Изменить стиль страницы

— Ладно, неважно, — сказал профессор, вновь оживляясь и возвращаясь к своей обычной шумной и насмешливой манере разговаривать. — Ничего не остается, как придержать свое врожденное любопытство, хотя, по правде сказать, я получил хороший щелчок по своему тщеславию. — Он на минутку задумался. — Да, это так: тщеславию. Тем не менее, если не возражаете, я кое — что куплю и обещаю, что сразу же после этого уйду. Стивенсон, дайте мне пачку лезвий для бритья — тех же, что обычно. И коробочку таблеток от кашля. Да, вот тех. О, и еще вот те… — Он двигался вдоль стойки, продолжая говорить с предельной серьезностью. — Надо будет сходить в «Бельгард». Во — первых, нужно помочь с устройством похорон, а потом не исключено, что Эммет пришел уже в сознание.

— Послушайте! — проговорил доктор Фелл. Сказано это было так неожиданно и резко, что все вздрогнули. Каждый испытывал странное ощущение, как будто кто — то вдруг сзади схватил его за плечо.

— У вас есть какая — то теория? — спросил с жадным интересом доктор.

— О! — воскликнул Инграм, наклонившись, чтобы показать на какой — то предмет под стеклом витрины. Затем он резко выпрямился. — Если бы и была, то тут не время и не место излагать ее, не так ли, доктор?

— Тем не менее…

— Тем не менее! Вы, доктор, человек разумный, полагаю, что вам можно довериться. — Сейчас профессор игнорировал Эллиота так же, как он отнесся бы к стоявшему в углу манекену из папье — маше. — Сегодня ночью я сказал инспектору и повторил это несколько раз всем, что они неверно подходят к делу, что не принимают во внимание единственный важный фактор. Я имею в виду, разумеется, движущий мотив. — Лицо Инграма покраснело от напряжения. — Я не собираюсь начинать сейчас дискуссию, а хочу лишь задать один вопрос: вы слыхали об одном из самых сильных, какие только известны психологам мотивов убийства, который можно было бы, пожалуй, назвать жаждой власти над человеческой жизнью?

— Черт!.. — вырвалось у Фелла.

— Что, что?

— Ничего, прошу прощения, — немного смущенно ответил доктор. — Не думал, что так быстро придется столкнутся с этим.

— Вы отрицаете эту возможность? Скажите, вы верите в то, что вчерашнее преступление и преступление в магазине миссис Терри совершены различными людьми?

Доктор Фелл нахмурился.

— Нет. Напротив, я почти убежден, что их совершил один и тот же человек.

— Отлично. Тогда где вы найдете другое связующее их звено? Какой может существовать другой правдоподобный мотив?

Громко звякнул кассовый аппарат. Получив покупку, профессор обернулся и посмотрел на Фелла так, словно обертка пакета навела его на новые мысли.

— Могу лишь повторить: это единственный мотив, подходящий к обоим преступлениям. Убийца ничего не выигрывал, убив бедного Френки Дейла и чуть не убив ребятишек Андерсона. Он ничего не выигрывал, убив Марка Чесни. Я имею в виду — материально. Все мы знаем, что как Марджори, так и Джо Чесни, получат по наследству крупные суммы. Убийца, однако, — глаза профессора расширились, — не выигрывает ничего. Однако, мне, пожалуй, лучше перестать болтать и отвлекать вас от ваших важных дел. До свидания, доктор Фелл. До свидания, Стивенсон. До свидания.

Выходя, он не плотно притворил дверь. Запах сырого, свежего воздуха и мокрых листьев ворвался в комнату, вытесняя запах лекарств. Доктор Фелл насвистывал сквозь зубы «Aupres de ma blonde», а Эллиот, хорошо знакомый с этим симптомом глубокого раздумья, молча ждал.

Наконец, доктор, подняв свою трость, указал на дверь.

— Уверяю, я не сторонник того, чтобы истолковывать все в дурную сторону, — сказал он. — Тем не менее, есть у него алиби?

— Неопровержимое. Беда в том, что алиби есть у них всех. И алиби эти во всех случаях, кроме одного, состоят в том, что есть люди, видевшие каждого из них и готовые присягнуть в этом. В том единственном случае, о котором я упомянул, алиби основано на показаниях часов, которые нельзя было подвести.

Эллиот умолк, внезапно вспомнив, что разговаривает в присутствии постороннего человека — Хоберта Стивенсона. Он готов был поклясться, что во время его речи на лице Стивенсона мелькало выражение неподдельного наслаждения. Сейчас фармацевт, вновь обретя свою профессиональную серьезность, молчал с видом человека, получившего доступ к глубочайшей тайне.

Вопрос Эллиота прозвучал резче, чем он хотел.

— Что вы собирались сказать нам несколько минут назад, Стивенсон?

— Честно говоря, инспектор, я бы предпочел, чтобы вы это увидели сами. Если вы полагаете…

— Подойдите — ка сюда! — воскликнул доктор Фелл. Он обошел стойку и сейчас выглядывал уже из задней комнаты. Стивенсон, на которого явно произвела впечатление внушительная фигура доктора, последовал за ним. Фелл с большим интересом оглядывался по сторонам.

— А как у вас с ядами? — спросил он таким тоном, словно речь шла о состоянии водопровода.

— Нормально, сэр.

— Держите синильную кислоту или цианистый калий? Впервые за все это время Стивенсон встревожился.

Он пригладил обеими руками волосы, кашлянул и заговорил профессиональным тоном.

— Синильной кислоты ни капли. Немного цианистого калия, но я уже говорил утром мистеру Боствику…

— И много вы его продаете?

— Нет. Последние полтора года вообще не продавал… Об этом же можно сказать, правда? — Он неуверенно посмотрел на Эллиота, подошедшего к ним и стоявшего в узком и полутемном проходе между полками. — Как я уже говорил, сегодня утром инспектор Боствик беседовал со мною. И, между нами, я сказал ему, что на вилле «Бельгард» кто — то откуда — то раздобыл KCN для опрыскивания деревьев… хотя это чистая бессмыслица. В оранжереях температура весь год держится между пятьюдесятью и восьмьюдесятью градусами Фаренгейта и распылять там KCN было бы чистым самоубийством.

На эту сторону вопроса Эллиот раньше не обратил внимания.

— Если хотите, я могу показать вам регистрационную книгу, — сказал Стивенсон.

— Нет, нет. По правде говоря, — ответил Фелл, — меня больше интересует фотография, а ваша аптека сильно смахивает на фотомагазин. — Он огляделся вокруг. — Скажите, вы ведь продаете и специальные лампы «Фотофлад»?

— Лампы для фотосъемок? Конечно.

— Тогда скажите, пожалуйста, — продолжал доктор, — предположим вы включили такую лампу и оставили ее зажженной. Через какое время она перегорит?

Стивенсон удивился.

— Но ведь так нельзя делать. Лампа включается только на время съемки.

— Да, да, я знаю. Но предположим, что я — большой чудак и, включив лампу, бросил ее. Долго она будет гореть?

Стивенсон на мгновенье задумался.

— Я бы сказал, что больше часа. Однако…

— Вы уверены в этом?

— Да, доктор, совершенно уверен. Это лампы очень высокого качества.

— Гм, пусть будет так. Кто — нибудь из «Бельгард» покупал вчера утром такую лампу?

На лице Стивенсона появилось беспокойство.

— Вчера утром? Дайте — ка вспомнить. — (Непохоже, чтобы ты и впрямь успел уже забыть, — решил Эллиот) — Да, мисс Вилс. Зашла часов в десять утра и купила одну такую лампу. Только, пожалуйста, если не будет особой надобности, не ссылайтесь на меня. Я не хочу ничего рассказывать ни о ком из «Бельгард».

— Мисс Вилс часто покупала эти лампы?

— Нет, изредка.

— Для себя?

— Нет, нет, нет. Для мистера Чесни. Он иногда делал снимки внутри оранжерей. Персики. Понимаете, лучшие экземпляры для рекламы и все прочее. Он и вчера поручил купить ей лампу.

Доктор Фелл, округлив глаза, посмотрел на Эллиота.

— Получается, инспектор, что лампа была совершенно новой. — Он снова обернулся к Стивенсону — Стало быть, мисс Вилс не интересуется фотографией?

— Нет, нет, нет. Она никогда ничего не покупала у меня… для занятий фотографией.

Уколотый воспоминанием, Эллиот поднял глаза. И снова, словно какое — то волшебство заставило время вернуться вспять, он увидел в зеркале глядящую на него Марджори Вилс.

Он не слышал звонка колокольчика над приоткрытой дверью, не слышал никаких шагов. В ушах Эллиота, глядевшего прямо в отраженное в зеркале лицо девушки, звучали последние слова фармацевта, произнесенные ясным, мягким, хорошо поставленным голосом. Казалось, что девушка появилась откуда — то из глубины пустой сцены. На ней была все та же серая фетровая шляпа. Губы были чуть приоткрыты, а рука в перчатке приподнята, словно на что — то указывая. Эллиот почувствовал, как в них обоих все ярче оживает воспоминание о той, другой встрече. Она узнала его.