Причины поражений, понесённых Россией в войну против Японии, служили предметом неоднократных исследований. Так что ничего удивительного в том, что в России этот вопрос обсуждается с неизбежной страстностью. Ведь поколеблено военное могущество величайшей в мире армии, которой в эту войну не удалось одержать ни одной победы над более слабой армией противника. При желании, однако, поближе изучить причины таких поражений, надо отказаться от уязвленного самолюбия, а стремиться откровенно выяснить истину, так как это лучшее средство устранить зло.

Своей неприкрашенной историей этой войны русский генеральный штаб дает полную возможность для такой работы. Само собою разумеется, что, щадя самолюбие многих военачальников, которые во время войны, а также и поныне занимают видное место в армии, авторы этой истории воздержались от критики их действий; но кто умеет читать между строк, может легко найти там беспощадные приговоры тактической подготовке начальников в русской армии.

Однако не каждому даётся читать между строк. Требуются и конкретные выводы. Многие русские офицеры из высших начальствующих лиц и генерального штаба принимались за эту задачу с целью исследовать недуги, таящиеся в организме армии, вызвавшие поражения злосчастной войны. Многие из них более или менее близко подошли к решению этой задачи; но в большинстве случаев эти исследования страдают односторонностью и недостатком объективности.

Сам побеждённый полководец этой войны, генерал Куропаткин, счёл для себя обязательным выступить с обширным отчётом, в котором он пытается представить те причины, которые, по его мнению, привели русскую армию к поражениям в эту войну.

Ген. Куропаткин не пожелал последовать примеру Бенедека, который, после отрешения от командования армией в 1866 г., воздержался, всё-таки, от всяких самооправданий, приняв на себя вину за все неудачи, постигшие его армию. Нет, Куропаткин ещё на театре войны, вскоре после заключения мира, в особой речи к иностранным офицерам выступил уже с разъяснениями причин неудач русской армии. Тогда уже мы убедились в нашей ошибке, думая, что Куропаткин, которого мы ценили как честного солдата, последует примеру Бенедека.

Высказанные нам тогда мысли ген. Куропаткин развил впоследствии в своём отчёте. Все они сводятся к огромной длине операционной линии в 9000 километров, а «вследствие этого — недостаточной численности сил по сравнению с японцами», недостаточной устойчивости некоторых частей войск и их тактической подготовке, а главное - неспособности его помощников.

В то время, как Куропаткин всё сваливает на силу обстоятельств, с которыми он не мог справиться, «не будучи Наполеоном или Суворовым» — противники его видят в нём одном причины всех поражений. Эти господа доказывают: «Чем виновата армия, если ею так плохо командовали? Солдаты наши превосходно сражались, и не их вина, если их вели не к победам, а к поражениям. Никаких особых реформ и не требуется. Единственное, что нам нужно в будущую войну, — это другого главнокомандующего, а всё прочее у нас обстоит вполне благополучно и в прекраснейшем порядке».

Ясно, что обе стороны грешат тут против беспристрастности. Куропаткин, пожалуй, прав, что Россия не была достаточно подготовлена к войне. Но ведь сам же он в качестве военного министра, с начала 1898 г. до февраля 1904 г., когда вспыхнула эта война, руководил этой подготовкой.

Пусть его главное внимание и большая часть военных кредитов поглощались заботами о западной границе. Пусть он не хотел войны с Японией — это любопытно разве в том отношении, что война никогда не предотвращается только потому и тогда, когда её не желают. Согласимся также и в том, что удаление театра войны от своей базы на 8000 км должно было тормозить и затруднять ход военных операций.

Но вывод, который со всего этого делает Куропаткин — что он, ввиду этих обстоятельств, располагал на войне меньшей численностью войск по сравнению с японцами — не выдерживает критики.

Дело в том, что и противники его, японцы, должны были испытать не меньше затруднений, как в мобилизации весьма малочисленной их армии, содержащейся в мирное время, так и в высадке своих войск на театр войны, занятый и подготовленный противником. Притом сравнительная «малочисленность» русской армии существовала на самом деле только в воображении Куропаткина, а в действительности, как это признается и русским генеральным штабом, численность русских войск на театре войны была всегда больше по сравнению с японскими, и только сам русский главнокомандующий не проявлял необходимой заботы, чтобы в решительную минуту, в решающем пункте, собрать возможно большее число бойцов. Но если действительно допустить, что японцы были сильнее, то опять-таки дело полководца было восполнить силы энергией и быстротой действий.

Если ген. Куропаткин жалуется на недостаточную устойчивость войск, то можно спросить его: — что им делалось для подъёма духа в войсках? Разве можно требовать от войск самопожертвования и устойчивости после бесконечного и бесцельного их мотания? Разве всё его командование армией на войне могло внушить ей доверие?

Зато нельзя не согласиться с Куропаткиным, когда он значительную долю вины за свои неудачи сваливает на пассивность и инертность своих помощников. Но сам он хоть раз во время войны показал ли им пример почина и самостоятельности?

В свое оправдание Куропаткин ссылается на выражение ф. Блюме: «даже величайший гений не может возместить собой недостаток инициативы в своих помощниках».

Да. Но зато и посредственный гений, воодушевлённый деятельностью и порывом на войне, может увлечь к самодеятельности и почину даже и таких своих помощников, которые воспитанием и практикой мирного времени приучены к пассивности.

Право, ген. Куропаткин поступил бы лучше даже в его собственных интересах, если бы он, по примеру ген. Бенедека, молча отошёл в сторону, взяв на себя вину поражений, тем более, что, в противоположность австрийскому полководцу, именно ген. Куропаткину должна быть отнесена наибольшая доля этой вины.

Однако, ещё более неправы те, которые думают, что причины всех поражений кроются только в одном Куропаткине и нескольких других начальниках, — что в самой армии всё вполне благополучно.

Этот вопрос и служит целью настоящего труда. Если употребление войск на войне не соответствовало требованиям стратегии, то ясно, что тут сказался недостаток подготовленных начальников.

Но ведь в этой войне участвовали талантливыегенералы или по крайней мере такие, которые пользовались такой репутацией! Ведь имена Куропаткина, Линевича, Каульбарса, Гриппенберга, Бильдердинга, Штакельберга, Рененкампфа, Мищенко и многих других громко гремели в армии до войны. И если все они оказались поражёнными инертностью и отсутствием самодеятельности, — значит, виноваты не личности, а школа.

Генерал фон Блюме выражается по этому вопросу следующим образом: «из тех элементов, из которых составляется корпус офицеров, а также в зависимости от духа армии, который в них воспитывается, рождается та инициатива полководца, на которую государство может рассчитывать в случае войны», и «воспитанные в духе инициативы начальники рождаются только в такой армии, в которой личный почин заботливо взлелеян и поощряется».

Если Куропаткин находит, что требовался какой-нибудь Наполеон или Суворов, чтобы справиться с теми затруднениями, среди которых ему приходилось действовать, то он этим, очевидно, хочет сказать, что всякий другой на его месте — коль скоро это не Наполеон или Суворов — не достиг бы иных результатов.

Однако, японские полководцы также не были Наполеонами, и тем не менее достигли блестящих результатов, хотя им приходилось иметь дело с не меньшими затруднениями.

Объясняется это очень просто: тем, что японские начальники взращены армией, в которой ценятся инициатива и самодеятельность. И пусть из этой школы не выходят Наполеоны, но она дает энергичных, деятельных и решительных офицеров.

Но откуда в русской армии взяться самодеятельности и наступательному почину?