией Джона. Может быть, в Америке и Англии доносительство друг на друга обычное явление, это их проблема, но в России стукач — презренный человек. Так говорил папа. Потому Иван и не заложил новых знакомых.

Однако Джон и его компания восприняли молчание Белова по-своему. Они решили, что это «молчание ягнят», будто им так удалось запугать новичка, что он просто не смеет на них пожаловаться, и продолжали задираться. То в коридоре ножку подставят, то толкнут, то обидное вслед Ивану скажут. В конце концов, после очередного выпада Джона Иван не выдержал.

— Ну, ты, сэр! — сказал он ему, вкладывая в слово «сэр» всю имеющуюся у него в запасе иронию и по-русски добавил: — Хренов. Если ты такой крутой, то давай встретимся один на один и поговорим. Или боишься?

Разговор происходил в присутствии нескольких девчонок, пришедших навестить своих родственников, перед ними, собственно говоря, и рисовался Джон, задирая Белова. Подростку ничего не оставалось делать, как принять вызов Ивана.

— Это я-то боюсь? — со змеиной улыбочкой прошипел большеголовый. — Я с большим удовольствием встречусь с тобой и отверну тебе голову..

— Если я тебе позволю. Это я тебе тыкву откручу! — не остался в долгу Белов. — Чтобы не мешала тебе в двери проходить.

Это намек, вернее, прямое указание на непропорционально большую голову, окончательно вывел из себя Джона. Он дернулся было в сторону Ивана, но дружки его остановили.

— Остынь, Джонни! Не будешь же ты с ним драться перед окнами директорского кабинета.

Драться договорились на следующий день после занятий за территорией школы в парке.

Вечером одноклассник и сосед Вани по комнате, трусоватый очкарик Вильям, завел с Беловым разговор по поводу назначенного на завтра поединка. Слух о том, что русский будет драться с задирой Джоном уже дошел до его ушей. Поскольку они приятельствовали, Билли искренне переживал за своего непутевого однокашника.

— Вот что, Айвен, — сказал он блеющим голосом, — лучше откажись от дуэли.

— Это еще почему? — лежавший на кровати лицом к стене Иван повернулся к соседу.

— Джонни тебя изобьет, — удивляясь непонятливости соседа, сказал Вильям. — Ты же оскорбил его при девчонках. Над ним смеются теперь. А он обид не прощает.

Иван в свою очередь сам искренне удивился тупости Вильяма: ведь кроме боли, надо бояться стыда. Причем стыда в первую очередь, а боли в последнюю.

— Так ты предлагаешь мне встать перед Джоном на колени и попросить у него прощения?

— На коленях, конечно, не обязательно, — рассудительно произнес приятель Ивана. — Но извиниться можно. Может, Джонни простит тебя, и вы подружитесь.

Иван снисходительно посмотрел на соседа по комнате. Нет, не понимает парень простых вещей.

— Но это же трусостью называется, — произнес Иван.

— Пусть так, — охотно признал Вильям. — Зато проблем не будет. Тебе не драться нужно, а учиться. Вот что главное. Мы же с тобой музыканты, — Вильям тоже учился музыке, но по классу фортепьяно.

Белов отрицательно покачал головой.

— Нет, Вильям, прощения просить я не буду. Я же себя потом уважать перестану.

Он повернулся к стенке и накрылся с головой одеялом…

На следующий день в назначенное для дуэли время Иван пришел в лес, начинавшийся сразу за оградой интерната. Желающих посмотреть на то, как Джон отвернет голову русскому, собралось человек пятнадцать. Были среди них ребята немногим старше Ивана, были и младше. Джон стоял в стороне в окружении своих приятелей и вызывающе улыбался.

Белов остановился на крохотной полянке и стал ожидать дальнейшего развития событий. А Джон драться не торопился. Он громко разговаривал о пустяках с приятелями, бросая в сторону Ивана свирепые взгляды. Наконец, кто-то из ребят постарше крикнул:

— Ну, что, Джонни, хватит время тянуть, а то воспитатели могут прийти.

— Давай, давай, Джонни! — сразу с нескольких сторон раздались подбадривающие парня голоса. — Поучи этого русского правилам хорошего тона.

Иван был в стане врагов. Он понимал, что за него никто не вступится, даже если его будут убивать. Однако о том, чтобы попросить прощения или убежать, не помышлял. Он стоял, стиснув зубы и сжав кулаки, настроившись только на победу.

Наконец, Джон отделился от своей компании, подошел ближе и остановился перед Иваном с вызывающим видом.

— Ну, что? Не хочешь попросить прощения? — спросил он срывающимся от напряжения голосом.

— За что, за Сталина? А может, еще за Кальвина попросить? Или оккупацию Европы? Не дождешься. Ты мне еще за расстрел пленных сипаев ответишь, колонизатор.

Иван первым не бил, ждал, когда нападет противник. А Джон все не нападал. Он стоял, покачиваясь взад вперед, с кулаками наперевес, будто прицеливаясь, куда ударить, но не бил. И тут Иван понял: он же трусит! Отчаянно трусит! Джон, тот самый Джон, который давно уже терроризирует его — ноль, полнейший ноль без своих дружков-приятелей, а все его крутые замашки — обычные понты слабого, неуверенного в себе человека, вынужденного доказывать себе и окружающим, какая он значительная личность.

— Бей, Джонни! — истошно заорал сзади какой-то парень.

Джону совсем не хотелось драться. Он с удовольствием сейчас развернулся бы и убежал прочь, и только осознание того, что в этом случае он навсегда утратит уважение товарищей, удерживало его на месте.

И вот от отчаяния парень выбросил вперед руку. Иван увернулся. Джон ударил еще и еще, попадая в пустоту. Снова бросился вперед, бестолково размахивая руками. Драться он толком не умел. В отличие от Ивана, который, будучи беспризорником, прошел хорошую школу выживания.

Джон снова ринулся на Белова, надеясь на свое преимущество в весе. Попал кулаком раз, другой. Иван пошел в лобовую атаку. Он уперся в противника вытянутыми руками и, как боец сумо, попер на него, изо всех сил толкая его назад. Напор был столь силен, что тот попятился, зацепился ногой за сук и рухнул на спину. Иван упал на неприятеля сверху.

Джон, хотя и с трудом, но все-таки скинул его с себя. Сопя и рыча, парни стали кататься по земле, силясь подмять под себя друг друга.

Несмотря на субтильное телосложение, Иван оказался сильнее. Он в очередной раз оказался сверху и что было силы принялся молотить Джона кулаками. В конце концов, тот не выдержал и запросил пощады.

Этого, было достаточно. Иван встал, отряхнул брюки и под одобрительные взгляды присутствующих пошел прочь…

Как в воду глядел Вильям, когда говорил, что музыкантам не следует драться. В поединке Иван повредил палец, причем так неудачно, что не смог играть на скрипке несколько дней, за что получил от преподавателя нарекание. Пару дней спустя Иван подошел к тренеру по восточным единоборствам и попросил позаниматься с ним.

— Только я вас попрошу… — сказал он, слегка смущаясь. — Можете ли вы обучать меня таким приемам, в которых не нужно наносить удары кулаками и кистями рук?

Взглянув на длинные нервные пальцы музыканта, тренер все понял.

— Что ж, приходи завтра, — сказал он с усмешкой. — Советую тебе заняться айки-до.

И попробуем с тобой освоить технику нанесения локтевых ударов. Но только боец, желающий овладеть такой техникой, должен быть смелым и настырным. К противнику нужно близко подходить, вплотную.

— Я согласен на все, — твердо пообещал Белов.

Так наряду с музыкой у Ивана появилось еще одно увлечение — восточные единоборства.

Но трения случались у Ивана не только с однокашниками, но и с учителями. Нет, он не был хулиганом, просто у него был отцовский характер — непокорный, гордый, независимый, сильный, и, когда это требовалось для самоутверждения, он его проявлял.