— Даву, — невольно поправил я собеседника.

— Даву, так Даву, — согласился он и продолжил: — Я потребовал препроводить меня к французскому императору. Даву же ответил, что не знает, где искать императора. Однако же вроде как отправили посыльного к Наполеону. Четыре дня держали меня в неизвестности, я было подумал, что французы взяли меня в плен, выразил негодование…

— Французы никогда бы не нарушили дипломатической неприкосновенности, — вставил граф Румянцев.

— Действительно, — кивнул Александр Дмитриевич, — Давуст… Даву объяснил, что Наполеон целыми днями разъезжает по позициям, и они решительно не знают, куда направить меня, чтобы я застал его. Наконец меня сажают в карету, везут под конвоем в Вильно, и — каково же было мое изумление! — Наполеон принимает меня ровно в том кабинете, из которого неделю назад на встречу с французским императором отправил меня наш государь.

Министр полиции умолк и вперил в меня жадный взгляд, ожидая, что я выражу изумление или еще какое-ни- будь чувство. Но на меня его история не произвела особого впечатления. Тем более что в Лондоне об этом происшествии стало известно еще до того, как Александр Дмитриевич покинул приемную корсиканского недомерка.

— Случай и впрямь курьезный, — промолвил я ровным голосом.

— Александр Дмитриевич скромничает, — вмешался граф Румянцев. — Знаете, что он ответил, когда Наполеон спросил, как добраться до Москвы?

И об этом давно было известно в Лондоне, но я хотел доставить удовольствие Николаю Петровичу и изобразил неведение.

— Так вот, — продолжил граф Румянцев. — Александр Дмитриевич ответил, что есть одна дорога — через Полтаву.

Николай Петрович разразился болезненным смехом, а польщенный Балашов потупил взор.

— Право, я восхищен! Ваш ответ непременно войдет в историю! — воскликнул я.

Министр нахмурился и сказал:

— Шутки шутками, а мои потуги, к сожалению, оказались неудачными. Ну да бог с ним. Так что скажете, милостивый государь?

— Уверен, ваше высокопревосходительство, что мои успехи на полицейском поприще окажутся намного хуже ваших на поприще дипломатическом.

— Эк вы завернули! — крякнул министр полиции. — Настоящий дипломат! Не скромничайте, граф. Факты говорят об обратном. Помнится, десять лет назад в деле о строительстве акведука вы в одиночку проделали работу за все министерство внутренних дел вместе взятое. А за год до того оказались напрасными все мои усилия по укреплению обороны Прибалтики. Вашими стараниями английская эскадра так и не достигла наших берегов.

— Да уж какие там мои заслуги, ваше высокопревосходительство! Все это было дело случая! — возразил я.

— Не скромничайте, Андрей Васильевич, не скромничайте! — поддержал министра граф Румянцев. — Случай предоставляется каждому, а умеет воспользоваться оным только достойный.

«Не нахожу для себя достойной службу в полиции», — хотел сказать я, но конечно же не сказал.

— Уж не обессудьте, Николай Петрович, — промолвил я. — А только решение мое твердое: я намерен просить перевода в действующую армию.

— У вас появится возможность лично заняться поимкой убийцы, проникшего в ваш дом, — сказал Балашов.

— Я бы предпочел, чтобы его изловило ваше ведомство, — ответил я.

Николай Петрович поднял руку, как бы предостерегая меня от поспешного решения, и промолвил:

— Андрей Васильевич, Андрей Васильевич, не торопитесь с ответом. Я понимаю ваши чувства. Русская армия отступает, в такое время кажется, что сидишь сложа руки, а нужно быть на переднем фланге. Но со дня на день произойдут перемены. Только что состоялся совет, мы участвовали в нем, и я, и Александр Дмитриевич. — Граф Румянцев взглянул на Балашова. — Решено сменить главнокомандующего. Тактика Барклая никуда не годится, отступать далее некуда.

— И кто же?.. — я не закончил вопрос.

— На смену ему назначен Михаил Илларионович Кутузов. Весь русский народ за Кутузова, и государь согласился. В ближайшие дни мы погоним врага поганой метлой.

Я разделял мысли Николая Петровича и не сомневался в том, что вот-вот наступит перелом в ходе войны. И все же в душе оставалась тревога. Как вытекало из перехваченного нами сообщения, о котором я намеревался доложить лично его величеству, Наполеон был уверен в победе. Французский император полагал, что уже в сентябре займет Москву. А он, по моему убеждению, был хоть и безумцем, но не глупцом.

— Подумайте, — повторил граф Румянцев. — Время у вас есть. Мы отправляемся в Або. И вы будете участвовать в переговорах со шведским кронпринцем Бернадотом…

— Но… — попытался возразить я.

Канцлер жестом остановил меня и продолжил:

— Пока не завершится встреча в Або, и речи не может быть о вашем переводе. В переговорах участвуют англичане. Мы должны подписать наконец русско-шведский союзный договор! Бьемся над ним с начала года. Ваша помощь как представителя лондонской миссии незаменима. А по возвращении из Або будем решать. Государь сейчас крайне занят. Вряд ли он сможет принять вас до отъезда, — скорее всего, он удостоит вас аудиенции на пути в Великое княжество Финляндское. И к тому же, — собеседник с сожалением вздохнул, — с недавних пор удостоиться аудиенции у его величества стало возможным только после аудиенции у графа Аракчеева.

Я испытывал досаду, но в душе понимал, что граф Румянцев прав. Лондон принимает самое действенное участие в переговорах со Швецией. Британский кабинет выделил миллион фунтов стерлингов на то, чтобы наследный принц Жан Батист Бернадот стал сговорчивее, подписал договор с Россией и предпринял дополнительные шаги, которые развязали бы руки российскому императору на северо-западном направлении. Я хотел поскорее попасть в армию, но в такой ситуации спорить с государственным канцлером было бы ребячеством. Перевод на военную службу откладывался до окончания переговоров со шведским кронпринцем.

Но одна мысль огорчала меня. Мои донесения требовали немедленных действий. Если император удостоит меня аудиенции только на пути в столицу Великого княжества Финляндского, значит, меры будут предприняты лишь по возвращении. А вопрос был из числа таковых, когда промедление смерти подобно.

Что было делать? Доверить сведения кому-то из высших сановников? Но кому? Что, если по случайности я откроюсь именно тому, кто недостоин доверия? Я хотел доложить лично его величеству, а уже он, государь император, пусть решает, кому препоручить следствие.

А тут еще Аракчеев! Я знал, что он сделает все, чтобы я не попал на прием к государю императору!

Глава 2

Уверенный, что граф Аракчеев ни за что не допустит меня до его величества, я уже подумывал о том, чтобы навестить княжну Нарышкину и через нее добиться высочайшей аудиенции.

Однако в предположениях своих государственный канцлер ошибся: государь принял меня на следующий же день. Война ничуть не изменила его манеры держаться. На губах блуждала несколько застенчивая, даже смущенная улыбка, но при этом он выглядел величественно, как и должно повелителю великой империи.

Наш разговор проходил с глазу на глаз. Государь пригласил меня в кабинет и приказал адъютанту принести нам кофия.

— Рассказывайте, Андрей Васильевич, рассказывайте по порядку. — Александр Павлович улыбнулся. — Во-первых, что у вас случилось вчера?

— Посыльный, ваше величество, явился от генерала Вилсона, и пока камердинер докладывал, неизвестный проник в дом и убил посланника. Думаю, несчастный мог что-то добавить к некоторым имеющимся у меня сведениям.

— А что же полиция? — спросил Александр Павлович.

— Расследование ведется. Но пока, насколько мне известно, результатов нет. Ни имени убитого господина, ни где он проживал, — пока ничего неизвестно.

— Что ж, жаль человека, но расследование — дело времени. Думаю, в ведомстве Вязмитинова догадаются послать запрос Вилсону, и тот прольет свет на случившееся. А теперь, граф, слушаю вас внимательнейшим образом. — Государь чуть-чуть наклонился в мою сторону.