Жак хотел отобрать у меня ключ.

Куда мне было бороться с ним — я просто открыла окно и бросила ключ на улицу — а до земли было восемь этажей.

Прощай, мой ключик!

Мне казалось, что я вижу кошмарный сон, когда словно прирастаешь к земле, хочешь проснуться и никак не можешь. Мы с Жаком были надежно заперты, Саша орал и бесновался в прихожей, собаки лаяли, я плакала, все слилось в чудовищный гвалт. В конце концов слово взяла я, я умоляла Саша успокоиться и уйти, заклинала Жака отстать от Саша, я объясняла им обоим, что выбросила ключ в окно и на сегодня мы лишены возможности встретиться для выяснения отношений.

Наконец Саша ушел, оглушительно хлопнув дверью.

И наступила тишина!

Мы сидели бледные, ошарашенные, взвинченные до предела.

Мне ужасно хотелось залпом опрокинуть рюмку коньяка, но распроклятая дверь была заперта. Как же выйти? Позвонить консьержке!

И вот в два часа ночи я звоню мадам Аршамбо, моей доброй привратнице. Я прошу ее выйти на улицу с электрическим фонариком и попытаться найти ключ от моей спальни, который я по досадной неловкости уронила в окно.

Мадам Аршамбо, должно быть, решила, что я сошла с ума!

Но через четверть часа она принесла ключ и наконец освободила нас.

Разрыв свершился помимо моей воли, и столь любимая мною гармония сменилась подспудной драмой.

Я приходила на съемки с красными после бессонных ночей глазами. Саша… Жак… Жак… Саша… я сходила с ума от ревности одного и другого, оба подозревали меня, проверяли. Ах! Если бы я могла найти третьего!

Когда Саша окончательно съехал, на меня вдруг накатило ощущение чудовищной пустоты и одиночества. Я загрустила.

А Жак, памятуя о той злополучной ночи, наотрез отказался ночевать на Поль-Думере. Он снял какую-то жалкую меблирашку, убогую, отвратительно мрачную и грязную, и постановил, что отныне только там мы будем проводить наши ночи любви.

Вот это додумался!

Чтобы я после дня изнурительной работы ночевала в комнатенке без удобств только ради удовольствия переспать с парнем, который мне, в сущности, нужен как прошлогодний снег!

Ну и влипла же я!

Какое-то время мы с Жаком играли в «кто кого перетянет»: каждый оставался на своих позициях. Я предлагала ему вечера в тепле и неге, он отказывался, предлагая мне в свою очередь прихватить в ближайшей закусочной два горячих сандвича с ветчиной и сыром, пару банок пива и расположиться у него, где-то в районе улицы Лежандр. Жуткий квартал!

К тому же слухи о моем разрыве с Саша уже просочились, а фоторепортеры быстро унюхали идиллию с Жаком и неотступно следовали за мной по пятам. Нам следовало быть очень осторожными. И я возвращалась по вечерам домой одна, преследуемая сворой «папарацци»! Маги согласилась пожить немного со мной, чтобы было не так грустно. Жак звонил мне ночи напролет, восхитительный, желанный, обворожительный, властный, влюбленный — о, как он умел очаровывать даже по телефону! Конечно же, я не устояла и однажды вечером отправилась к нему, прибегая к хитростям индейцев, чтобы сбить со следа прилипал-фотографов.

Скажу я вам, это была далеко не тысяча и одна ночь!

Но Жак был так трогателен… Он накрыл скромный ужин при свечах, прямо на полу, за неимением стола. На кровати были простыни, но подушки отсутствовали. Ванна оказалась сломана, работал только душ, да и то чем слабее была струя, тем теплее текла вода. На окнах — ни ставней, ни занавесок, и я почти до рассвета ворочалась в постели, тщетно пытаясь заснуть. Газовый фонарь светил мне прямо в лицо: мы были на втором этаже.

Говорят, женщина — лишь отражение, а ее зеркало — мужчина.

Уж не знаю, какое отражение я представляла собой, явившись на следующий день в студию, но мои девочки заохали и заахали при виде моей помятой, кислой физиономии. Они решили, что я больна или заболеваю, и ни в какую не верили мне, когда я сказала им: «Моя ночь у Жака». Мне всегда претил студенческий, богемный, сомнительный образ жизни, который иные молодые люди и девушки просто обожают. А Жак — он был на два года младше меня — чувствовал себя в походных условиях как рыба в воде. После двух-трех подобных попыток, доказавших мое горячее желание и самым пагубным образом сказавшихся на моей физической и моральной форме, я решила, что с меня хватит.

Это было уж слишком: Маги, моя дублерша и подруга, вместе с Аленом ведет на Поль-Думере жизнь принцессы… Шампанское, поданные горничной деликатесы на ужин, чистое, выглаженное белье, горячая ванна, никаких забот по дому — а я тем временем ишачу целый день на съемках, а потом прихожу, вымотанная, в квартиру, где мне предстоит мыть вчерашнюю посуду, стелить постель, стирать, убирать и разогревать готовые ужины. От пива я опухала, от осточертевших сандвичей начала полнеть! Не говоря уже о грязном белье Жака — нет вернее средства убить любовь.

Почему же я должна выбирать худший вариант?

Только потому, что мужчина постановил, что он — глава!

Я начала жалеть о Саша.

Чаша моих Весов угрожающе колебалась. Я знала: мне стоит только щелкнуть пальцами, чтобы вернуть Саша. Но с другой стороны, я терпеть не могу подогретый суп, не верю, что можно склеить разбитую чашку, и никогда не пыталась вернуть любовь, если она прошла, — никогда в жизни!

А потом — бац! — желтые газетки запестрели заголовками о моем новом романе с героем-любовником, писаным красавцем, и таким, и сяким… Два-три раза нас застукали у входа в дом на Поль-Думере или в его машине, кадры из фильма дополнили картину!.. Саша на фотографии в углу газетной страницы, осунувшийся и постаревший, был в этом треугольнике робким, осмеянным воздыхателем, но он хотя бы сохранил свое достоинство.

Жаку досталась роль соблазнителя, неотразимого любовника!

А я — я была мерзавкой, потаскухой, безжалостной тварью, разбивающей сердца, пожирательницей мужчин, жестокосердной и корыстной шлюхой!

Если бы эти ослы только знали, что я, вместо того, чтобы предаваться разврату и изыскам сладострастия, стираю носки соблазнителя в холодной воде и подметаю грязный пол!..

Снова открылся сезон охоты на мою личную жизнь.

И все приемы были дозволены!

Я опять стала дичью среди охотников, не знающих жалости. Каждый мой шаг, каждое движение подстерегали, анализировали, фотографировали с помощью телеобъектива, марали, коверкали и осмеивали журналисты вроде Бувара и Эдгара Шнейдера.

В довершение всех бед заболела Маги. Острый приступ аппендицита.

В воскресенье я решила навестить ее в клинике — это было недалеко. Я приехала во время обеда и вошла в лифт вместе с какой-то санитаркой, которая несла поднос больному. Мы были одни.

И вдруг ее прорвало!

«Так это вы, а? Шлюха, гадина, тварь! Вы отнимаете мужчин у нас, бедных женщин! Так бы и изуродовала ваше личико! Так бы глаза и выцарапала!»

Она схватила вилку и кинулась на меня.

Я дико закричала и успела только закрыться руками; вилка вонзилась в рукав моего пальто. Я отбивалась ногами, не рискуя открыть лицо. Я чувствовала, как женщина дышит мне в волосы, она продолжала выкрикивать оскорбления и царапалась свободной рукой — вилка прочно запуталась в петлях вязаного рукава.

Мне казалось, что прошла целая вечность!

Наконец на пятом этаже я выскочила, ни жива ни мертва от страха, и рухнула без сил к ногам какой-то медсестры, а лифт медленно пополз дальше, на шестой. Я все рассказала директору клиники, предъявила вилку как вещественное доказательство и потребовала, чтобы эту санитарку нашли. Я была в ужасном состоянии, кричала, плакала, мне пришлось дать успокоительное.

Женщину, которая набросилась на меня в лифте, так и не разыскали: ее описание не подходило ни к одной из служащих клиники. Что до подноса, в этот час все обеды уже раздали, к тому же на шестом этаже палат с больными не было — только операционные!

Однако эта жуткая история на самом деле произошла со мной в апреле 1959 года, в клинике Пасси, на улице Николо.

Луи Маль в «Частной жизни» сделал эту сцену немного иначе: столкновение происходит в гидравлическом лифте моей многоэтажки, с уборщицей, рано утром. Вилка заменена половой щеткой, но символ агрессии остался.