В марте Цеппелинов пригласили на вечер в лос-анжелесский “Shrine” в честь Pretty Thing, чей новый альбом, выпущенный на “Swan Song”, упорно карабкался к вершине чартсов. Была и Bad Company, чей первый альбом был распродан только в США тиражом в 1,5 миллиона экземпляров. Присутствовала и дюжина журналистов. The Pretty Things в третий раз была реанимирована Филом Мэем: новый состав включал 6-х музыкантов. Тем не менее, группа испытывала трудности. Клавишник утерял нить сочинительства, поэтому группа пока бездействовала. Роберт умолял их не распадаться.
На вечеринке Бонзо сидел рядом с баром, когда к нему приблизился Энди Макконелл — невысокий, аккуратно одетый репортер из британской музыкальной газеты “Sounds”. Джон Боннэм являлся одним из музыкальных героев писателя. Наконец Энди набрался смелости и подошел к Бонзо: «Мистер Боннэм, меня зовут Энди Макконелл, я представляю “Sounds”. Просто хотел сказать Вам, что Вы — величайший барабанщик в мире. Я всегда мечтал пожать Вашу руку». Бонзо повернулся, схватив репортера за лацкан пиджака, и закричал в лицо несчастного человека: «Я и так нахлебался говна от вас, пиздюков, в прессе!!!» Все вскочили, а ополоумевшего Бонзо с трудом оторвали от журналиста. Поздно ночью Дэнни Голдберг был разбужен громким стуком в дверь. Сначала, он подумал, что начался пожар. Потом понял, что у дверей мечется Бонзо, пытаясь выломать дверь. «Лютик, я знаю, ты у себя!», — во всю глотку орал барабанщик. «Я знаю — ты у себя! Хочу, чтобы ты позвонил этому ебаному маленькому старикашке из “Sounds”. Скажи, что я ему такое, бля, интервью устрою! Ха-ха-ха-ха! Я дам этому гнусному маленькому разъебе такое интервью, которое он никогда не забудет!»
Дэнни перепугался. Ведь Бонзо являлся одним из работодателей Голдберга. Он не сомкнул глаз, пока не услышал удалявшиеся шаги барабанщика. До сих пор Джон Боннэм не мог примириться с прессой. И мстил журналистам постоянно: вылил содержимое стакана на журналиста британской ежедневной газеты и заставил фотографа разгуливать без штанов в “Starship”. Потрясения и неурядицы окружили группу. Что-то происходило не так. И Ричард Коул почувствовал это. «Год, когда мы отправились в «налоговую ссылку» был началом конца группы», — говорит он. Даже Джимми сообщил Лайзе Робинсон, что чувствует, как слетаются стервятники. «Я бы хотел играть еще 20 лет. Но просто не представляю, как это может произойти. Не знаю, почему. Просто не могу объяснить это словами. Это инстинкт. Предвидение …»
В мае Лед Зеппелин приехала в Англию в первый раз за последние 2 года. По условиям налоговой ссылки, музыкантам было разрешено только несколько дней провести дома. Было объявлено о 3-х предстоящих концертах в огромном зале “Earls Court Arena”. Билеты ушли так быстро, что добавили еще 2 концерта. Точно такое же шоу музыканты давали и в Штатах. Первая песня — “Rock and Roll”, затем — “Sick Again”. Джимми подключил старую гитару “Danelectro” для исполнения “In My Time Of Dying”, которую Плант с определенной долей сарказма посвятил Дэннису Хейли — британскому канцлеру казначейства (Министру финансов, отвечавшему за налоговую систему, выкинувшую Лед Зеппелин из страны). Для “The Song Remains The Same” и “The Rain Song” Джимми подключил свой вишневый Гибсон с двумя грифами. В перерывах Роберт пускался в разговоры с аудиторией. Представляя “Kashmir”, он сказал: «Однажды, мы репетировали новый альбом. Вдруг Бонзо предложил удивительный и неповторимый темп». Джон Пол Джонс играл длинное соло из “No Quarter”, а музыканты сидели у края сцены, ожидая акустического сета. Вся четверка слилась в гармонии “Tangerine”, композиции, которая почему-то никогда хорошо не выходила в Америке. Затем они играли “Going To California”, “That’s The Way” и “Bron-Yr-Aur Stomp”, посвященной собаке Роберта. “Trampled Underfoot” и “Moby Dick” шли дальше. После соло Бонзо Роберт воскликнул: «Джон Боннэм — владелец кож! Единственный человек, умеющий совмещать игру на барабанах и петь «Последний Вальс». «Джон — выходец из семьи циркачей … Боже, как может такая тяжелая группа быть такой глупой! Эта песня напоминает о нашем начале. Бонзо отказался присоединиться к нам, так как он уже получал 40 фунтов у Тима Роуза. Я послал 8 телеграмм в “Three Men In A Boat” в Уолсолл … Никто не верил в New Yardbirds». Бонзо прогудел из-за своих барабанов: «Ничего не изменилось!» И Роберт продолжил: «Никто не верил. Джон Пол Джонс только что закончил гастроли с Гретой Гарбо. Джимми Пейдж вышел из сортира. Мы отлично себя чувствуем в Англии … вы знаете, как здорово быть рядом с Дэннисом Хейли. У нас частное предприятие и больше артисты не вернутся в страну. Хейли должен быть проклят и осужден».
Лучи толщиной с карандаш исходили из лазерных установок, они пронизывали воздух во время смычковой секции, а Роберт пел отрывки из “Woodstock”. Потом, последовали “Stairway To Heaven”, “Whole Lotta Love” и “Black Dog”. Вот такой концерт могли видеть зрители на протяжении пяти вечеров. После пятого концерта в понедельник, группа закатила пышную вечеринку для старых друзей. Пришел Джефф Бек и оставался с музыкантами до четырех утра. Это было примирением. Лед Зеппелин вступила в новый этап своей эволюции. Критик журнала “Observer” Тони Палмер наслаждался Цеппелинами: «Больше нет такого театра, таких красок, способных передать подходы музыкантов к свету и звуку. Только убийственный сплав талантов мог достичь этого. Если Битлз создали свою поп-музыку из бессодержательности среднего класса, людей среднего возраста, шишек бизнеса, то Лед Зеппелин выдвинули рок-н-ролл и поставили его в авангард достижений искусства 70-х годов». Касаясь “Stairway To Heaven” Палмер спрашивает: «Видели ли вы любую другую песню при первом аккорде которой вся 20-тысячная публика спонтанно встает не похлопать или порадоваться, а в знак признания события жизненно важного для каждого слушателя?» Конечно, были и противоположные мнения. Мик Голд — британский журналист комментировал: «… жестокие эмоции наиболее четко прослеживаются в их музыке. Здесь нет места непринужденности и радости, как у Stones или Faces. Нет отдыха. Лед Зеппелин разыгрывает спектакль, опираясь на динамику и ритм, которые они слабо контролируют. Концерты хорошо организованы, но удовлетворения не приходит. Это музыка тела, но так как нет мелодии, то нет и танцующих. Она нацелена на эмоции, а не на ноги. Ее главный эффект — ожесточение».
После концертов в “Earls Court” Роберт с семьей отправился на отдых в Марокко. Остальные Цеппелины уехали в ссылку в Монтре. Через три недели Джимми Пейдж улетел в Марракеш — древний, обнесенный красной стеной конечный пункт следования караванов, находящийся на краю Сахары в предгорьях Атласа. На большой торговой площади Джемма-Эль-Фна, они смотрели на людей, превращавших себя в козлов. Изначально хотели взять портативные магнитофоны, чтобы записать пронизывающие, острые берберийские ритмы, но мысль отпала сама собой. На автомобиле «Range Rover” Роберт и Джимми поехали на юго-восточное побережье Атлантического океана. Достигнув Атлантики, они повернули на юг в Эссаойру, Тарфайю и Тан-Тан, намереваясь проникнуть в испанскую Сахару. К сожалению, время поджимало. Король Марокко только что аннексировал огромную, богатую фосфатами территорию и вдоль границы поставил длинную цепочку местных жителей, вооруженных только красно-зелеными марокканскими флагами. Испанская армия ушла без огня и стрельбы, но марокканские войска и жандармерия установили жесткий контроль на дорогах. Через каждые пару миль Роберт и Джимми останавливались перед армейским шлагбаумом и смотрели на дула автоматов, нацеленных на них. Музыканты яростно размахивали паспортами и объясняли, что едут лишь на ближайший пляж. Через 20 миль вышеописанный сценарий повторялся. Чем ближе они подъезжали к границе, тем больше становилось шлагбаумов. Наконец, дорога оказалась полностью перекрытой, и музыканты были вынуждены развернуться на 180 градусов. Переправились на пароме через Гибралтарский пролив, пересекли Испанию и Францию и, наконец, прибыли в Швейцарию, где находились остальные участники группы. Поездка освежила после упорной работы в Америке. Год «налоговой ссылки» шел неплохо.