Фёдор сразу понял, куда сейчас завернёт разговор: польза у кума измерялась исключительно пол-литрами.

— Ну, знаешь, если… сапоги начнёт тачать пирожник…

— Так то пирожник! — шальной блеск серых, бегающих глаз Дурика свидетельствовал, что полезную заботу он себе отыскал. — А я — и печник, и плотник!

— И за воротник залить, — Фёдор звонко пощёлкал пальцем по кадыку, — большой охотник! — и совершенно серьёзно добавил: — Здесь тяга важна, чтобы потом — чик, и тянуло, как пропеллером.

— Заварганим пропеллером! — согласился Дурик. — Думаешь, я дымоходов не ковырял? Сто штук!

— Вот именно, ковырял! — отверг сомнительное предложение Першичкин. Дурик попробовал переломить кумовскую непреклонность и в агитационном запале проскакал по избе, как африканский пигмей на празднике плодородия.

— Ты что, кум? Думаешь, тебе в хату спец завалится — что только прямой кишкой ахнуть? — кричал он. — Хватил, фантазёр! Вот скажи, кто придёт?

— Не знаю! — огрызнулся Фёдор, размашисто плеская на лицо воду из рукомойника и вытираясь тонким белым полотенцем, — из Рябых Выселок вроде печник. Людка через двоюродную тётку нашла. К нему, по словам, аж очередь.

— Я так вот и предчувствовал! — с новой силой всполошился Дурик, косясь на желанные «сотки». — Тётки там всякие двоюродные, очередь, Рябые Выселки. Ты сам-то веришь?

Першичкин не удостоил кума ответом. Налил себе тёплого утреннего молока, взял горбушку подового хлеба, мёд и принялся неторопливо есть. Искричавшись и избегавшись, Дурик выскочил вон, крепко хватив дверью об косяк.

Счастье неугомонному Дурику подвернулось с другой стороны: пройдя до соседнего дома, он беспокойными очами обнаружил вдруг незнакомца — крепкого пожилого мужчину с густыми ржавыми усами. Незнакомец держал в руках плотницкий ящик и, степенно вышагивая, осматривал избы.

Сердце Дурика радостно ёкнуло.

— Из Рябых Выселок?

— Из Рябых.

— К Людмиле? Печник?

— Он самый, — подтвердил незнакомец.

— Э-э-э, мил человек! Ить опоздал ты, — Дурик изобразил искреннее сочувствие и даже хлопнул ладонями по бёдрам, будто собирался пройтись вприсядку.

— Как опоздал? — ахнул печник и от неожиданности чуть не выронил увесистую ношу.

— Сколько же людям ждать можно?! — на всю улицу деланно возмутился Дурик. — Цельну неделю Людка глаза свои больные высматривала, да и мы с кумом… того… без попить-поесть — всё по форточкам — где ж печник, всей округе известный? Ждём, ждём — ан, нет и нет! — актёрствовал Дурик и вдруг с потаённой ядовитостью присовокупил: — Вот, голубь сизый, сами и управились.

— Какую неделю?! — подошла очередь выселковскому печнику загнать на лоб удивлённые глаза. — Как позавчера сказали, так я и сразу…

— Ну, не ломать же работу взад, — глубокомысленно заключил Дурик и опять не удержался от усмешки: — Не климат, видать, выселковским на стороне деньгу собирать. Уж извиняй!

Печник крепко ругнулся, да собрался идти.

— И тяга есть? — прорвалась в нём надежда на промашку местных умельцев.

— И-и-и! — с детской радостью пропел Дурик, — метёт — только держись! Штаны в поддувало аж стягивает! Это с трезвого. А с пьяного всё подчистую!

Пышные усы печника разом поникли, плечи согнулись — мысль о том, что и тут мастера ладные объявились, расстроила его окончательно. Подхватив ящик — теперь явную обузу, мужчина поплёлся восвояси.

Дурик вихрем ворвался к Першичкину.

— Федька, сколько там денег на печника лежит?

— Триста.

— Ага, значит, вы рябого выселковца, к которому очередь аккурат до зимы, за три сотенных заполучить хотели?

— Я почём знаю! — без злобы огрызнулся Першичкин. — Жена его через тётку двоюродную заказывала.

— Попался мне ваш заказной, — зловеще прошипел неугомонный кум. — Ентот спец за триста на печку даже не глядит, хоть там бабу голую приладь!

— А сколько?

— Полтыщи рубликов не хочешь? — вскричал Дурик, накренив лысую голову до крайности вбок.

— Какие полтыщи! — Фёдор стукнул кулаком по столу. — Да за полтыщи!.. Да пошёл он… за полтыщи!

— Произвол неописуемый! — хозяйское возмущение пришлось Дурику по душе. — Я ему так и сказал, пошёл ты, милый друг-спец, куды подальше с такими запросами и не объявляйся более тут!

— Ну, дела, — Фёдор растерянно почесал голову. — С трубой-то что?

— Дела, — поддакнул кум и для приличия помолчал минутку. Потом затеребил Фёдора за руку и многозначительно кивнул на деньги: — У меня и кельма дома есть…

Дурик обернулся за водкой словно в сапогах-скороходах. Бряцнул в тёмном пакете двумя пол-литрами Пшеничной, выставил их на стол.

— Вот подружки-забирушки, — ласково приговаривал он, обсматривая прозрачные бутылки словно в первый раз. — Как заберут-заберут, так не отпустят. А нам другого и не надо. Верно?..

Когда Фёдор в третий раз отставил пустой стакан, то понял: работник из него вышел весь — и даже обратную дорогу забыл.

— Что теперь Людмила скажет? — пробормотал он сам себе и в справедливой задумчивости ухватил спутанные волосы мужицкой пятернёй.

— Что скажет? — крякнул бодро кум. — Обрадуется, что триста рублей сэкономили!

— Где это мы триста рублей сэкономили? — Фёдор словно очнулся от недоумения, ткнул вялой рукой в пустую бутылку.

— Вот это сэкономили?

— Ну да! — с умным видом просопел Дурик и захрустел горькой луковицей. — Не на печника же потратили! К тому и не нашенского. Форменный утёк капиталу в чуждые субъекты!

— Может, отток?

— Чего-чего? — переспросил Дурик.

— Отток капитала, — терпеливо пояснил Фёдор частую телевизионную фразу, хотя желание было одно — вмазать куму крепкую затрещину! Вот же ходячее искушение — как ни отбивайся, всё равно с пол-литрой достанет!

— Он самый, — согласился Дурик и постучал вилкой по стакану. — Выпьем, что это экономическое недоразумение не свершилось! Деревня наша честь соблюла! Обошлися сами, а деньги, как полагается, сберегли.

— Ты не загибай палку не в ту дырку! — тут уж Першичкин не сдержался, прикрикнул строго: — Мы их пропили!

— Пропили, — признался в содеянном кум. — И что? Хуже кому-то сделали? Покажи мне человека, кому от нашего ко-струтивного заседания поплошело!

— Да уж Людка от радости не запляшет!

— Бабы не в счёт! — категорически заявил Дурик и для убедительности высоко поднял обе руки, словно сдавался в плен.

— Бабе угодить — проще чёрта родить!

«А с тобой вот спорить — проще козлу копыта подстричь!» — с какой-то нерешительной злостью подумал Фёдор, вспоминая, как прошлым летом помогал мастрячить «педикюр» этому упрямому животному. Соседский козёл по кличке Кузен сопротивлялся до последнего — дёргал копытами в безудержных конвульсиях, яростно мотал рогатой головой, а когда оказался связанным по всем четырём конечностям, то всё равно не угомонился — тряс туловищем, зло сверкал бешеными глазищами и раскатисто блеял.

Фёдор осовело глядел на Дурика и вместо кума ему теперь виделся упрямый козёл Кузен.

— Ни денег, ни печки! — вырвалось у Першичкина горестное сожаление.

— Печки?! — и бровью не повёл Дурик. — Полчаса — печка будет. Слушай меня, Федя!..

Першичкин смутно помнил, как расковырял в месте задвижки дымоход, как выудил злосчастный кирпич, как, прочищая хайло, разогнал сажу по всей избе. Как взял корыто под раствор, как насыпал туда цемент и песок, налил воды. В сознании только сохранились проблески, что держал в руках лопату и шурудил ею туда-сюда.

Когда принялись заделывать дыру, в голове Першичкина чуть посвежело. Он вполне уверенно брал кирпич, кидал кельмой на него раствор и ладил к месту. Общее руководство держал на себе Дурик.

— Воды побольше на кирпич! Лей-лей! Та-ак! Растворчику! А теперича сю-юда ход закругляй! — протяжно, заплетающимся языком командовал он. — Вот-вот! Веди его, полезного, вверх на два тычка!

Фёдор послушно следовал советам кума, и чёрный мохнатый зев вскрытого дымохода потихоньку замещался корявой кладкой. Едва не забыли про задвижку — Першичкин сунул привычно кирпич, взялся обмазывать, да Дурик вдруг конфуз обнаружил, сыграл тревогу. Вставили и задвижку.