Пока мы с Аидой жили с родителями, довольно часто случалось, что отец после веселой вечеринки, сопровождавшейся немалыми возлияниями, возвращался домой почти под утро. Но шел не трусливо, крадясь на цыпочках, чтобы никто не услышал, — отнюдь! Он производил достаточно шума, чтобы разбудить все семейство. Возвращался с партитурами песен, которые купил у какого‑нибудь музыканта из заведения, где провел бурную ночь. Мы просыпались, Аида садилась за пианино, пытаясь разобрать мелодию, что так понравилась отцу, и все вместе пели. А на следующий день — здравствуй, школа! Прямо скажем, вид у нас был не очень отдохнувший, мы засыпали, сидя на школьных скамьях. Зато как гордились тем, что наша семья не похожа ни на одну из тех, где мы бывали! Люди думали: «Бедные дети, какое будущее их ожидает!» По — моему, все сложилось не так уж плохо, разве нет?

Отец, который по натуре был транжирой, все же обладал достаточной проницательностью, чтобы отдать бразды правления расходами маме, более экономной, более ответственной, всегда умевшей отложить что‑то на черный день. Мы как‑то сводили концы с концами. Мама утверждала, что занимает недостающую сумму у очередной подруги. Эта милая женщина, вроде бы, одалживала ей деньги, но, как утверждала мама, требовала, чтобы ей вернули всю сумму к определенной дате. Этой «подруги» на самом деле никогда не было, ее роль исполнял большой чемодан, заполненный лоскутами и одеждой, ключи от которого были только у мамы. Если честно, никто не верил в эту байку, и, я думаю, мама об этом догадывалась. Так что это был своего рода секрет Полишинеля.

Вот почему, даже детьми, мы с Аидой делали все возможное, чтобы помочь родителям. Как и все члены семей «перемещенных лиц» занимались одним и тем же: уборкой, мытьем посуды, выносом мусора. Раз в неделю приводили в порядок паркет — надев на ноги металлический скребок, яростно терли его, а затем подметали и натирали. Горе тому, кто осмеливался проникнуть в дом в грязных ботинках прежде, чем шедевр нашего творчества успеет высохнуть! Пока Аида чистила овощи, я надевал роликовые коньки и мчался через два квартала за продуктами на рынок на улице Бюси. В те времена это был самый дешевый рынок Парижа, там можно было купить тринадцать яиц по цене двенадцати. Одно яйцо бесплатно, и за бензин платить не надо — сколько преимуществ!

И в то же время мы не были лишены удовольствия участвовать в зрелищных мероприятиях. Во — первых, регулярно проходили показы армянских пьес, балы и пикники. Но больше всего нам нравился темный зал кинотеатра. Это увлечение появилось после того, как отец сводил нас в кино, тогда еще немое. Гарольд Ллойд, Чарли Чаплин, Иван Мозжухин и Глория Свенсон привели нас в восторг. Спустя годы, кроме фильмов, на которые мы ходили, прогуливая школу, и советских фильмов по воскресеньям, три раза в неделю мы посещали кинотеатры нашего квартала, где обычно показывали по два или три фильма за сеанс. Мы «заглатывали» в среднем по восемь‑десять фильмов в неделю, самых разных по жанру: любовных, приключенческих, музыкальных, фильмов ужасов, французских и американских экранизаций. На наших глазах произошло рождение звуковых и музыкальных фильмов, но особым событием стало появление цветного кино. Любимыми актерами Аиды были Даниэль Дарье, Шарль Буайе и Гарри Баур. Мне нравились Жан Габен, Мишель Морган, а также Ремю, Жюль Берри, Гарри Купер, Джеймс Кегни, Бэт Дэвис, Пьер Френей, Фред Астер и Джинджер Роджерс. Еще нам нравились чудесные актеры второго плана, такие как Эмос, Карет, Жан Тисье, Маргарита Морено и Сатурнен Фабр. Мы знали назубок весь состав исполнителей, имена композиторов, режиссеров. В области кинематографа наши знания были безупречны, но, должен признать, это касается в большей степени Аиды, чем меня. У сестры феноменальная память на события нашего общего прошлого. Она помнит все: «Сен — Мишель», «Одеон», «Клюни», «Дельту», всякие там «Рошешуар», «Гомон», «Мулен — Руж», «Берлиц», «Парамаунт», которые были нашими излюбленными кинозалами. После знакомства с Мишлин, моей первой женой, мать которой работала кассиршей, а отчим — киномехаником в кинотеатре «Мариво», мы стали ходить в кино бесплатно. Не пропускали ни одного фильма, и родители часто ходили с нами. Сколько радостных моментов мы пережили, сидя перед большим экраном, сколько счастья испытали в темном зале кинотеатра, благодаря таланту тех, кого я назвал, а также бесчисленного множества других любимых и ныне ушедших от нас актеров. Я уже не говорю об авторах сценария и режиссерах, таких как Карне, Дювивье, Превер, Дженсон, Спак и Компанеец, которые приобщили нас к великому, прекрасному, поэтическому, чувственному, умному кино и прекрасной музыке! Отец покупал пластинки, которые мы слушали на «большом граммофоне»: танго, пасодобли, джаз, венгерская музыка, первые записи Тино Росси и Эдит Пиаф. Жана Траншана, Дамиа, Фреэль, Мориса Шевалье, Шарля Трене и многие другие. Театр уже успел создать своих классиков, кинематограф только начинал создавать своих, также как и шансон, которому в скором времени предстояло стать отдельным явлением в музыке.

Мы с Аидой имели право на самые разнообразные развлечения, вплоть до радио! Я с раннего возраста собирал детекторные приемники, основные детали для которых покупал в специализированном магазине на улице Монмартр. Детектор представлял собой нечто вроде бруска из каменного угля, на котором при помощи иголки надо было найти точное расположение волны определенной длины. Моя радиоточка не имела репродуктора, поэтому я пользовался наушниками.

Нынешней молодежи доступны новые технологии, благодаря которым сохранилось наше артистическое наследие. Мое поколение, поколение фанатов «комнат обскура», влюбленных в песню, театр, кино и музыку — это поколение борцов, сражающихся за то, чтобы не делали новых цветных экранизаций черно — белых шедевров кинематографа. И какое счастье, что, благодаря последним изобретениям, память о ныне ушедших певцах и певицах, актерах и актрисах возрождается, что мы до сих пор можем видеть созданные ими образы, видеть их молодыми и восхищаться ими.

Могу делать все

Поначалу мы были прилежными читателями детских изданий, Аида любила «Неделю Сюзетты», я — «Бико и Клуб барабанщиков» и «Биби Фрикотен». Достигнув возраста, в котором необходим другой круг чтения, более соответствующий нашим вкусам, мы стали посещать театральные книжные магазины, где покупали «Ля Птит Илюстрасьон», поскольку этот журнал публиковал полные тексты театральных пьес, которые мы хотели читать и учить наизусть. Каждый выбирал себе наиболее выгодную для прослушивания роль. «Буриданов осел», «Крещение младенца», а для меня, кроме всего прочего, «Праздник тела Господня». Мы относились к этому очень серьезно, сознавая, что являемся профессионалами. В 1936—37–х годах меня пригласили в марсельское ревю «Все это — Марсель!», поставленное Анри Варна в «Альказаре», на улице Фобур — Монмартр. Ведущий актер, Поль Берваль, был известен благодаря ролям, сыгранным в кино. Я же участвовал в скетчах, но, как это ни странно, стоял в ряду маленьких танцовщиц в балетных пачках, понимаете ли, как какой‑нибудь недоразвитый травести. Месье Варна не любил лишних расходов. Ставя следующее ревю, «Да здравствует Марсель!», он, например, решил, что Берваль стоит ему слишком дорого, и безо всякого стеснения забрал себе его роль.

Во время репетиций ревю «Все это — Марсель!» я повстречался с молодым человеком в военной форме, пришедшим предложить главному исполнителю свои песни — «Мой город» и «Корабль любви». Звали его Шарль Трене. И уже через несколько месяцев радиоволны транслировали сочиненные молодым поэтом песни, они, как цунами, ворвались на эстраду и произвели переворот во французском шансоне, вытеснив практически все, что мы слушали прежде. Ознакомившись с сочинениями молодого военного, который, смущаясь, принес их в «Альказар» на суд знатоков, я сразу же стал — нет, не фанатом, такого слова еще не было, — но безусловным почитателем его таланта. Он же сделался моим кумиром и, даже не догадываясь об этом, учителем, а впоследствии — одним из самых близких друзей.