Это глубоко символично.

Когда прошла эйфория, вызванная внезапным решением, будущее вдруг разверзлось передо мной, как бездна, как черная пугающая пропасть. Трудно одним махом провести черту под целой жизнью, еще труднее начать после этого новую. Я с семнадцати лет привыкла, что кто-то за меня принимает решения, несет всю ответственность, управляет мной, у меня никогда не было времени думать и жить самостоятельно.

С другой стороны, мне всегда приходилось вживаться в образ героини, которую я играла, жить параллельной жизнью. Это позволяло мне разряжаться, перетекать из одной жизни в другую, а иногда и смешивать их. А теперь я перекрывала себе этот предохранительный клапан, перерезала пуповину, давая ей колыхаться в вечном бездействии.

Колинетта, водворенная вместе со своими бутылочками в Базош, прожила у меня пятнадцать лет; всю свою жизнь она была ручной козочкой-собачкой, умненькой и ласковой!

Чтобы быть по-настоящему в ответе за животных, которых я приручила, я посвятила им себя целиком, безраздельно, с добросовестностью, иногда непосильной, но также дарившей мне порой самые истинные, самые неподдельные радости, какие я только знала в жизни.

Общество защиты животных, двенадцать лет обещавшее мне открыть менее гнусный приют, чем тот, где я в 1966 году нашла моих бедных собачек и кошек, наконец построило в Женневиле заведение под названием «Гостеприимство».

Меня попросили взять над ним шефство. Я с радостью согласилась открыть вместе с председательницей общества, Жаклин Том-Патенотр, эту новую тюрьму. Я надеялась, что она будет более сносной, хотя бы благодаря более здоровой атмосфере в только что построенных помещениях!

И вот шестого ноября я появилась там в окружении целой своры журналистов и фотографов, служащих Общества, пресс-секретарей, одного министра и Жаклин Том-Патенотр.

Перерезая ленточку под треск десятков фотовспышек, я услышала многоголосый лай. А затем, не проявив никакого интереса к бедным брошенным собакам, не удостоив их даже взглядом, вся толпа кинулась в зал, где нас ожидало шампанское, трибуна и гроздь микрофонов. И каждый произнес слащавую и льстивую речь. Устав от этих восхвалений, озабоченная судьбой животных, которая была для меня важнее, я незаметно покинула зал, взяла привезенную из дома сумку с печеньем и пошла навестить маленьких узников.

Я провела целый час на четвереньках, пытаясь впридачу к печенью дать этим бедолагам хоть немного нежности, немного ласки, немного тепла. У них были добрые, печальные глаза, они тянули ко мне лапы между прутьями решетки, умоляя освободить их. Они не обращали внимания на печенье, а лизали мне руки и ждали моего ответа. Я выплакала всю душу, глядя на это несчастье, а дураки в зале в это время обменивались комплиментами. Некоторые собаки грызли решетку так яростно, что из десен шла кровь, другие, покорившись судьбе, свернулись калачиком в углу клетки, на загаженном бетонном полу, и уже ни на что не реагировали.

Это было жутко, беспросветно, бесчеловечно.

Эти бедные животные попали в темницу, в невыносимые условия только за то, что их бросили бессовестные, бессердечные люди. Мне так хотелось открыть эти тяжелые засовы. Так хотелось взять их к себе, ухаживать за ними и любить их, как они того заслуживают. Но их было четыреста! А сколько еще тех, что ждут освобождения хозяев, отбывающих десяти- или двадцатилетний срок? А еще других, тех, что терпеливо, с надеждой ждут выздоровления больных, которые, быть может, никогда не вернутся к ним из больницы!

Я прикоснулась к страданию в чистом виде.

Сколько таких же страдальцев, разбросанных по всей Франции, томятся в еще худших условиях?

С этого дня мое имя, моя слава, мое состояние, моя еще не растраченная молодость и сила будут отданы на то, чтобы помогать им до самой смерти, на то, чтобы бороться за них, мстить за них, любить их и пробуждать к ним любовь. Такой обет я дала себе в тот день, 6 ноября 1973 года.

И я сдержала слово!

У меня снова была цель в жизни. И какая цель!

Теперь мне надо будет заботиться о животных не только в Базоше и «Мадраге», а во всем мире, возможно, обаяние и известность помогут мне быть услышанной, быть понятой. Я была полна надежд и планов, убеждена, что стоит мне вмешаться — и, как по волшебству, ужасное положение животных на нашей планете станет немного легче.

Увы, как мне пришлось убедиться, ничто не дается даром.

Все надо добывать силой рук, силой воли, а порою силой отчаяния.