У крыльца Флетчеру сообщили, что его сиятельство граф ожидает в голландском домике. Молодой нагловатый слуга вызвался проводить. Бросив лошадь, Флетчер широким шагом миновал садовую дорожку. Внезапно у него за спиной послышался тоскливый, мяукающий звук.

— Павлины, — пояснил слуга. — Барин птиц любит.

Граф Петр Борисович Шереметев, нестарый еще мужчина, краснощекий, в напудренном парике, сам встретил гостя в сенях. Флечер скинул промокший плащ и остался в шерстяной дорожной робе. Отдавая дань вежливости, отстегнул шпагу. Извинился за лужу, натекшую на узорный паркет с его высоких сапог.

Гостя ожидал камин. Флетчер с наслаждением протянул руки к огню. Хозяин уселся в кресле — вальяжно и царственно, как подобает баловню Фортуны. Долгополая шуба вместо домашнего халата придавала ему совершенно варварский вид.

— Вы уж простите, сударь, что загнал вас в такую глушь, — сказал Шереметев. — В письме гроссмейстера говорилось о вашем инкогнито. А где, как не в деревне, искать уединения? Впрочем, это зимой у нас скукотища — удавиться впору. Летом весело. Видали мою потешную флотилию? — хозяин кивнул на мутное, запотевшее окно.

Флетчер послушно посмотрел в протертую прогалинку. На пруду, у противоположного берега, сиротливо жалась друг к другу стайка расписных галер. Гроссмейстер? Шереметев, наверно, имел в виду туркополиера — главу английского приората. В последние годы Орден очень интересовался Россией. Он видел в этой дикой и сильной стране союзника против турецкого флота. Но визит Флетчера не имел отношения к внешней политике и к делам Ордена вообще.

— Я приехал к вам с предложением, граф, — сказал Флетчер. — Пусть оно покажется вам странным и даже невероятным, но, прошу вас, выслушайте меня до конца.

Он сел в кресло напротив Шереметева и рассказал о цели своего приезда.

Наступила тишина. Потом она взорвалась от рева Шереметева:

— Это что же получается? Я бросаю государственные дела, из уважения к Великому магистру принимаю его курьера, а ко мне явился какой-то мошенник? Что за бред вы тут несли, милостивый государь? Какие, к черту, подземелья? Какие дети Филонея? Облапошить меня решили, как раззяву на ярмарке? Не выйдет. Вот вам!

Шереметев сложил в сторону гостя увесистый кукиш.

Флетчер и бровью не повел. За последние десять лет он поднаторел в таких разговорах.

— Господь с вами, граф, — сказал он, имитируя обиду. — Я не мошенник. Я представитель Ордена, вот мои документы, — он резко протянул бумаги графу. Тот не дотронулся до них, и бумаги упали ему на колени. — Дети Филонея — не бред. Среди нас — большинство европейских монархов и дворяне из самых влиятельных родов. Пошлите доверенного к тем, кого я назову, и меньше, чем через месяц, вы получите подтверждение моих слов. Неужели вы думаете, что вся европейская знать сговорилась вас дурачить?

Багровый Шереметев смотрел на него набычась. Однако уверенность собеседника делала свое дело. Сначала граф соизволил-таки заглянуть в документы. Вернул их Флетчеру. Пробурчал:

— Простите, что был резок, сударь.

Флетчер великодушно улыбнулся.

— Не стоит извинений, граф. Вы отлично держались. Вот молодой барон фон Берберек сразу бросился на меня с кулаками. А слышали бы вы, какими словами поносил меня уважаемый мэтр Франсуа Вольтер!

— Вы виделись с этим безбожником? — шевельнул бровями Шереметев. — И что?

— Я вернул ему его же слова: осмельтесь мыслить самостоятельно. Что мешает вам поверить, граф?

— Да все! Совершено все! — снова взорвался Шереметев. — По-вашему, я должен поверить, что если буду каждую ночь проводить в смрадном подземелье, в компании таких же дураков, однажды я проснусь другим человеком? Бред, бред, еще раз бред! И даже если бы я вам поверил… Если бы согласился выбросить на ветер половину состояния — вы хоть понимаете, что говорите?.. Какая мне с этого выгода, сударь?

Флетчер мысленно потер руки.

— Ну вот, граф, теперь вы заговорили как деловой человек. И я буду с вами предельно честен. Мы не продаем другую жизнь. Мы продаем только Свойства — возможность ее распознать. Событие неподвластно ни обычным людям, ни Детям Филонея. Мы все будем им обласканы… или уничтожены. Но теперь, когда вы узнали о Событии, хотите ли вы оказаться среди неразумного большинства? Хотите ли утратить память о нынешней жизни? Хотите ли не сознавать своего счастья, если судьба вознесет вас еще выше?

Шереметев таращил на него глаза. В них постепенно проступало прозрение.

— Ловко вы меня, сударь, — покачал он головой. — И это, по-вашему, честность? Да я же теперь ночами спать не смогу. Проснусь, а вдруг уже не я? Эх, верно говорится: многие знания — многие печали…

— А вы предпочитаете удел трусов — неведение? — холодно сказал Флетчер. — Что до ночных кошмаров, то вам они не грозят. Оказавшись в другой жизни без Свойств, вы попросту не вспомните нашего разговора. Видите: нет ни обмана, ни шантажа. Даже деньги вы уплатите Унии только после События.

Шереметев недоверчиво пошлепал губами. Он старательно искал подвох.

— Ну, а если я после События окажусь нищим на паперти? Что мне тогда, голову закладывать?

— Это исключено. Разве титул и состояние достались вам случайно? Ваш батюшка ведь не пирогами торговал, как у Меншиковых. Ну, а если какой несчастный случай… Мор, недород, неудачное вложение ценных бумаг… В любом случае вы уплатите не больше половины того, что будете иметь. Так составлен контракт. Нет, — уверенно улыбнулся Флетчер, — нищим вам не быть. А вот наоборот… Вы ведь от некого Федора Кошки свой род ведете? Как и цари Романовы? Как бы не случилось тут какой династической гримасы…

Шереметев зыркнул на него жадным глазом, но буркнул с деланным равнодушием:

— Вы меня, сударь, царским венцом не искушайте. Ишь, всю родословную изучили… Шереметевым чужого не надо, у них своего полно. Император меня любит. Генерал-аншефа в прошлом году пожаловал… А ну как, — он вдруг плутовато прищурился, — я условия ваши приму, а денежки платить откажусь? Ведь контракт-то в этой жизни останется. Там я вам никаких бумаг не подписывал…

— Заплатите, граф, — весело сказал Флетчер. — Поверьте: Уния сумеет за себя постоять. И думайте поскорее. Последнее Событие произошло сто сорок пять лет назад. Все может случиться даже в эту полночь.

Шереметева передернуло.

— Если я соглашусь, когда можно начать… м-м… ритуал?

— Как только подпишете бумаги. Хоть нынче ночью.

Лицо хозяина отразило внутреннюю борьбу. Видно было, что слова Флетчера проняли его до самых печенок. Но опытный царедворец быстро совладал со своими чувствами.

— Не люблю суеты. И нарочного пошлю к этим вашим королям да герцогам. Через месяц дам ответ.

И сразу же, давая понять, что на сегодня деловая часть закончена, благодушно сказал:

— Обедать останетесь?

— Благодарю, граф, — учтиво поклонился Флетчер. — Я был бы очень рад, но у меня еще одно неотложное дело в ваших краях. Увидимся через месяц.

Отдохнувшая мышастая кобылка бежала резво, но и ей не убежать было от навалившихся ранних сумерек. Тускло замерцали лучинами избы. Еще полчаса — и тьма будет хоть глаз выколи.

Письмо с адресом было зашито на груди, но Флетчер помнил наизусть: дом Извольских, сразу за Пресненским валом. Но где это, черт побери? Он рассчитывал, что сердце подскажет дорогу. Память оденет придорожные ветлы в летние платья. Но в этой темноте сердце было так же слепо, как и глаза. Флетчеру показалось, что он заблудился.

Кое-где вдоль дороги горели костры. У них грелись бородатые, разбойничьего вида мужики. Держа руку на эфесе шпаги, Флетчер подъехал к одной такой компании.

Ему полыхнули факелом в лицо. Если у аборигенов и было желание потребовать кошелек или жизнь, оно пропало при виде Флетчера. Иностранец не произвел впечатления легкой добычи. Ему объяснили, где он пропустил поворот. Полверсты — и увидите, барин, церковь. Новая, барин. Пяти лет не прошло, как построили. Сразу за ней — дом Извольских.