— Небольшой тряпичный мяч. Я даже не знаю, где она его взяла.

Аврора вновь улыбнулась, но вскоре лицо девушки посуровело.

— Я не могу понять, почему капитан никогда не опровергал обвинение в убийстве дракона, — задумчиво проговорила она.

Розальба надолго задумалась перед тем, как что-то ответить. Она не сомневалась в своей правоте, но пыталась понять, действительно ли это интересовало Аврору или же она просто в кои-то веки хотела подарить королеве ощущение, что та понимает что-то лучше самой принцессы. Решив, что, в конце концов, все это неважно, Розальба ответила:

— Потому что настоящий командир берет на себя ответственность за своих людей. По его решению солдаты будут жить или отправятся на смерть. А если он берет на себя ответственность за их жизнь или смерть, то он должен также брать на себя ответственность за их действия и их ошибки. И должен быть готов платить за них.

Аврора кивнула. Впервые в жизни Розальбу вдруг переполнило чувство нежности к ней. Она представила себе Аврору девочкой, наделенной мужеством и умом, но разрывающейся между привязанностью и презрением к собственному отцу, жестокому безумцу, и, кроме этого, таящей глубоко в сердце любовь к юному капитану.

— Помимо освобождения рисовых полей, Варилу необходимо справиться с орками, которые могут напасть на равнину с востока, а затем нужно организовать укрепление и защиту границ. Никогда больше орки не застанут нас врасплох! В Далигаре сейчас достаточно спокойно. Я буду рада, если вы немедленно отправитесь в Варил и возьмете с собой всех добровольцев, которые пожелают за вами последовать. Наемники Ранкстрайла, оставшиеся еще в Далигаре, наверняка обрадуются этой возможности. Я обеспечу им тройную оплату. Торговцы наполнили нашу казну золотом в обмен на защиту от орков — настало время воспользоваться этими деньгами. Я знаю, что солдаты капитана сражаются не за деньги, но считаю справедливым, что тот, кто сражается, должен получать за это подобающее вознаграждение. А деньги солдатам нужны: они обзаводятся семьями. И все же не желают оставлять своего капитана. Они пойдут за вами. Отправляйтесь немедленно, тогда вы прибудете в Варил еще до наступления ночи. Судя по всему, завтра капитан Ранкстрайл пойдет в атаку, чтобы освободить рисовые поля, и пятьдесят воинов будут для него немалой помощью. В настоящий момент все мы должны думать о том, как укрепить Варил, наш аванпост.

Глаза Авроры еще раз осветились улыбкой, но вскоре привычная невозмутимость вновь овладела ее лицом.

— Слушаюсь, госпожа, — с легким поклоном ответила она.

— Я еще не поблагодарила вас за то, что вы спасли мою жизнь, — добавила Розальба, прощаясь, — за то, что вы больше, чем однажды, спасли мою жизнь. Я еще не поблагодарила вас за вашу преданность, за вашу несокрушимую веру в нашу невероятную победу, в которую порой не верила даже я сама. Я еще не поблагодарила вас за нежность, которую вы дарите моей дочери: судя по тому, какой радостью загораются ее глаза при встрече с вами, ваша нежность осветила ее жизнь, — медленно произнесла королева, вначале с трудом, но с каждым мгновением все легче выговаривая слова. — Ненависть к вашему отцу ослепила меня, и я была жестока и несправедлива по отношению к вам. Я еще не поблагодарила вас за то, что вы обратились ко мне со словами «моя госпожа»: вы были первой, кто произнес их, и как минимум дважды это придало мне авторитета в таких ситуациях, когда его недостаток грозил мне смертью. Я никогда не смогла бы победить, если бы рядом не было вас. Без вас меня ждала бы неминуемая гибель, и детей Последнего Эльфа тоже. Без вас на месте Далигара остались бы лишь развалины, грязь и обглоданные собаками кости. Своим мужеством вы не раз спасли жизнь мне и моим детям, покинув безопасное укрытие, где вам ничто не угрожало, и вернувшись в Далигар, чтобы умереть вместе с нами. Я прошу у вас проще…

— Это вы спасли мою жизнь, — перебила ее Аврора, — в первый раз, когда мы с вами встретились. Вы помните? Я сидела в паланкине, а вы были закованы в цепи, в лохмотьях, в крови и синяках. Все мы, жители Далигара, и я первая, преклоняли голову перед моим отцом. Вы — нет, вы сражались. При виде вас я поняла, что сражаться против несправедливости — это личный выбор каждого, и увидела, что это возможно. Каждый раз, когда страх и уныние становились больше, чем стены комнат, в которых меня закрывали, я вспоминала вас, ваше лицо, покрытое грязью и запекшейся кровью, ваши глаза, которые, в отличие от моих, не опускались ни перед кем. Мысль о том, что можно самому решить, опускать глаза или нет, — вы меня понимаете? — никогда не приходила мне в голову. Если вы сражались, значит, я тоже могла сражаться. После смерти моей матери вы стали одним из двух огоньков, освещавших мрак моей юности. Я понимаю, что любил в вас ваш супруг — ваше мужество, вашу веру и, с вашего позволения, госпожа, вашу жестокость. Нравится нам это или нет, но из этих компонентов и складывается то особенное мужество людей, что позволяет им каждый раз подниматься на ноги и не сдаваться ни перед чем.

Аврора перевела дыхание, и смущенная улыбка осветила ее лицо.

— Госпожа… Арньоло… Мы с церемониймейстером собрали его… останки и похоронили их на кладбище Далигара.

Розальба посмотрела ей в глаза. При имени Арньоло воспоминание о смерти Йорша пронзило болью все ее тело, словно глубокий ожог, с которого сорвали корку. Несколько мгновений она не могла сказать ни слова. Королева молча стояла перед Авророй и не отрывала взгляда от ее глаз. Когда к ней снова вернулся дар речи, Розальба спокойным и бесцветным голосом поблагодарила Аврору за то, что та взяла на себя это задание, как благодарят за какие-то мелкие услуги: как если бы она развесила белье или полила герань. У Арньоло тоже была своя история.

— Я хочу вручить и вам часть моей цепи, — сказала Розальба, снимая с шеи символ городской власти и отсоединяя одно из звеньев. Она уже неплохо набила в этом руку. — Если я укорочу ее еще немного, то цепь станет браслетом, но одну пластинку я могу себе позволить, и я желаю, чтобы она принадлежала вам. Это залог моей дружбы — вы всегда можете на нее рассчитывать.

— С огромной радостью, госпожа, с огромной радостью, — поблагодарила Аврора. — Я добавлю его к моей подвеске. Когда я была совсем еще ребенком, я всем сердцем желала иметь такое ожерелье, как… как вам сказать? Такое ожерелье, какое я ношу сейчас. И я очень рада иметь в числе подвесок залог вашей дружбы.

Аврора поклонилась и удалилась, гордая и прекрасная.

Розальба смотрела ей вслед. Впервые она не испытывала к ней ни зависти, ни злобы, лишь благодарность и нежность.

Она надолго задумалась. Вне всякого сомнения, вторым огоньком, освещавшим мрачную юность Авроры, был тот, кто подарил ей лук; впервые в жизни Розальба поняла, насколько страшна была темнота, в которой Аврора провела свое детство, заключенная в прекрасные одежды из серебряной парчи и с жемчужными заколками в волосах.

Розальба погрузилась в новые размышления: она думала о том, что, быть может, было совершенно очевидным, но никогда не приходило ей в голову, а сейчас захватило ее, словно открытие неизведанных земель. Она раздумывала над относительностью понятий победы и поражения: то, что она считала самым черным и убогим периодом своего существования, оказывается, стало лучом света в жизни другого. Еще она подумала — и это восхитило ее, словно она вдруг в одно мгновение выучила новый язык, — что иногда то, что мы читаем во взгляде других, является всего лишь призраком наших опасений. Вообразив презрение во взгляде Авроры, Роби на самом деле всегда видела в нем отражение собственного страха, что ее грубость, ее варварство могут отдалить от нее Йорша, и поэтому отвечала на этот взгляд глубокой ненавистью, которую сохраняла долгие годы наперекор всякому здравому смыслу.

Она — это она. Варварство людей и кровь орка дали ей жестокость и мужество, необходимые для спасения Далигара, своих детей и всего мира. Йорш и Аврора любили ее не вопреки тому, какой она была, а именно потому, что она такая.