Я снова принялась передрессировывать её. Собака, что мною уже неоднократно подчёркивалось, была способной. Разумеется, в пределах собачьих возможностей. Ибо её реакция в сравнении с человеческой была куда менее быстрой. Едва мне снова удалось добиться кое-каких результатов, как прежний период сменился новым, а пёс, ища у меня взглядом одобрения, вцепился в ляжку нынешнего приятеля, который был врагом в то время, когда пёс ласкался к нему, как к бывшему приятелю, за что его тогда отлупили.
Перевоспитываемый и перестраиваемый пёс утратил какую бы то ни было ориентировку. Он то кусал всех вокруг, то назавтра же, виляя хвостом перед кем попало, мог облизать кому-нибудь руки и вдруг тут же вцепиться ему в ягодицу.
Поскольку я то наказывала, то поощряла пса, он стал постоянно вынюхивать, что его ожидает — наказание или награда, и, руководствуясь только этим, окончательно утратил инстинкт.
Как вы говорите? Надо было посоветоваться с хорошими собаковедами? Советовалась, на это у м еняума тоже хватило. Специалисты-кинологи осмотрели мою собаку, осмотрели меня и сказали: «Оставьте его в покое, может, он ещё обретёт душевное равновесие».
И были правы. Избавившись от моего руководства пёс начал постепенно успокаиваться. Его ласки мало-помалу теряли былую страстность, а нападки — остервенелость, и в конце концов он стал совершенно равнодушным.
Теперь я смело могу входить с ним в магазин или кофейню. Он стал послушным.
Говорите, я должна быть довольна? Мой эксперимент удался? Но тогда скажите: разве так ведут себя собаки в расцвете лет? Молчите…
Могу лишь добавить, что, когда выдаётся свободная минутка, мы с собакой садимся рядом и долго смотрим в глаза друг другу — со взаимным укором.
Перевод З.Шаталовой
Станислав Дыгат
Месть подчинённого
Когда Б. проходил по коридору или заглядывал в кабинеты, служащие съёживались от страха.
— Тс-сс, — шептали они. — Не дай бог разозлить нашего старика, он на всё способен.
А Б., зная об этом (ему обо всём доносили люди предусмотрительные), ухмылялся:
— Значит, уважают. Уж что-что, а авторитет свой я поддержать умею.
Ни один из служащих, боясь начальнического гнева, не обращался к нему с просьбой, все старались как можно меньше попадаться ему на глаза. Так что, когда скромный служащий С. заявил, что пойдёт к начальнику добиваться прибавки к жалованью, сослуживцы поначалу решили, что бедняга спятил, а потом всячески старались отговорить его от этого самоубийственного намерения. Однако служащий С. с отчаянья осуществил своё намерение.
Б. молча слушал его. Он ковырял в зубах зубочисткой и тоскливо глядел в окно. Он ещё довольно долго смотрел в окно и после заявления С., а потом, по-прежнему глядя в окно, сонным, монотонным голосом сказал:
— Знаете, что я теперь должен сделать? Я должен дать вам пару оплеух и вышвырнуть из кабинета. Я не делаю этого только потому, что ради такого нуля, такого ничтожества мне неохота вставать со стула.
— Пан начальник, — прошептал С., — вы попираете моё человеческое достоинство.
— Вы полагаете? — спросил Б., нехотя поднялся с кресла и пинком вышиб С. из своего кабинета.
И тогда в голове у С., человеческое достоинство которого было столь вопиюще попрано, родилась идея рафинированной мести.
— Ну как, — спросили его сослуживцы, когда он вернулся к своему столу, — устроил тебе этот мерзавец баню?
— Ну что вы, — ответил С. и улыбнулся. — Напротив. Мы в нём ошиблись. Говорю вам, это благороднейший человек.
С этого дня С. где только мог и кому только мог повторял:
— Говорю вам: наш начальник — благороднейший человек, благороднейшая душа.
Через некоторое время, когда Б. проходил по коридору или заглядывал в кабинеты, служащие улыбались и весело делали ему ручкой.
— Наш старик, — раздавался шёпот, — благороднейший человек, благороднейшая душа. Всякого готов обласкать.
А Б. услышал это (предусмотрительные люди донесли ему и об этом), забросил жену и детей и часами таскался по улицам, с горечью вспоминая прелести минувшего детства и проклиная разрушенные иллюзии более поздних лет. Наконец он вызвал к себе С. Он уже не ковырял в зубах, не глядел в окно. Низко опустив голову, он тихо проговорил:
— Дорогой пан Казимеж. Мы можем договориться. Умоляю вас, прекратите эту клеветническую кампанию против меня. Вы подрываете мой авторитет, вы компрометируете своего начальника.
С. развалился в кресле и сунул в рот сигарету. Б. вскочил с места и услужливо подал ему огонь.
— Прибавка, — буркнул С.
— Ну это само собой, дорогой пан Казимеж. Прибавка, повышение по службе, всё, что угодно.
Ещё минутку они поговорили о том, о сём — как два старых друга в кафе, а потом начальник Б. проводил С. до двери и, низко кланяясь, попрощался с ним.
— Чего хотел от тебя наш дорогой старик, этот благороднейший человек, эта благороднейшая душа? — спросили у С. сослуживцы, когда тот вернулся к своему столу.
— Благороднейший человек, говорите вы, благороднейшая душа?! Да он редкая скотина! Сперва оскорбил меня словесно, а потом пинком вышиб из кабинета.
С этого дня С., где только мог и кому только мог, повторял:
— Второй такой скотины, как наш начальник, на свете не найти. Остерегайтесь его, он способен на любую пакость.
И служащие снова стали съёживаться при виде Б. и шептали:
— Вот уж скотина так скотина!
А начальник Б. пополнел и порозовел.
— Завоевать человеческое уважение, — довольно ухмылялся он, — штука нелёгкая. Надо уметь бороться за своё достоинство и свой авторитет.
Перевод В.Чепайтиса
Пан Тромбка рассказывает сны
Пан Тромбка встретил садовника Валека и говорит:
— Сегодня ночью видел сон.
— Да ну, пан Тромбка, и что же? Ужас до чего люблю сны!
Садовник на самом деле любил сны.
— А снилось мне, что я, значит, иду по Маршалковской, а навстречу — завмаг. Этот, со стеклянным глазом, знаете, с нашей улицы.
— Ну и что?
— Поравнялись мы, значит, а он и говорит: «День добрый, пан Тромбка», а я ему: «День добрый, пан заведующий».
— Ну и что?
— Чего «ну и что?». Вот и весь сон.
— Как, больше ничего?
— Эх, пан Валек, и вы туда же! На вас не угодишь.
— Ну ладно, ладно, пан Тромбка.
Садовник ушёл, почёсывая в затылке, а вечером растрезвонил всем соседям, какие дурацкие сны рассказывает пан Тромбка. Дня через два встречает пана Тромбку почтальон Кметь:
— Ну как, пан Тромбка? Может, вам опять приснилось что-нибудь этакое?
— Ну как же! Сегодня мне приснилось, что сижу я дома, обедаю, как вдруг звонок. Подхожу к двери, открываю, а там стоит пожилая дама с пакетом и спрашивает: «Извините, здесь проживают Виклинские?» А я ей: «Виклинские проживают этажом ниже, но сейчас их нету дома».
— Браво, пан Тромбка! Это на самом деле отменный сон! — воскликнул почтальон. И вечером рассказывал всем, какой сон видел пан Тромбка.
Как-то встретил пана Тромбку наборщик Макувка и говорит:
— Нехорошо, пан Тромбка. Всем вы свои сны рассказываете, а мне почему-то нет.
— Отчего ж? Пожалуйста. К примеру, вчера мне приснилось, будто вхожу я к мяснику и говорю: «Взвесьте мне двести пятьдесят колбасы». Мясник взвесил, вручает покупку и говорит: «С вас три злотых».
— Ай да пан Тромбка! И сны же у вас!
Благодаря этим снам пан Тромбка завоевал неслыханную популярность. Каждый считал делом чести узнать от него какой-нибудь сон. Люди состязались друг с другом, устроили даже что-то вроде конкурса: кто узнает от пана Тромбки самый глупый и обыкновенный сон. Пан Тромбка был просто нарасхват, он стал средоточием всеобщего интереса, и даже возникла поговорка: «Вот у пана Тромбки сны так сны». Даже за картами, бывало, говорили: «Вот у пана Тромбки сны, а я вот — брюмц! — валетом».