Разговоры мужчин не особо отличались духовностью от пересудов женщин. Впрочем, если только масштабом и выбором вещей. Очень часто можно было услышать такие восклицания: «…А я вчера своей подарил…» или «…Моя намедни выклянчила…». И затем перечисление: «брюлики», золотую брошь, соболью шубку, норковое манто и т. д. и т. п. Запросы мужчин в значительной степени дешевле. Тут и золотые печатки, и заказные цепочки, а так же всякие удочки, часы, запонки… и другая «дребедень». Однако, всё, что касается тачек — это свято!
— …Народ?! — вдруг прорезал воздух громкий выговор сразу видно хорошо поддавшего человека, — да для меня лично этот сброд был всегда необходим-то только как движущая сила для начального толчка в собственной карьере. А потом он стал для меня костью в глотке — только обузой! И всё. Конечно, поначалу приходилось перед ним: сюсюкать, лялякать, фамильярничать, то есть нередко мурлыкать ему всякие дифирамбы, чирикать витиевато-красивые речи… Тупо доказывать ему свою безупречность. Наконец обещать ему неимоверные приятности. Ну а как же без этого-то?.. — говоривший это был человек: среднего роста мужчина, плотного телосложения (но не толстый) с красивым холёным лицом, брюнет, с голубыми выразительными глазами явно пользующийся широким интересом и популярностью у женщин. Он был молод и великолепен. Говорят: он семь лет занимался в карате. В большей степени подкупали в его внешности — видимо врождённые — чисто только наружные признаки культурного и крайне честного человека. Мало того внешность его как-то даже как будто исступлённо кричала — я, самый честный! — как в принципе у любого настоящего мошенника. Рядом с ним стояли тоже весьма респектабельные на вид персоны.
Один, выше среднего роста блондин, кареглазый джентльмен с толстенной шеей, на которой сверкала золотая цепь толщиной с палец взрослого человека. Мужчина обладал широкими плечами явно спортсмен-борец и очевидно в прекрасной спортивной форме. Облачённый на нём костюм великолепного пошива изумительно подчёркивал его стройную фигуру атлета. На левой руке обручальное кольцо, а на правой настоятельно «бросалась» издали в глаза неординарная, сразу видно сделанная искусным мастером на заказ — золотая печатка с мордой оскалившегося волка. Человек этот был на вид лет тридцати.
Другой не менее тех двоих оригинален, так же как и говоривший давеча «красавчик»: среднего роста, тоже брюнет, так же достаточно широкоплеч и так же в шикарном костюме. Как говорится снова полный набор всяких золотых побрякушек. Правда в отличие от тех двоих он явно был постарше их, что можно было заметить не только по слегка уже морщинистому лицу, но и по его на аккуратной причёске седине. Тем не менее, сразу видно он был убедительно так же в прекрасной физической форме. Особенно выделялись из общего фона его внешности — его серые и умные глаза.
Все они, судя по их поведению, друг друга очень хорошо знали и эта встреча, и этот разговор происходят явно не впервые. Кареглазый блондин, как ни пытался скрыть от проговорившего только что свою «яркую» тираду мужчины некоторую неприязнь особенно к его последним словам или даже скорее антипатию к нему самому — всё равно тот с лёгкостью разгадал это. Но, не показывая вида напротив, казалось бы, даже нарочно, словно ковыряя гвоздиком своей ядовитости его вероятную ранку души ехидно продолжал, даже несколько забавляясь этим начатую тему. Тут, несомненно, проблёскивали его некие садистские наклонности. Да и, по-видимому, он тоже никого и ничего не боялся и держался очень самоуверенно.
— Ну, вот ты, Волчара, скажи разве ты не хотел бы власти над людишками? Видеть ежедневно, как они перед тобой лебезят. Гнут перед тобой свои спинки — пытаясь всячески тебе угодить; норовят настоятельно сделать ежеминутно тебе приятное. Разве, ты, не наслаждался бы тем, что порой от тебя зависит то или иное обстоятельство для этого сброда? Вячеслав Сергеевич, да я не поверю просто тебе, если, ты, вдруг сейчас мне скажешь что тебе это по фигу!
Вячеслав Сергеевич молчал; ему абсолютно не хотелось сейчас разговаривать на такие темы; мысли его в большей степени в настоящий момент были озабочены другим. Невзирая на то что теперь он может позволить для матушки самые современнейшие дорогостоящие медицинские возможности, может предоставить любое каким бы дорогим оно не было лекарство — всё равно у него никак не получалось сделать так чтобы матушка окончательно выздоровела. Она наоборот — как назло — вдобавок к инфаркту недавно перенесла пусть и относительно лёгкий, но всё-таки инсульт. А говорят: второй инсульт смертелен.
Голубоглазый брюнет, которого многие тут почтительно величали Кириллом Антоновичем, повернулся к столу находящемуся у него за спиной и налил себе новую рюмку коньяка. Нарочито поддельно — даже рисовано! — вполоборота манерно обернувшись с хмельной и несколько язвительной ухмылочкой уже прекрасно зная заранее ответ явно строя из себя невероятно величественную персону спросил:
— Господа, может всё-таки по рюмашечке? — и не получив никакого ответа, которого собственно вовсе и не ждал — с лёгкостью дирижёра — лишь взмахнув рукой, опрокинул содержимое в свой холёный ротик. А затем, даже не поморщившись, с показушной манерностью взял аккуратно ухоженной кистью руки с обязательно оттопыренным мизинчиком бутерброд с чёрной икрой и так же вычурно пикантно принялся его поедать. Он прекрасно знал, что они не употребляют ни крепких, ни мало крепких алкогольных напитков вообще.
Смотря на него, Вячеславу Сергеевичу почему-то вдруг стало как-то намного гаже на душе; он не считал себя хорошим или плохим; он думал о себе как о таком, каким он и был, а сейчас он был по собственным рассуждениям — душегубом. Но он считал, что он — это всё-таки только он — а он же слыл бандитом и исполнял по сути своей — злодейскую роль и никаких красивых иллюзий у него по поводу себя никогда не возникало. Он твёрдо знал, что никогда не полезет во власть и считал, что это было бы с его стороны уж слишком омерзительно. И когда он смотрел на таких вот людей как этот Кирилл Антонович — зама главы администрации города — рисующихся частенько принародно добренькими, благородными и честненькими — ему становилось всегда как-то уж на редкость не по себе. Не то чтобы он боялся или как-то ещё опасался, что ли этих людей — просто с такими людьми он вообще не хотел иметь никаких общих дел. По сути — людей — не имеющих в принципе: ни родины, ни флага и считающих что родина там, где они повесят свою шляпу. А скорее может быть даже вообще не имеющих никаких принципов! Кроме, пожалуй, одного: самого себя и абсолютного достатка для себя. Что было самым диким! Таких людей как Кирилл Антонович, что в депутатских рядах, что в государственном аппарате среди так называемых «чинуш» — было подавляющее большинство.
Он видел в жизни всяких людей и всегда их по-своему оценивал. Вячеслав наблюдал мир глазами себя, когда он был мальчишкой и смотрел по телевизору мультфильм «Маугли», но воспринимая теперь это же, как нынешний сам, проводя лишь идентичную аналогию. В дебрях жизненного пути встречались ему и хитренькие трусливые шакалы, и благородные волки, мудрые Каа, могучие властолюбивые Шерханы и всякие другие персонажи.
А он опять не знает, что ему делать? Бывшей жене, хоть та по-прежнему его воспринимает достаточно холодно, да и они уже несколько лет как разведены (ладно! зато больше не ершится по поводу дочери — а это для него верх желаний) недавно подарил пусть немного подержанный, но всё-таки «Фольксваген». Нашёл через хороших знакомых пусть не особо денежную, но и совсем непыльную с перспективами работу. Нина не собиралась вроде бы искать нового мужа, а жила одной только дочерью. Про случайных мужчин она ему не рассказывала, а он никогда и не спрашивал. Дочку Вячеслав пристроил в самый лучший детский сад, но скоро она пойдёт в школу — и тут у него есть уже нужные «подкрутки». Так что у них-то — всё будет в полном ажуре. И хотя бы только это его успокаивало. Вот разве ж только что матушка?