Во время уборки Степа редко бывал дома. В эти дни все, от мала до велика, пропадали в степи на жнивье. Даже ребятам и девчатам работы было по горло. Одни собирали колосья, вышагивая за комбайнами по всему нолю, другие подгребали солому у ометов, третьи помогали доставлять в степь еду и воду. Пашка, Степа, Митя и Санька с утра до вечера крутились на току, где заправлял всем Пашкин отец. Они ворошили лопатами непросохшую пшеницу, крутили веялки, насыпали зерном мешки.

Две недели, проведенные на току, пролетели как один день. Увлеченный делами, Степа почти не вспоминал о своих неудачах. Но сейчас, когда он смотрел на пастбище, на посеревший от пыли колодезный ворот, ему стало опять не по себе. Он поставил ведра и пошел через площадь к пастбищу.

«Неужели все потеряно?» — спрашивал он себя. Как ему не везет! Колодец на толоке загублен, к источнику под береговыми штольнями не подступиться. На следующий день после бегства диверсанта дядя Ефим вместе с ним и Пашкой спустился в шахту, и тогда же оказалось, что все проходы к источнику наглухо засыпаны недавним обвалом. И, наконец, последняя надежда на колодец возле коровника тоже рухнула. Дед Михей решил его не копать. Впрочем… дед им не указ. Все зависит от него самого, от Пашки, от Мити и Саньки. Вот захотят они — и откопают!

Степа шел, стараясь не задевать цепких кустов колючек. Из-под ног его, точно брызги, летели во все стороны голенастые кобылки — саранча, очень похожая на кузнечиков.

У колодца Степа присел на корточки и долго, не отрываясь смотрел вниз. В одной из стен, чуть повыше того места, где было раньше дно, сочилась вода. Тоненькой струйкой она стекала вниз и, достигнув песчаного дна, исчезала, как в решете.

«А отец был прав, — подумал Степа. — Он же говорил, что вода никуда не уйдет. Вот она, эта вода! Хоть и глубоко, но все же она здесь, под землей. А откуда она пришла?» Степа огляделся. От колодца к коровнику через все пастбище и еще дальше, к подножию Черного мыса, тянулась еле заметная низинка. Неужели оттуда? Вот бы перехватить воду там! Степа пожалел, что Пашка и Митя ушли в Камышанку, а то бы он уговорил их сейчас же начать откапывать колодец возле коровника.

До обеда Степа не знал, куда себя девать. Он крутился то на берегу, то во дворе, то забегал к Пашке и Мите, но те все еще не появлялись. Тогда он взял сачок, кухонный нож и отправился за мидиями. Надо же когда-нибудь найти новые жемчужины для школы. Да и Любаше он обещал набрать жемчужин на бусы.

Уже больше двух недель они не разговаривали друг с другом. Степа хотел и ждал примирения. Он мечтал об этой минуте и даже готовился к ней, сочиняя про себя разговор с Любашей и целые сцены примирения. Сначала он притворялся, будто не хочет мириться, но под конец великодушно прощал ей все, дарил целую пригоршню жемчужин и они, счастливые, бежали к морю. Иногда их примирение даже заканчивалось поцелуем.

Степа заметил, что Любаша, чтобы досадить ему, все время крутится возле деда Михея, о чем-то с ним шушукается, словно у них какие-то свои секреты. И дед Михей благоволит к ней, а Степу и Пашку совсем теперь не замечает.

Когда Степа подошел к Любашиному двору, ему почудилось, будто что-то синее мелькнуло на крыльце и в тот же миг скрылось за дверью. «Она!» — подумал Степа, и сердце его забилось часто и гулко. Но, поравнявшись с домом, он принял скучающий вид и прошел мимо. Он был уверен, что Любаша стоит за дверью и в щелку подглядывает за ним.

За селом пологий и песчаный берег круто поворачивал влево и, по мере приближения к Черному мысу, становился все выше, обрывистей и каменистей. У берега из воды торчали обломки скал и большие гранитные камни, обросшие мохом и лиловыми водорослями.

Сперва Степа хотел пойти дальше, в «Бухту спасения», но, вспомнив, как мало он в первый раз нашел там мидий, решил остаться и попытать счастья здесь. Тем более, что волна сейчас небольшая: нырять и шарить по камням не опасно. Найдя на берегу песчаный островок, Степа разделся и залез по пояс в воду.

Место оказалось весьма удачным, мидии попадались, целыми семьями, и уже через час у него было около сотни ракушек. Степа сильно продрог. Он натянул на себя одежду, пристроился на солнцепеке под скалой и, вооружившись кухонным ножом, принялся расщеплять створки раковин.

Занятие это его захватывало. «Повезет или не повезет?» — спрашивал он себя, раскрывая раковину, и, нащупав в створке белый шарик, вскрикивал от восторга и прятал находку в маленький кошелек. Но это случалось не часто.

Степа увлекся и ничего не замечал вокруг. И когда за его спиной вдруг кто-то кашлянул, он вздрогнул и вскочил на ноги.

Перед ним стояла Любаша.

Он хотел что-то сказать, силился припомнить хотя бы одну из многих заранее подготовленных фраз, но, как назло, все они вдруг испарились из головы.

— Это ты?.. — растерянно произнес он.

— Я… А я шла к мысу и совсем не думала, что здесь кто-то есть, — сказала Любаша и покраснела.

Это сказано было тоном, в котором явственно звучало: «Пожалуйста, не воображай, что тебя искала, очень-то ты мне нужен». И это Степу задело.

— Ну и пусть! — грозно произнес он. — И иди себе!

Любаша поняла, что если она не пойдет на уступки, последует новая вспышка, и тогда уже все пропало. Ей не хотелось этого.

— Ой, Степа! Если бы ты только знал, что я сейчас хочу тебе сказать, ты бы сразу со мной помирился! — воскликнула она.

— Говори.

— А ты никому об этом не скажешь? Это такая тайна, такая тайна!.. Побожись.

— Скажешь — «побожись»! А еще пионерка.

— Ну, дай тогда самое, самое честное слово.

— Вот тебе, держи! — Степа размашисто подал ей руку. — Говори теперь, не бойся.

— А ты не разболтаешь?

Такое недоверие задело Степу.

— Я ж не такая трещотка, как ты! — выпалил он и тут же пожалел.

— Я — трещотка?! Так я теперь тебе и сказала. Жди! — Любаша отступила на шаг и, презрительно скривив губы, усмехнулась. — Жди!

— Ах, ты так? — в свою очередь, вспыхнул Степа. — Ну, и не надо. Обманщица ты, сорока — вот ты кто!..

Степа чувствовал, что хватил через край, но в запальчивости всегда был резок и упрям. Он схватил подвернувшийся под руку камень и так стукнул им по большой ржавой ракушке, что та с треском разлетелась на части.

Любаша поняла — все пропало. Он ни за что теперь не признает своей вины. Ох, и упрям же! У, какой противный! Как она ненавидела его в эту минуту! Любаша круто повернулась и побежала к селу.

Степа мрачно поглядел ей вслед и принялся осматривать разбитую ракушку. К удивлению своему, он обнаружил в ней сразу две жемчужины, одну со спичечную, а другую с булавочную головку. Но теперь эта находка не вызвала в нем прежнего восторга. Все, что он делал здесь, вдруг как-то потускнело, утратило заманчивую прелесть и казалось теперь совсем, совсем ненужным. Он равнодушно положил жемчужины в кошелек, а оставшиеся мидии побросал в море.

Лениво и нехотя брел Степа к селу. Изредка он останавливался и рассеянно глядел, как другие ребята ныряли и шумно плескались в воде, или подолгу не спускал глаз с рыбацкой фелюги, которая неподвижно замерла вдали. Иногда ему казалось, что в море мелькают полоски: то красная, то розовая, то темно-багровая. Что это? Он пристально всматривался, но ничего не мог разглядеть. Когда он вошел в село, из переулка прямо на него выскочили красные, распаренные беготней Фомка и Семка.

— Сте-еп! Степа-а! — кричали они, перебивая друг друга. — Иди скорей на толоку, к колодцу… Машина приехала с трубами… и народу…

Ничего от них толком не узнав, Степа помчался к пастбищу. Там вокруг грузовой машины толпились ребятишки, глазея на рабочих в синих спецовках, которые сгружали на землю железные трубы и штанги. Возле колодца Степа увидел Андрея Лукича, деда Михея и своего отца. Геолог то водил пальцем по карте, то показывал отцу на Черный мыс и низинку, тянувшуюся от мыса через пастбище к колодцу. Из-за его плеча выглядывали мальчишки.