— Да.

— В Новом Орлеане вы еще не знали, что этот человек его отец. Когда вам стало это известно?

— Уже здесь, как только он приехал.

— Вероятно, теперь вам известно и настоящее имя вашего жениха?

Она помолчала, но прежде, чем я повторил свой вопрос, спросила:

— Я обязана вам отвечать?

— Ну почему же? Вы можете молчать, если желаете, но мы быстрее договоримся, если вы скажете правду. Обещаю, что вам не придется стыдиться этого в будущем.

Несколько секунд она хранила непроницаемое выражение лица, потом, усмехнувшись, произнесла:

— Вы сказали, что мне нечего бояться и стыдиться: опасности нет. Следовательно, я могу открыть вам имя своего жениха.

— Его зовут Джонатан Мелтон, а его отца — Томас Мелтон, не так ли?

— Совершенно верно.

— А его дядя носит имя…

— Гарри Мелтон.

— Знаете ли вы, где в настоящее время находится Гарри Мелтон?

— Вам это известно лучше, чем кому-либо другому! Ведь это вы его задушили.

— Откуда вам об этом стало известно?

— Мне сказал об этом его брат. И еще он сказал, что от таких бандитов, как вы, можно всего ожидать, даже убийства с целью грабежа.

— О! Неужели, по-вашему, мы похожи на насильников?

— Конечно, у меня есть для этого веские основания. Разве однажды вы едва не стеганули меня плетью?

— Буду с вами откровенен: я и сейчас с трудом сдерживаюсь, чтобы не дать выхода своей ярости. Но не будем о наших эмоциях. Лучше говорить только о деле. Итак, если вам известно имя вашего жениха, то вам должно быть понятно, почему я здесь нахожусь?

— Да. Он все мне рассказал.

— И вас это не смущает? Отдаете ли вы себе отчет в том, что он вор?

— Вор? Разве? Можете, если хотите, называть это так, но все дело в том, что подходящее одному не подходит другому. Джонатан… Мне и в голову не приходило уличать его.

— Я понимаю вас. Вы разорены. Вам сейчас принадлежат только камни и глина, которые вы претенциозно именуете замком и которые может отспорить у вас любой индеец. И вам очень хочется, чтобы ваш Джонатан вступил во владение огромным наследством, которое вы потом приберете к рукам. Я прав?

— Зачем мне вас обманывать? С какой стати?

— А вы не подумали о том, что таким образом становитесь соучастницей преступления?

— Но что такое вина, сеньор? По-моему, это то, что отягощает совесть. А мне сейчас легко и хорошо.

— Легко и хорошо, говорите? Ну ладно: поскольку вы со мной так откровенны, я тоже открою свои карты. Я пришел сюда, чтобы поймать вашего Джонатана.

— Это нам известно, — со смехом ответила она.

— Если вы признаете себя его соучастницей, у меня появляется право и, добавлю, желание задержать также и вас.

Она изменилась в лице и быстро произнесла:

— Сеньор, я — парламентер. Неужели вы посмеете взять меня в плен?

— Это в моей власти!

— Неправда, это противоречит международному праву!

— Да при чем тут международное право? Речь идет об уголовном преступлении. Скажите, я вам обещал, что вы вернетесь в пуэбло?

— Нет, но это же само собой разумеется!

— Ничего подобного, мы ведь об этом не уславливались. Но, впрочем, я вовсе не собирался вас удерживать. Вы можете беспрепятственно вернуться в ваше «достойное уважения» общество. Могу вас заверить: если снова возникнет необходимость в переговорах, я приложу все усилия, чтобы парламентером были не вы.

— Вы не слишком-то любезны! — с улыбкой заметила она.

— О нет! Причина в другом. Вы мне не нравитесь, и поэтому я советую вам держаться от меня подальше.

— Я вижу, вы держите свое обещание, сеньор: откровенны со мной не менее, чем я с вами. Ну что ж! Продолжим в том же духе. Знайте: я возненавидела вас с первой же минуты вашего появления!

— Спасибо! Для меня это поистине великая честь, какой я давно не удостаивался!

— И еще, — продолжила она. — Мне доставляет огромное наслаждение вести переговоры с вами. Собственно, о переговорах не могло быть и речи. Я пришла сюда исключительно ради удовольствия сказать вам то, что сейчас скажу. Вы напрасно стараетесь. Вы не получите ни пленника и ни одного гроша из тех денег, о которых грезите. Вам никогда не удастся проникнуть в пуэбло.

— Ну это мы еще посмотрим.

— Нет, это невозможно! Надеюсь, вы очень скоро сами это поймете. Проскользнуть в котловину быстро и незаметно, когда наши часовые зорко следят за всеми подходами, — надеяться на это может только глупец.

— И все же мы попытаемся сделать это! Существуют такие приемы бесшумной ходьбы и неслышных ударов, с помощью которых легко обезвредить пять или десять часовых. Даю вам слово: я доберусь до вас, если только захочу.

— Да, шпаги и удары, конечно, серьезные средства. Хорошо, что вы сами напомнили об этом. Мы подготовимся к вашему появлению заранее. Допустим, вы проникнете в нашу котловину, но что вам это даст? Край котловины — еще не пуэбло.

— Но туда можно взобраться!

— Вы что, всерьез считаете себя всемогущими? Но и в пуэбло вы не застанете нас врасплох. Мы вооружены, и не ждите от нас пощады! Не говоря о том, что никаких денег не видать и в помине.

— Напротив, я надеюсь на удачу.

— Напрасно! Сеньор, ваша навязчивая идея уже причинила вам столько хлопот! Поверьте, мы вам искренне сочувствуем и поэтому разрешаем еще немного продвинуться вперед.

— А что потом, моя любезная сеньора?

— Вам, очевидно, известно, где находится Фогель?

— Да.

— Вот еще одно блестящее доказательство того, что вы, извините, недалекого ума. Какому нормальному человеку придет в голову идея взять с собой на такое дело неопытного мальчишку? А как по-вашему: что нам помешало его убрать?

— Вам бы это не принесло никакой пользы.

— Ах, вот оно что! В самом деле?

— После смерти прямого наследника его права на наследство переходят к ближайшим родственникам, и вы долго были бы незаконной владелицей наследства.

— Да мне глубоко безразлично, убьют его или нет. Но Джонатан и его отец определенно захотят с ним расправиться, если я вернусь от вас ни с чем.

— Вернетесь ни с чем? Значит, вы хотите поставить нам какие-то условия и внести некие предложения?

— Да. Мы можем принести вам выгоду…

— Ага! А еще большую себе!

— Едва ли! Послушайте, что я вам предлагаю. Вы получите назад ваших лошадей и этого мальчишку Фогеля, который утверждает, что он родственник Хантера…

— Прекрасно!

— Фогель получит сто тысяч долларов в ценных бумагах, а вы — десять тысяч в таких же ценных бумагах.

— Я?

— Да. Подумайте над этим предложением. Если вы прикончили дядю Джонатана Мелтона и теперь возьмете его деньги, то станете владельцем солидного состояния.

— Совершенно верно, сеньора!

— За это мы ничего от вас не требуем, кроме того, что…

Она запнулась и пристально посмотрела мне в глаза, прикидывая, как я отреагирую на ее слова.

— Кроме чего? — спросил я.

— Чтобы вы отказались от преследования Джонатана и его отца и ни с кем, никогда больше не обсуждали этого дела…

— О, конечно! Конечно!

— Фогель и его родственники, получив сто тысяч долларов, будут молчать так же, как и вы.

— Какое великодушие с вашей стороны!

— Итак, вы согласны на наши условия?

— Да.

— Это меня радует! Я, честно говоря, даже и не предполагала, что вы так быстро осознаете свою выгоду. Если вы все трое согласны, то…

— Мы-то согласны, — прервал я ее. — Совершенно согласны, только вы не сказали, на какой пункт соглашения ссылаетесь.

— Как это на какой?

— Это я к тому, что Мелтон — большой негодяй, как, впрочем, и его сынишка.

— Это к делу не относится.

— Может быть, может быть… Но это может означать только одно — что вы такая же мошенница, как и они.

— Сеньор, что это за выражения? Вы что, хотите разрушить с таким трудом найденный компромисс?

Она, кажется, действительно подумала, что я согласился с ее условиями, потому что, несмотря на то, что внутри у меня все кипело от возмущения, я постарался этого не выказать. Только сейчас она заметила иронию в моем голосе. В ярости она вскочила с вопросом о том, когда ей будет позволено удалиться. Я тоже поднялся с земли и сказал: