В конце октября на репетиции группы в Лос-Анджелес прилетели Джон Боннэм и Джон Пол Джонс. У Джонса рука была в гипсе. Он сломал ее сразу же после случая с Робертом. Бонзо все это время находился с семьей. В июне его жена родила дочь, которую назвали Зо. И Бонзо едва переносил разлуку. Коул вспоминал: «Он ни хуя не думал о деньгах. Он просто хотел быть рядом с женой». Находясь вдалеке от жены, Бонзо опять вернулся к роли «зверя», выискивая новые жертвы в “Sunset Strip”. Трезвый, он бывал очаровательным стариной Джоном Боннэмом, полным мидлендской доброты и уверенности, грузный и неуклюжий, всегда улыбавшийся в густую бороду. Постоянно пьяный в Америке, Бонзо походил на пороховую бочку. Взрывоопасный, он уничтожал все на своем пути. И если он не лупил агрессивно по барабанам, то выплескивал свою энергию на окружающих. В таком состоянии другие музыканты обычно избегали его, зная, что он способен на все. Для остальных музыкантов Лед Зеппелин дни публичных оргий и дебошей в барах канули в вечность. Для остальных, но не для Бонзо. Что-то происходило с ним в Америке, где, находясь вдали от близких ему людей, он превращался в опасного сумасшедшего. Группа относилась к Америке как к фантастическому источнику денег, стране греха и изобилия. Дома они находились в уюте и могли заниматься делами по дому, антиквариатом, детьми или просто уединяться. В Америке же к ним относились по-королевски: там они могли делать все, что заблагорассудится. А Бонзо просто был не в состоянии выдержать испытания вседозволенностью. Здесь в роли колдуна выступил Джимми Пейдж, который вытащил молодого музыканта из грязи и в один вечер превратил его в звезду и миллионера. Джон Боннэм оказался учеником колдуна, он взял на себя непосильный труд и сломался. Талант Бонзо использовали для создания неограниченной власти, международной славы. Он так и не сумел удержаться от соблазнов. По словам Дэнни Голдберга: «Бонзо был крупным, сильным мужчиной с эмоциями шестилетнего ребенка. Его толкали на такое поведение, которое порой плачевно отражалось на нем и окружающих».
В Лос-Анджелесе после работы над новым альбомом, Бонзо опять овладело безумие. Однажды вечером он приехал в “Rainbow”, вломился в бар и громко приказал принести ему 20 коктейлей «Черномазый русский». Выпив с десяток горячительных напитков и закусив рукавом, он уселся на вращающийся стул, обдумывая план действий. Первым человеком, на кого положил глаз Бонзо была Мишель Миер, работавшей впоследствии на импрессарио Кима Фоули. Она частенько появлялась в баре. Спокойно сидя за столиком, Мишель оглянулась и заметила Джона Боннэма — великого барабанщика Лед Зеппелин. Женщина улыбнулась ему.
И тут Бонзо взбесился. Он прыгнул к столику женщины, как разъяренная горилла. Надвинувшись на перепуганную даму, Бонзо заорал: «Что ты, блядь, сказала?» Так как Мишель возмутилась такому обращению, Бонзо ударил ее по лицу, и женщина растянулась на полу. «Никогда больше не смотри на меня так», — сказал он ей через плечо и опять отправился к стойке допивать свои коктейли. На следующий вечер в “Rainbow” он затеял драку с вышибалой. Обычно, Бонзо бывал смел только с женщинами, либо имея за спиной полдюжины роуди. На этот раз Джон был один. Он решил, что легко справится с коротышкой-вышибалой. Но парень оказался каратистом и Бонзо ту ночь провел в больнице. Вышибала хотел подать в суд за оскорбление (у него имелись свидетели), но затем изменил свое мнение.
Джон Пол Джонс тоже приносил беспокойства. В назначенный час на репетицию в Голливуд приехал даже Роберт Плант, а Джонс исчез. Полностью независимый от группы, он появлялся и уходил по своему собственному расписанию. Обычно, все сходило с рук, но на этот раз разозлился Джимми. «Если увидишь Джона Пола Джонса», — сказал он Дэнни Голдбергу, пытавшегося найти бас гитариста, — «просто пристрели его». В беседе с журналистом Джимми проявил скрытность: «Поверьте мне — иногда было очень трудно работать с Джоном Полом Джонсом».
Репетиции проходили в голливудской студии “S.I.R.” и новая музыка была великолепной. Усилия и энергия, затраченные на предыдущих гастролях, стали толчком к созданию новой музыки. Лед Зеппелин произвела на свет упругий фанк, столь неожиданный для поклонников группы. Марокканская мелодия сливалась с музыкой Нового Орлеана. Мелодии были жесткими и утонченными одновременно. Партия Бонзо была как и всегда очень грубой, а Роберт пел, сидя в инвалидной коляске. К тому времени Лед Зеппелин должна была платить налоги в казну США, либо убираться из страны. Поэтому решили записываться в мюнхенской студии “Musicland”. По дороге в Европу Джимми, Роберт и Бонзо всего на несколько дней завернули в Нью-Йорк. К тому времени Роберт избавился от инвалидной коляски и ходил с тростью. Гремя множеством индийских браслетов, Плант давал оптимистичные интервью. Он, например, сообщил Лайзе Робинсон: «У меня было время все обдумать. Раньше меня всегда смущала стремительность наших действий, мобильность и скорость процессов, происходивших вокруг нас. Это выбивало из колеи … Мне пришлось взвесить события по-новому и изменить свое мнение о наших безумствах».
Он продолжает: «Выходит так, что новые тексты пришли на ум в период размышлений, когда я спрашивал у Бога — «Христос, неужели все прошло? Неужели все кончилось?» И чем больше энергии заключено в альбоме, тем больше сил потрачено на борьбу с самим собой». Джимми восторгался черным блюзовым гитаристом по имени Бобби Паркер, которого представили Пейджу как непризнанного таланта. Гитарист выступал на окраинах Вашингтона. Джимми давно хотел привлечь блюзмена в “Swan Song”. Вместе с Дэнни Голдбергом они вылетели в Вашингтон на прослушивание, где Дэнни с трудом оторвал Пейджа от преследовавших его журналистов. Они увидели Бобби Паркера, игравшего ритм-н-блюз с группой в клубе “NCO”, находившегося на территории военной базы в Вирджинии. Джимми вынул дешевый магнитофон на батарейках и записал сет. Паркер пригласил Пейджа на сцену для совместного исполнения джема из старых блюзов. Джимми неохотно согласился. Пейдж фальшивил — настроя на игру не было. Бобби Паркер был шокирован. Еще бы — обнаружен самой Лед Зеппелин!!! Сразу же после записи, Дэнни и Джимми отправились в Нью-Йорк. Роберту с Бонзо музыка и запись не понравились вовсе. Ничего интересного они не услышали. Бобби Паркера позабыли.
Отдельно друг от друга музыканты вылетели в Европу. Бонзо всегда путешествовал со своим роуди — Миком Хинтоном, выполнявшим также функции камердинера, слуги, сестры милосердия и даже дуэньи барабанщика. Хинтон — веселый славный кокни, ветеран британского рока (он работал еще у Джинджера Бейкера), а теперь стал слугой Бонзо. Боннэм даже одеваться его заставлял точно так же. Во время предыдущих гастролей оба носили белые накрахмаленные костюмы, солдатские ботинки и черные котелки, присущие членам клуба “Clockwork Orange”. Во время перелета в Европу Бонзо разместился в 1-м классе и принялся угощаться шампанским, в то время как Хинтон находился в хвосте самолета. В течение одного часа Бонзо опорожнил две бутылки шампанского, пригрозил стюардессе, орал и приставал к другим пассажирам. Затем, упившись, он уснул. Перед ужином все пассажиры потребовали, чтобы Бонзо не будили. Спустя 2 часа Бонзо проснулся и обнаружил, что переусердствовал с шампанским — штаны и кресло оказались мокрыми. И он принялся звать на помощь своего раба. «Хинтон! Хинтон! Иди сюда!» Мик Хинтон прилетел в каюту 1-го класса и Бонзо зашептал ему на ухо. «Быстрее, пиздюк, прикрой меня спереди», — рычал он. Боннэм поднялся и отправился в туалет вместе с Хинтоном, пытаясь скрыть позор от остальных пассажиров, чье первоначальное удивление сменилось негодованием, так как от кресла Бонзо исходил крайне неприятный запах. В сумке Хинтона всегда имелась пара запасных брюк для своего начальника. Роуди был похож на заботливую мать, менявшую пеленки своему малолетнему сыну. Затем, Бонзо заставил Хинтона сесть на свое мокрое кресло, в то время как хитрющий «лучший барабанщик мира» занял место роуди в хвосте самолета и вконец успокоенный, мирно уснул.