Пришлось влепить ему затрещину и вновь зафиксировать голову. Я хотел видеть его лицо, чтобы отследить все непроизвольные реакции, вроде искривленных уголков губ или подергивания крыльев носа.

После затрещины рядовой присмирел и обиженно зашмыгал носом.

– Назови свое отчество! – потребовал я.

– Юрье… тольевич… – предложил сразу два варианта Илья.

– Как звали отца?

– Не помню. Детдомовский я. – Илья пьяно всхлипнул и попытался объясниться мне в любви: – Для меня теперь ты как отец родной.

Тяжелый случай… Я вновь отвесил ему оплеуху. Да так, что носом у него пошла кровь.

– За что?! – Кочкин утерся ладонью, размазывая кровь по лицу, а я сделал страшные глаза и яростно прошипел:

– Не ответишь на мои вопросы, прибью, гнида! Понял?!

– Угу… Так точно, товарищ Бригадир… тьфу ты, Бедуин.

– Как твое отчество?

– Петрович… – вспомнил Кочкин и искренне этому факту обрадовался. – Я – Петрович, понял? А ты козел! – не удержался он.

Я хмыкнул про себя: крепкий парнишка. Ему бы в партизаны…

Конечно, будь я уверен, что передо мной враг, то сумел бы выбить из него правду. Но сейчас без особых на то причин калечить парнишку не хотелось. Приходилось придерживаться мягкого варианта допроса – почти дружеской беседы и бомбардировать рядового вопросами в надежде, что под воздействием сильного опьянения он как-то выдаст себя.

– Как распознать «Пивную кружку»?

– По пене. – Кочкин довольно захихикал.

– Кто напал на «Ошарское»?

– Отряд…

– Чей отряд?

– Бойцов… э… неприятеля… врага…

– А почему ты остался жив?

– В меня не стреляли…

– Почему? Почему они отпустили тебя живым?

Вот он, самый главный вопрос.

При захвате «Ошарского» нападающие уничтожали всех: добивали раненых, разыскивали спрятавшихся. По крайней мере, так следовало из сообщений работников «Акуры» и оборонявших нефтеперерабатывающий завод бойцов.

Неприятель проводил тщательную зачистку объекта. А значит, Кочкин никак не мог выжить в том бою. Он находился у самого периметра, через него должна была прокатиться не одна волна врагов.

Но даже если в первые минуты боя Кочкину повезло спрятаться, он обязан был погибнуть позже – при побеге через поле. Судя по всему, противник не дурак, а значит, обязательно оставил бы пару-тройку снайперов, чтобы приглядывать за внешней частью периметра – на тот случай, если егеря подойдут раньше времени. Или мутанты ринутся на прорыв. Да и вообще, в АТРИ без присмотра тыл оставлять нельзя. При таком раскладе Кочкин не мог не попасться. Скорее всего, его заметили, но убивать не стали.

Почему?!

Уверен, что Подбельский рассуждал примерно так же. И уверен, что полковник проводил с Кочкиным в Ванаваре допросы с пристрастием. Без рукоприкладства, конечно. Зачем бить, если есть сильнейшие психотропные препараты вроде сыворотки правды. Судя по всему, те допросы ничего не дали, но сомнения у Подбельского все же остались. И тогда полковник решил навязать Кочкина нам в отряд, надеясь, что на маршруте рядовой выдаст себя, раскроется.

Полковник не сказал нам с Потапом напрямую, но среди прочих наших заданий подразумевалось и такое: понять, что не так с Кочкиным…

У меня нет при себе психотропных препаратов, но кое-что в этом отношении предпринять можно. Например, легкое гипнотическое воздействие. Мой дар внушения, конечно, очень слаб. Его хватает, только чтобы управлять животными-одиночками. Но с «пьяным» Кочкиным есть смысл попробовать. Вдруг сумею развязать ему язык?..

Я сделал лицо попроще, дружелюбно улыбнулся и задушевным тоном спросил:

– Так почему ты выжил, Илья?

– Я спрятался… А потом сбежал…

– Напрямик через поле?

– Да… И в лес…

– Страшно было? – посочувствовал я.

– Угу.

Рядовой размяк, и тогда я резко поменял схему поведения: мгновенно перешел от дружелюбия к агрессии. Как следует встряхнул Кочкина, прорычал:

– Кто напал на «Ошарское»? – и параллельно нанес ему ментальный удар: «Говори правду!»

– Скороходы, – невольно вырвалось у Ильи. – И «спаренные» автоматчики, – тут же добавил он. – А еще собаки-минеры.

– Кто такие скороходы? – как клещ вцепился я.

– Это… э… те, кто быстро ходят.

– На «Ошарское» напали скороходы? – наседал я. – Бойцы в масках – это скороходы?

– Да я-то откуда знаю?! – Кочкин попытался взбунтоваться. Мне показалось или он и впрямь немного протрезвел?

– Где ты родился? – я резко сменил направление «беседы».

– В Костроме. – Кочкин ответил быстро, без запинки. И ответ был абсолютно правдивым.

– Твое звание?

– Генерал! – Кочкин вновь «поплыл». Он глупо захихикал и затянул фальшиво: – «Комбат-батяня. Батяня-комбат. За нами Россия, Москва и… э… Багдад…» – Он сбился, забыв слова.

Дальше допрашивать бесполезно. Да и ментальных сил у меня не осталось. Я отпустил Кочкина и достал одноразовый шприц со снотворным. Пусть уснет крепким сном. А мы в это время займемся делом. Доведем проверку до конца.

Как только Илья заснул, я начал раздевать его, намереваясь рассмотреть тело рядового на предмет шрамов, мозолей, татуировок и всякого такого. Эти штуки способны рассказать о человеке очень многое. Причем, в отличие от него самого, шрамы и мозоли не умеют врать.

Однако ничего подозрительного найти мне не удалось. Несколько старых шрамов, полученных, скорее всего, еще в детстве. На пятке – мозоль. Никаких следов пулевых или ножевых ранений. Даже точек от инъекций я не обнаружил. Само по себе это ничего не доказывает. Разве только то, что Кочкин не наркоман.

Единственное, что не столько напрягло, сколько удивило, это слишком плотная мозоль на указательном пальце, возникшая от частого применения оружия. Вообще, похожая мозоль есть у всех срочников в АТРИ – появляется уже через полгода службы. Но у Ильи она была ощутимо плотнее – почти как у меня самого.

Можно, конечно, предположить, что Кочкин стрелял намного больше, чем положено гандику. Но, с другой стороны, салага мог специально натирать себе палец, чтобы казаться более крутым и бывалым. Или это особенность организма. Короче – опять тупик.

Хмурый день медленно катился к вечеру. Ветер собирал облака, они темнели, набухали дождем.

Проснулся Кочкин. Сел и тут же застонал, схватился руками за голову, а потом упал на колени и начал блевать, перемежая приступы рвоты громкими стонами.

– Убавь звук, – предупредил я. – Терпи, солдат. Генералом… все равно не станешь.

Илюха посмотрел на меня злыми с похмелья глазами, наверняка подумав: «Тебя бы так через две аномалии провести! Ты бы вообще в голос орал».

Тут он не прав. Не орал. Довелось мне побывать на его месте. После «Сорокапятки» прошел одну за другой аж две «Пивные кружки» и знаю по себе: ощущения, конечно, хреновые, но терпеть можно. К тому же терпеть осталось недолго. Можно приступать к лечению и для начала провести интоксикацию организма.

Я достал из рюкзака полученный от санинструктора полулитровый пакет с раствором гемодезана-х. В пакет была вмонтирована гибкая полевая капельница с катетером на конце.

– Давай руку, Илья. Витаминчики примешь. Сразу полегчает.

– От витаминов? – Кочкин подозрительно глянул на капельницу. – А там точно они?

Вот ведь задрот! Ну совершенно не доверяет дяденьке Бедуину. Ждет от меня любой пакости. Совсем диким стал.

– Расслабься, рядовой. Если б в мои планы входило избавиться от тебя, я нашел бы более простой способ.

Как ни странно, мои слова убедили Кочкина – он протянул руку. Охотно так протянул, я бы даже сказал, поспешно. Очень ему захотелось получить «витаминчиков».

Я воткнул иглу в вену Ильи, а пакет с раствором повесил на ветку ивы. Препарат устремился по гибкому шлангу, капельно попадая в кровь пострадавшего и проводя интоксикацию его организма.

Пока идет лечение, можно перекусить. Я достал мешочек с пеммиканом.

– Поем, раз время есть, а тебе, рядовой, под капельницей нельзя. Да и не хочется, ведь так?