Австралийцы, англоиндийцы, жители Лондона и прочих краев бегали по склонам гостиничного сада и своими странными одеждами делали все возможное, чтобы испортить пейзаж. Профессор и я соскользнули вниз по склону горы позади отеля и снова очутились в Японии. Грубые ступеньки провели нас сквозь джунгли футов на пять-сот-шестьсот вниз, к руслу того ручья, вдоль которого мы ехали целый день. Воздух дрожал от шороха сотен струй, и всюду, где глазу удавалось проникнуть сквозь богатую поросль, бежал этот одержимый поток, плескавшийся у валунов. Там, наверху, в отеле, царствовала прохлада серого ноябрьского дня, от которой немели пальцы; попав на дно ущелья, мы словно очутились в Бенгалии с ее неподдельными испарениями. Зеленые бамбуковые трубы подводили горячую воду к десяткам бань, где на верандах, бездельничая, курили японцы в голубых и белых халатах. Из непроходимой чащи доносились крики купающихся, и — какой срам! — вдруг из-за угла показалась пожилая леди, стыдливо обернутая белым банным полотенцем, которое было не слишком широким. Затем мы прошлись по ущелью, утирая пот и разглядывая небо сквозь арку буйной листвы.

Кстати, японские девушки четырнадцати-пятнадцати лет отнюдь не безобразны. Я видел около тридцати девушек, и ни одна не думала смущаться при появлении незнакомца. В конце концов это был обыкновенный пляж в Брайтоне, правда без купальных костюмов. В голове ущелья стало жарче, и горячая вода потекла в изобилии. Места сочленения труб испускали струйки пара; испарения курились над камнями в русле реки, и небольшое углубление, проделанное стеком в мягкой, теплой почве, быстро превращалось в крошечный водоем с горячей водой. Жителям не хватало настоящего запаса горячей воды, и они стремились добыть еще больше, но делали это совершенно бессистемно. Я попытался вползти в шахту шириной два фута, пробитую в склоне холма, однако пар, который, кажется, не причиняет вреда шкуре японца, выгнал меня оттуда. «Что произойдет, — подумал я, — когда кирка наткнется на саму жидкость и шахтеру придется либо мгновенно удирать, либо свариться в кипятке?»

В сумерках мы выбрались на поверхность земли и, проходя по улицам Миношиты, заметили двух пухленьких херувимчиков лет трех, которые принимали вечернюю ванну в бочке, врытой в землю под карнизом лавки. Глядя на нас сквозь растопыренные пальчики, ребятишки делали вид, что сильно испугались: они тщетно пытались скрыться от нас, ныряя под воду, прятались друг за дружку, в общем, вели себя как плещущиеся головли. Отец подзадоривал их облить нас водой. Это была самая прелестная картинка за целый день, ради которой стоило приехать в липкий, смердящий краской отель.

На нем был черный сюртук, и поначалу, когда он, словно тень, бродил по пустынному коридору, я принял его за миссионера.

«ВЬт уже третьи сутки, как на меня наложили запрет, — прошептал он хрипло, — но я ни в чем не виноват, не виноват. Мне приказали заступить на третью вахту, однако забыли уведомить в письменном виде, чего я всегда требую. Хозяин отеля говорит, что виски причинит мне вред. Хотя я ни в чем не виноват, Бог свидетель, ни в чем не виноват!»

Не люблю, когда меня запирают в деревянном отеле, где гуляет эхо, а моим соседом оказывается джентльмен с морскими наклонностями, который оправляется от белой горячки, коротая ночные часы в беседах с самим собой…

Глава 17

До чего же далеко от Миношиты до Мичне и Мандалия! Вот почему мы встретились здесь с людьми из бирманских поселений и чудесно провели время, вспоминая бандитов и экспедицию на Черную гору. Вдали от дома начинаешь проявлять к нему повышенный интерес, поэтому многое узнаешь, и в этом одно из преимуществ путешествия за границу. Правда, путники часто меняют маршруты, но не меняют направление своих мыслей, которые стремятся домой через моря.

— Поразительное местечко, — сказал профессор, раскрасневшись, как вареный омар. — Сидишь себе в ванне и подключаешь то горячий, то холодный источник, как тебе нравится, а температура просто феноменальная. Давайте-ка посмотрим, откуда все это берется, а потом уедем.

В горах, милях в пяти отсюда, есть местечко, которое называют Жгучей горой. Мы отправились туда сквозь безмятежные бамбуковые рощицы, соснячки, лужайки и снова рощицы под непрерывный рокот реки, которая бежала где-то внизу В конце пути нас ожидала встреча с обедневшим, словно подержанным, адом, аккуратно разбитым на истекающем кровью склоне горы, с которого содрали кожу. Казалось, будто по соседству оползень разорил спичечную фабрику. Вода, в которой, наверно, варились тухлые яйца, стояла в бассейнах, их края были покрыты волдырями, и легкие облачка прозрачного белого пара поднимались в небо, пробиваясь из глубины бурлящих недр. Несмотря на запах и отложения серы на скалах, я почувствовал разочарование, пока не ощутил жар под ногами, ступавшими словно по кожуху котельной. Вулкан считается потухшим. Если могучие неведомые силы, упакованные в грязевую оболочку не толще нескольких футов, принимаются в Японии за недействующий вулкан, я очень рад, что меня не представили беснующемуся чудовищу. Отнюдь не самомнение или бережливое отношение к собственной персоне, а обостренное ощущение близости огня, пылавшего под ногами, опасение, что весь механизм придет ненароком в движение, заставило меня ступать по этой земле с чрезмерной осторожностью и настаивать на немедленном возвращении.

— Хм! Да это обыкновенная котельная, которая питала вашу утреннюю ванну. Все энергетические ресурсы источников находятся здесь, — сказал профессор.

— А мне какое дело до этого?! Оставьте их в покое. Вы что, не слышали о взрывах котлов? Прекратите по-дилетантски шпынять землю стеком! Вы отвернете кран.

Увидев Жгучую гору, начинаешь трезво оценивать японскую архитектуру. Она не отличается массивностью. Каждому японцу, словно между делом, приходится гореть раза два в жизни. Любое предприятие не считается надежным, если не приняло крещения огнем. Однако в этой стране пожарам не придают значения. Единственное, что причиняет в Японии настоящие хлопоты, — это землетрясение. Соответственно японец возводит такое жилище, чтобы оно, падая, в случае чего причинило ему не больше вреда, чем связка веников. Для того чтобы еще больше обезопасить себя, он не закладывает фундамента: угловые столбы его дома покоятся на макушках круглых камней, утопленных в землю. Эти опоры принимают на себя удар подземной волны, и, хотя само здание может покоситься (словно верша для ловли угрей), в сущности ничего серьезного не происходит Вот что утверждают эпикурейцы землетрясения. Я хотел бы убедиться в этом сам, однако не в таком подозрительном месте, как Жгучая гора.

Я удрал из Миношиты, но, как говорится, попал из огня да в полымя. Карлик в голубых штанах швырнул меня в карликовую коляску на паутинообразных колесах и с гиканьем за полчаса домчал вниз по той самой дороге, которой мы поднимались четыре часа. Уберите все парапеты с симлинской дороги и не ухаживайте за ней десяток лет, затем, положившись во всем на милость только одного возчика, промчитесь мили четыре по любому самому крутому ее участку (однако не круче перепада к старому симлинскому театру «Гейети») — тогда узнаете, что я пережил!

«Даже шестерка горцев не смогла бы прокатить нас в таком стиле!» — закричал мне профессор, проносясь мимо. Спицы колес его коляски, накрененной градусов на тридцать, мелькали, словно лапки удирающей утки. С гордостью вспоминая этот пробег, я думаю, что даже шестидесяти горцам не удалось бы обойтись с саибом настолько бесцеремонно.

Подобно этому, ни одна трамвайная компания на Истинном Востоке не станет гонять свои вагончики, словно пытаясь догнать поезд, ушедший еще в прошлом году. Здесь же это необычное сооружение представляет собой семь миль узкоколейки, оборудованной весьма основательно. Имеются вагоны первого и второго класса (по две лошади на каждый), которые следуют с интервалом в сто ярдов. Один из них почти пуст, другой — пуст наполовину. Когда крошечный возчик не справляется с лошадьми, что случается в среднем каждые две минуты, он не тратит время на то, чтобы осадить их. Он просто завинчивает тормоз и заливается смехом, вероятно, потешаясь над компанией, которая немало заплатила за каждый из этих вагонов. И все же это настоящий артист; кроме того, он даже не носит мещанской медной бляхи, как все возчики. На его короткой голубой кожаной куртке между лопатками выведена белой краской конечная станция временной дороги, а на полах — столько же стилизованных трамвайных колес. Только япон-цам-художникам известен секрет стилизации трамвайного колеса или головки рельса. Хотя на преодоление тридцати миль, отделявших нас от Иокогамы, ушло двенадцать часов, мы сочли это за приемлемую скорость передвижения, ожидая поезд в приморской деревушке. Кстати, любая японская деревня, если мерять ее по главной улице, тянется три мили. Деревня с населением более десяти тысяч человек — уже город.