Зачем все это понадобилось самому вождю?

Самая распространенная версия: Мао после фиаско с «большим скачком» временно ушел в тень. Власть оказалась в руках технократов — Лю Шаоци и Дэн Сяопина. Они пытались остановить безумные новации Мао, вернуть страну к нормальной жизни. Культурная революция стала возвращением Мао на политическую арену. Он показал согражданам, что революция не закончена.

Он устроил большую чистку в стране, на манер тех, что устраивал Сталин. Все, кто выступал против Мао, превращались во врагов народа. С ними расправлялись. «Я люблю большие драки», — говорил Мао.

Он видел, что в Советском Союзе государственное управление экономикой привело к невиданному разрастанию бюрократического аппарата, крайне неэффективного. Возможность перехода к рыночной экономике он отвергал с порога. И решил, что нужно ударить по бюрократии. Молодежь охотно подхватила этот лозунг. Она врывалась в учреждение и заявляла: «Ваши начальники — враги».

В современном Китае полагают, что культурная революция — это стихийное возмущение низов против всемогущего аппарата, бюрократизации, закостенения. Но если бы не борьба за власть, что было главным для Мао, это бы не случилось.

Мао не приказывал никого убивать и мучить. Это была инициатива масс. Желающих нашлось превеликое множество.

При Мао, считают историки, никому не позволялось участвовать в политическом процессе, и страна буквально кишела неудовлетворенными активистами. Они были лишены обычных почти для любого общества возможностей: например, сесть в кружок и поспорить. Теперь у них вдруг появился шанс.

А Мао устроил многочасовой заплыв на реке Янцзы. Он показывал стране, что в свои семьдесят два года здоров и полон сил для новой борьбы. 1 августа он сообщил «красным охранникам», что полностью их поддерживает. 5 августа в пекинской школе для девочек убили первую жертву культурной революции. Женщину, директора школы, которой было пятьдесят лет, избивали и поливали кипятком. Она умерла.

18 августа Мао с площади Тяньаньмэнь обратился к отрядам хунвэйбинов со словами: «Я решительно поддерживаю вас». Больше он ничего не сказал. Но этого было достаточно. По всей стране была объявлена война «старому миру» и началась атака на «старую культуру».

Молодежь срывала таблички с названиями улиц, заменяя их новыми. Девушкам запрещали носить длинные прически; юбки и туфли на высоком каблуке заставляли снимать прямо на улице.

Все должны были ходить в пиджаках и брюках военного образца, в руках — цитатник Мао, и у мужчин кожаный ремень с пряжкой, чтобы избивать врагов. Женщин избивали и обрезали им длинные волосы. В этих акциях охотно участвовали не только профессионалы — хунвэйбины и цзаофани (в переводе с китайского — «бунтари», еще одна категория гвардейцев культурной революции), но и обычные прохожие, охваченные безумием разрушения.

Писатель Лао Шэ немало горьких строк посвятил китайской толпе, жестокой, кровожадной, жаждущей отвратительных зрелищ: «Нация умеет умирать, но при этом и сама любит посмотреть на казни. Народ страны ритуалов любит смотреть, как убивают… Получив власть, любой из них смог бы вырезать город и сложить гору отсеченных женских грудей и ног, и с удовольствием! Не имея же такой власти, они не прочь посмотреть, как забивают свиней и баранов или казнят людей, чтобы отвести душу». Именно так во время культурной революции травили и самого писателя, что описано в книге «Дэн Сяопин и его время» доктора исторических наук Виктора Николаевича Усова.

Хунвэйбины врывались в дома, жгли книги, разрезали картины, ломали музыкальные инструменты, разбивали грампластинки. Летом того года только в Пекине незваные гости побывали в тридцати с лишним тысячах домов. Они забили до смерти тысячу семьсот человек. Министр общественной безопасности Се Фучжи освободил убийц от всякой ответственности: «Следует ли наказывать хунвэйбина, который убил человека? На мой взгляд, если человека убили, значит, он мертв, и только. Нас это не касается. Если ненависть масс к вредным элементам не знает предела, зачем же пытаться ей мешать?»

Из столицы изгнали сто тысяч человек — в деревню. Это было серьезное наказание. Крестьянам запрещалось уезжать из деревни, перебираться в город и менять профессию. Вот почему китайцы так боялись ссылки в деревню в наказание за проступки: это означало не только полуголодное существование и тяжелый труд, но обрекало на такую же жизнь и детей. Поколение, отправленное в годы культурной революции в деревню, не получило образования и впоследствии с трудом приспосабливалось к экономическим переменам. Культурная революция разрушила китайскую систему высшего образования, после Мао молодежь придется отправлять на учебу за границу…

После первого акта начался второй. 15 сентября министр обороны маршал Линь Бяо на площади Тяньаньмэнь сообщил хунвэйбинам, что настало время разоблачить тех, кто облечен властью, но идет по капиталистическому пути. Для этого сформировали новые группы — цзаофани, они атаковали руководителей страны. Это уже было уничтожение тех, кто проявил непослушание, кто пытался поднять экономику наперекор Мао. Первой жертвой 21 января 1967 года пал министр угольной промышленности, который был противником «большого скачка». Ему разбили голову пряжками ремней.

Самые известные жертвы культурной революции — председатель Китайской Народной Республики Лю Шаоци и его жена Ван Гуанмэй. Из всех руководителей Китая только Лю Шаоци сочувствовал крестьянам. «Народ очень беден, — доказывал Лю Шаоци. — Он отчаянно нуждается в лучшей жизни… Крестьяне хотят иметь новую одежду, покупать носки, носить обувь, пользоваться зеркалами, мылом и носовыми платками, а их дети — ходить в школу». И Лю Шаоци, и его жену публично оскорбляли, избивали прямо на людях. Лю Шаоци лишили медицинской помощи. Он умер в заключении от невероятных страданий. О его смерти не сообщалось, и хунвэйбины продолжали поносить его как живого.

Точно так же издевались над героем войны маршалом Пэн Дэхуаем. Пэн Дэхуай восстал против Мао, понимая, каково приходится крестьянам. Пэн был против культа личности и считал правильным сократить расходы на военную промышленность. Пэн Дэхуай родился в провинции Хунань, как и Мао, но пятью годами позже. Он вырос в бедности и очень заботился о бедняках. Будучи офицером, тайно вступил в компартию в 1928 году и увел к коммунистам всю свою часть. Он стал первым министром обороны коммунистического Китая.

Летом 1959 года на расширенном пленуме ЦК в Лушане министра обороны Пэн Дэхуая обвинили в «антипартийных действиях» и «тайных сношениях с заграницей». Пэн Дэхуая избивали палками, сломали ему ребра. Он сидел в одиночке. О его смерти 29 ноября 1974 года также не сообщили.

«Придя на рабочее место, — пишет Виктор Усов, — люди выстраивались перед портретом вождя и троекратно кланялись, мысленно испрашивая указаний, которые помогут справиться со стоящими перед ними задачами. Ритуал повторялся вечером — в форме доклада о достигнутых за день результатах. На городских вокзалах портрету трижды кланялись отправляющиеся в путь пассажиры — в противном случае их просто не пускали в поезд».

В разгар культурной революции Дэн Сяопину пришлось на митинге в Пекине каяться в проведении буржуазной линии: «Мои ошибки — не случайность, а проявление определенного стиля в работе». Самокритика не помогла. Дэн Сяопин лишился всех постов. Его младший брат, не выдержав издевательств со стороны хунвэйбинов, покончил с собой. Хунвэйбины измывались и над Дэном. Но его не уничтожили. За пределами Китая не понимали, почему Мао не расстреливал врагов, а лишь заставлял их каяться. Дело в том, что если китаец теряет лицо, он теряет больше, чем может себе представить европеец.

Дэн Сяопина с женой держали под домашним арестом. А их детей выселили, вода — во дворе, общественная уборная — на улице. Они, как все, стояли в очередях, чтобы отоварить талоны на продовольствие и уголь. Осенью стало холодно. «Мы натягивали на себя толстые ватные курки, — рассказывала дочь Дэна, — ватные штаны, ватные туфли. Сжавшись в комок, сидели у нашей печурки».